Полет в Эгвекинот

Полина Михайловна Разницина (2024)

Книга, написанная в жанре художественной литературы по мотивам реальных событий со значимой долей приукрашивания, лжи, клеветы и прочих радостей жизни. Все имена персонажей вымышлены, все персонажи исковерканы. Книга будет интересна для узкого круга читателей, обучавшихся с автором или учащихся на данный момент в одном Лицее.

Глава 12. Кузнечик

«Битый час стою на месте и плюю с моста, тянет, тянет меня вниз эта высота»

Группа Чайф

Последний год до Лицея вся моя жизнь проходила на скалодроме. Не то чтобы я любила висеть на стенке вниз головой, но мне очень нравилась девушка, которая там работала, — Вика, потому, желая обратить на себя ее внимание, я в считанные месяцы освоила то, чего не могла достичь годами, оставив далеко позади добрую половину группы.

Скоро Вика уволилась, и я довольно быстро про нее забыла. Но уйти оттуда, где буквально каждый знал меня по имени, где тренер только мне разрешал приходить за 2—3 часа до начала занятия и лазать самостоятельно, задерживаться до ночи, я бы и сейчас не захотела, что говорить о девятом классе, когда внимания не хватало как никогда. Причем, я так и не стала «самой лучшей» и сомневаюсь, что у кого-то могла возникнуть мысль попытаться сделать из одутловатой невысокой девочки-подростка профессионального скалолаза, но внезапное рвение, с каким я взялась за дело, и скорость моего нежданного прогресса, по-видимому, впечатляли.

Сегодня, когда пересматриваю старые фото из лагеря в Карелии, куда ездила с Викой, никак не могу понять, почему именно она и чем именно она так меня заинтересовала. Возможно, дело в том что у Вики были голубые концы волос и татуировка с «бородатым Джеком» (во всяком случае, я решила, что это «бородатый Джек») на ноге, и что подтягивалась она целых 6 раз, и что общалась со мной совсем на равных, и что вставала в 5 утра, потому что я просилась в лес за черникой, а хотелось успеть на завтрак: сразу после мы всей группой отправлялись лазать, — и что по пути обратно наш отряд нередко отдыхал на берегу озера: купались и доедали остатки бутербродов; здесь на выходных, в хорошую погоду, Викины подопечные после традиционной сборки мусора устраивались у огня жарить сосиски, и что Вика соглашалась, оставив детей с другим тренером, переплыть вместе со мной на противоположный берег, и что, когда мы утром возвращались из леса с ведрами, полными черники, она нередко угощала меня сгущенкой. Мы сидели на балкончике, над головами возились ласточки (наш лагерь расположился в деревянном домике в заповеднике, и они селились всюду. Каждый год число их гнезд увеличивалось. В тот раз я насчитала 54. Хозяин дома на вопрос о пароле от вайфая выразился так: «Количество ласточкиных гнезд повтори 3 раза»). Мы ели чернику со сгущенкой, а вечерами снова устраивались на том же балкончике — молодые тренеры крутили самокрутки и смотрели на звезды, а я всякий раз «случайным образом» оказывалась там (обычно для этого приходилось караулить часов с шести вечера и до отбоя, уговаривая себя, что мне просто доставляет удовольствие кружить неподалеку). Мне нравилось сидеть рядом с этими людьми, нравился запах самокруток, нравились звезды, говорливые скалолазы и особенно Вика.

За две недели, проведенные в лагере, произошло многое. Помню последний день, когда мы рано приехали на вокзал и Иван, тренер, у которого я занималась в Москве, повел всех есть «особенные финские бургеры» — их нигде больше не продавали. Осенью мне исполнилось целых 14 лет, и мама рассудила, что снабдить ребенка некоторым количеством денег «на всякий случай» — неплохая идея, но помимо подростков, в лагере были и совсем малыши 5—8 лет. Иван это понял уже у кассы. Взглянул на голодную ораву детей, которые сами не могли себе ничего купить (и, надо отдать им должное, как один молчали), вздохнул и сказал:

— Дайте мне, что ли, 300 наггетсов и 30 кока-кол…

— Сколько?!

— 300 и 30…

А потом на кухне девушка в синей кепочке возилась у фритюрницы и удивлялась:

— Вы знаете, у нас однажды заказывали 50 бургеров…,но наггетсы и кола — такое впервые!

Помню, как мы с подругой сидели за столиком и ели, когда к нам подошел совершенно растерянный Иван с подносом:

— Если хотите, угощайтесь. Дети, наверное, столько все — таки не съедят…

Думаю, Вике очень повезло уволиться весной того же года, повезло, что в лагере мы провели лишь 2 недели. Наверное, я просто не успела слишком крепко вляпаться. Всему скалодрому повезло, что со мной случился Лицей, что каким-то образом мое внимание переключилось на него, хотя первые полгода девятого класса я до потери пульса ругалась с мамой:

— Я буду ходить на скалодром!

— Никуда ты не будешь ходить! Ты ни черта в Лицее не делаешь!

— Да потому что скалодром важнее!

— Если скалодром важнее, то почему мы еще не вернулись в ГБОУ СОШ?!

— Пойми же, я не хочу в старую школу, но скалодром — важнее!

Кто знает, как бы называлась эта книга, не поступи я в Лицей.

После нового года я вновь вернулась на скалодром и сразу, не разминаясь, полезла на стену. Трасса оказалась довольно простой, я финишировала, не без удовольствия отметив, что шестерки еще беру, оценила расстояние до матов — метра 3—4 — ничего криминального, и отпустила руки.

Вообще, Иван просил не прыгать с большой высоты. Конечно, никто его не слушал. Прыгали все. Спускаться лазанием долго и муторно. И вот теперь я летела вниз. Вися на стене, мне вдруг подумалось, что стоит быть аккуратней, неожиданно стало страшно. Страх подтолкнул к действию. «Откуда в моей голове эти глупости? Что за предрассудки?» — подумала я и тут же, желая развеять беспочвенные сомнения, разжала пальцы. Не хватало развить боязнь высоты. Всегда прыгала и всегда все было нормально.

Но не теперь. Приземление вышло крайне неудачное. Уже в воздухе стало понятно: падаю плохо, ровно туда, где мат, выстилавший пол, шел под углом.

Нога коснулась мягкой наклонной поверхности, мат услужливо прогнулся, раздался характерный щелчок, и щиколотка вспыхнула «той самой болью». Раньше я уже ломала щиколотку, правда, другую, так что хорошо запомнила это ощущение и спутать его ни с чем не могла. Поморщилась.

— Иван, я тут ногу сломала.

Иван посмотрел на мое сосредоточенное лицо, лишенное каких-либо эмоций и с сомнением спросил:

— А ты уверена? Может вывихнула просто?

— Не, точно сломала — иди за помощью.

Через несколько минут появился врач.

— Так, ну посмотрим… Идти можешь?

— Могу, — мне помогли подняться, я попыталась сделать шаг и едва не взвыла от боли.

— Ты это.., если понимаешь, что до выхода из зала не дойдешь — мы тебя как-нибудь вытащим лучше.

«Тварь я дрожащая, или право имею…» — Прикинула расстояние — метров 10:

— Дойду.

Я и вправду кое-как доползла, но прокляла все. У лестницы на первый этаж врач не выдержал:

— Ладно, давай на спину запрыгивай.

— Вы уверены? — скептически сморщилась я, здраво оценив собственную массу против массы врача, — Я-то запрыгну, но велика вероятность, что тогда эти ступеньки станут последней вашей дорогой перед той, что в рай или в ад.

— Слушай, попрыгунья, не геройствуй и не дерзи, а не то мне придется вызвать за тобой бригаду с носилками.

— Я и не геройствую — просто не хочу садиться в тюрьму по обвинению в непреднамеренном убийстве…

— Да давай уже, тарахтелка!

С горем пополам меня спустили вниз. Я сидела на стуле, а врач осматривал ногу.

— Действительно, перелом. Смотри, тебе сразу скорую вызвать, или лучше маме позвонишь?

— Маме.., — сказала я и вдруг обнаружила в горле ненавистный ком.

— Что такое? Больно?

— Да нет, нет — совсем не больно! Просто мама, наверное, ругаться будет…

— Придумала тоже!

Но я, неожиданно для самой себя, думала вовсе не о маме, а о Лицее. «Это сколько? Месяц? Два?..»

Травмпункт, гипс… Мама все причитала, что «нас точно не переведут в десятый класс», если «мы ко всему прочему перестанем ходить на уроки». Я сидела как в воду опущенная. В голове крутилась одна мысль: «Завтра меня не будет в Лицее… и послезавтра… и так долго!» Жизнь Там будет продолжаться, и столько еще случится — без меня! О более далеком я не думала. Иногда прокрадывалась мысль, что могут и не перевести, но телиться с паразитами привычки не имею. «Глупости. Глупости! Никуда они теперь не денутся — поздно.»

На следующий день мама отвезла меня в Лицей на машине. Я довольно неплохо освоилась на костылях, даже нравилось — только подмышки болели.

Я допрыгала до раздевалки, повесила куртку и уже собиралась «скакать» на урок, когда перед моим носом выросла фигура в белом халате:

— Добрый день!

— Здравствуйте…

— Давно это у вас?

— Вчера наложили…

— И что вы тут делаете?

— Учусь..?

— Пройдемте со мной.

В общем, в тот день маме не суждено было попасть на работу. Вместо этого она бегала от директора к врачу и обратно:

— Вы поймите, если Варя ко всему прочему пропустит месяц учебы, в десятый класс не перейдет! У нас и так оценки хуже некуда!

— Мы обязательно вам поможем, чем сможем…

Помогла Евгения Александровна:

— Не переживайте! В прошлом году пол — Лицея на костылях скакало! Некоторые учителя даже спорили, у кого в классе больше «кузнечиков»! Нормально все, пусть ходит, только на глаза медсестре старается не попадаться. И аккуратней, конечно.

На следующий день меня снова привезли в Лицее. Навык бега на костылях быстро рос, так что передвигалась я довольно живо. Перед тем, как мне вывернуть с лестничного проема на первый этаж, где можно было столкнуться с медсестрой, Алиса проверяла обстановку. Она выныривала в коридор, осматривалась и, если угрозы в пределах видимости не наблюдалось, подавала знак. Помню однажды подруга махнула рукой, я выскочила из-за угла, но, когда мы уже почти дошли до поворота в столовую, дверь в медицинский кабинет поползла в сторону. Я жалобно посмотрела на Алису, та молча кивнула, и мы рванули вперед. Благо, при виде меня с костылями, расступались все.

Вообще, костыли открывали новые горизонты. Так, скоро я стала проверять, сколько ступенек можно взять за раз. Яна пыталась отговорить меня от безумной затеи, но это не так-то просто. Преодолеть рубеж в первые три штуки не составило труда. На четвертой что-то пошло не так: костыль заскользил, я потеряла опору и стала падать. К моему счастью, по лестнице как раз поднимался Фокин:

— Вы с дуба рухнули?! — не без труда вернув меня в устойчивое положение, сердито поинтересовался он.

Откуда бы мы не рухнули, но точно не с лестницы, спасибо, да и вряд ли тот вопрос требовал ответа.

Когда Фокин скрылся из виду, мы с Яной переглянулись:

— Скажи, Фокин — лапочка?

— Реально.

Еще одним увлекательнейшим занятием стало бегать на костылях наперегонки. Я ставила рекорды. Набирать скорость на своих двоих мне не удавалось никогда. Тут же я обгоняла и Яну, и даже Алешу, ужасно из-за этого злившегося. Так как костыли у нас были одни, равно как и один человек, нуждавшийся в них, это выглядело следующим образом: мы вчетвером (я, Яна, Алеша и Тимофей) собирались на третьем этаже, ставился секундомер. Двое поддерживали меня под руки, пока третий прыгал в противоположный конец коридора.

В общем, у переломанных конечностей обнаружилось немало неожиданных плюсов, и даже Николай Васильевич стал будто бы закрывать глаза на мои регулярные прогулы дополнительных занятий.

Но минусов было больше. Во-первых, уставали руки. Во-вторых, болели подмышки. И если первое пережить можно, то второе переживало меня. В-третьих, средняя скорость передвижения оставляла желать лучшего…

Из Лицея меня на машине забирала мама. Я пыталась выпросить право добираться самостоятельно, на автобусе, но она, отказалась наотрез. Мне не нравилась сложившаяся ситуация. Радовало, что в Лицей я хожу, однако улица из моей жизни исчезла окончательно, а наступала весна и тянула куда-то в небо, и раз уж взлететь не выходило, хотелось хотя бы насмотреться и надышаться вдоволь.

Так что нет ничего удивительного, что в один из дней, когда положено было оставаться на допах у Барса, мне захотелось провести их «в собственном порядке». Метрах в семистах от Лицея располагалась забегаловка, куда мы с Яной, если удавалось скопить денег, нередко заглядывали после уроков:

— Слушай, Ян, есть охота.

— Хорошо, Варюш, пойдем в буфет.

— Уроки кончились, дорогая моя. Он закрыт.

— Ладно, тогда я сейчас сбегаю, куплю тебе что-нибудь пожевать… что хочешь?…

— С тобой.

— Варюш, а ты дойдешь? — вот это было действительно обидно.

— А с чего бы мне не дойти?

— Ну, у тебя же ноги…

— Вот на этом моменте поподробнее! У меня чудесные крепкие ноги!

— Да, только правая в гипсе…

— То есть ты хочешь сказать, что и в мои руки не веришь?

— Нет, просто сейчас допы будут…

— И ты считаешь из-за меня мы опоздаем.

— Да ничего я уже не считаю…

Через 10 минут мы вышли на улицу. Поначалу ничего не предвещало беды. Я в два прыжка перемахнула ступеньки у выхода и теперь весело болтала о чем-то отвлеченном с Яной, когда Земля поплыла из-под единственной ноги и двух деревянных палок. К счастью, подруга была рядом — обошлось без жертв, но перед нами встала преграда, способная выбить из колеи и здорового человека, — весенний мокрый лед.

— Варюш, давай все — таки…

Ну нет. Мы уже прошли половину пути, да и назад я не поворачиваю.

— Глупости! Вперед.

Ох, как было больно. Несмотря на то что моя худенькая Яна буквально тащила меня на себе, подмышки стерлись напрочь, руки ныли, последняя оставшаяся нога от меня отказалась и отключила к чертям все нервные окончания. В бескрайнем ледяном пространстве со мной оставалась только моя Яна. Она, как герой-партизан из фильма про войну, тащила на себе своего не сильно дальновидного, подбитого на обе ноги и с пеленок больного на голову товарища. Мимо нас свистели птицы, об асфальт взрывались сосульки, синее небо заволакивали зеленые почки готовящихся к новой жизни растений. Под ногами хрустел лед. Каждый шаг Яна рисковала взлететь на воздух вместе со мной…

— Оставь меня…

— Чего?

— Говорю, оставь меня, дура, я сама!

— Но ты же идти не можешь…

— Все я могу! — сказала и тут же навернулась. Благо, ни одна нога не пострадала и гипс уцелел, но зато теперь, к прочим радостям жизни, добавилась больная попа.

Неподалеку обнаружилась скамейка. Я «нехотя» поддалась на Янины уговоры и осталась ждать ее там. Минуты через три она вернулась с парой бутербродов.

— Давай поедим и пойдем.

— Ладно. Но ты понимаешь, что, если бы захотела, я бы дошла вместе с тобой, я просто не захотела.

— Конечно, понимаю.

На допы мы не успели.