Полет в Эгвекинот

Полина Михайловна Разницина (2024)

Книга, написанная в жанре художественной литературы по мотивам реальных событий со значимой долей приукрашивания, лжи, клеветы и прочих радостей жизни. Все имена персонажей вымышлены, все персонажи исковерканы. Книга будет интересна для узкого круга читателей, обучавшихся с автором или учащихся на данный момент в одном Лицее.

Глава 7. Прощай, Тяпа

«А впрочем, не стану скрывать, болят мои пятки,

К тому же дорога, видать, опять не впорядке.

Нескоро до вас добреду, устану же скоро.

Я лучше совсем не приду, прощайте, сеньора!»

Новелла Матвеева

Пускай из всех Яниных ухажеров самыми «злокачественными» я определила Алешу и Тимофея, время от времени умудрялись отличиться и другие.

Одним чудесным осенним днем мы с подругой удобно расположились на подоконнике в коридоре, ведущем в столовую. Экзорцистов поблизости не наблюдалось, настроение было хорошее; кажется, светило солнышко. Даже Тимофей с Алешей куда-то подевались. Словом, Большая перемена подавала Большие надежды.

Но, видимо, почуяв отсутствие наиболее опасных, во всех смыслах, соперников, из ниоткуда нарисовался Тяпа. Он пчелой вился вокруг нас, стараясь не обделять вниманием никого, лишь бы Яна не решила, будто за ней ухаживают, но и не посчитала, что это за мной. Яна, судя по всему, вообще не была настроена считать. Она кощунственно не обращала внимания на Тяпу и самозабвенно рассказывала мне что-то про облако в форме дикобраза за окном. Бедный мальчик из кожи вон лез, стараясь отвоевать ее внимание, но, стоило ему замолчать, Яна вновь переключалась на необычную тучу.

Быстро смекнув, что враг номер один здесь, конечно, облако, но с ним особо не повоюешь, Тяпа принял решительные меры. Я как раз поднялась с подоконника и теперь, подавая руку Яне, чтобы поскорее сбежать от назойливого воздыхателя, да хоть в женский туалет, ведь «там окно открывается прямо во дворик, и дикобраза лучше видно», оказалась к нему спиной. Удар в спину — это, все согласятся, низость. А щекотать любую часть меня, когда я того не ожидаю — отвратительная идея, чреватая серьезными травмами, тем более если делать вы этого не умеете и вместо щекотки у вас выходит довольно болезненный «тык» под бок.

Увы, рефлексы работают быстрее головы. Рука непроизвольно согнулась, и локоть пошел назад, собираясь проучить обидчика. На половине оборота я сообразила: Тяпе, походу, хана — и попыталась затормозить, что мне, к слову, удалось, и несчастный успел отскочить в сторону. Не успело окно. Локоть благополучно достиг цели, раздался хруст, по стеклу поползла длинная трещина.

— Тяпа.., ты придурок!..

Позеленевший от испуга Тяпа смотрел на меня огромными зелеными глазами. Губы его тряслись.

Тут я и сама не на шутку испугалась.

— Так, ладно, все хорошо.., — я нервно огляделась, высматривая, были ли свидетели и увидела камеру на потолке, — … И, принимая во внимание это, что будем делать?

— Я не знаю, Варя… У меня и без того проблемы с учебой, и с Верой Павловной… И с русским… Я на грани отчисления…

— Успокойся, Тяпа. Надо понимать, признаваться придется, — я посмотрела наверх, — и лучше сознаться самим.

Тяпа продолжал зеленеть — прямо эвглена, не ровен час фотосинтезировать начнет. Яна стояла рядом и молча наблюдала.

Глядя на испуганного Тяпу и осознавая, что у меня и у самой посасывает под ложечкой, я все больше злилась. Мне не хотелось быть трусихой. Я хотела казаться героиней, ключевое слово — «казаться».

— Ладно, пойду к Евгении Александровне и скажу, что разбила окно, — выпалила я и, в ужасе от собственных слов, уставилась на Тяпу.

Тот стоически перенес мой взгляд, но ничего не ответил. Я-то надеялась, что он тут же решит сознаться, однако тогда, как настоящий друг я, конечно, не позволю ему взять всю вину на себя, мы вместе объясним ситуацию… Но Тяпа упорно молчал. Было ясно, что сказанного назад не вернуть, и, если сейчас Янин ухажер не наберется смелости, придется за все отвечать одной.

Тогда я решила давить на собственную мозоль — на гордость, но просчиталась: видимо, разным людям натирают разные чувства:

— Да, возьму всю вину на себя. Скажу, что жестикулировала, пока мы с тобой болтали, и нечаянно попала локтем по стеклу. Сейчас пойдем к Евгении Александровне с Яной… Ян, ты же пойдешь?..

Мне очень хотелось, чтобы моя речь прозвучала непринужденно, с некоторым презрением, но выходило испуганно и жалко.

Тяпа так ничего и не ответил. Только глаза от пола больше не отрывал да на зеленых щеках кое-где начали проступать красные пятнышки.

Пока мы с Яной поднимались на третий этаж, я старательно делала вид, будто мне совсем не страшно. Выходило так себе:

— Нет, Ян, я все понимаю, и нет, не боюсь, конечно, но не думала, что Тяпа — такой трус! Это же он виноват! Думала, мы с ним вместе все объясним… А он…

— Варюш, ну хочешь, я признаюсь?

Яна сказала это легко и просто, так, словно ее вообще не пугали предстоящие разборки с учителями и жалобы родителям. И без того испорченное настроение не понимало, куда дальше портиться. Я злилась на Тяпу за то, что он такой трус, потому что бросил меня одну, но еще больше на Яну. Неужели она решила, будто я боюсь?! Нет, Я — не боюсь! Неужели она считает, будто храбрее меня?! Вздор!

— Ты бредишь?! Ты-то здесь каким местом?! Нет! Ни за что!

В таком настроении я и оказалась напротив кабинета Евгении Александровны. Страх накатил с новой силой. Если бы не Яна, стоявшая за спиной, я бы на вряд ли так просто взялась за ручку и открыла дверь… но прежде все же обернулась и, стараясь казаться спокойной и уверенной, проскулила:

— Войдешь..?

Яна кивнула. Отступать было некуда.

— Евгения Александровна… я тут нечаянно.., — все… Как просто язык маленькой девочки превращается в язык крокодильих слез, всхлипов и соплей.

В общем, подруге пришлось объясняться вместо меня.

Пока Яна по всему кабинету развешивала грандиозную лапшу про связь жестикуляции и хрупкости местных окон, я не переставала реветь, хотя уже понимала, что убивать меня не собираются, да и докладные никто писать не будет. Евгения Александровна давно не слушала Яну и только утешала: «Варечка, тише, тише! Все решаемо, не плачь!» И чем дольше она говорила, тем больше накрывало ощущение безопасности, и слезы катились сами собой. Стыд мешался с благодарностью, чувство облегчения после пережитого испуга с жалостью к себе. Меня вообще нельзя успокаивать. Это может привести ко второму всемирному потопу, и, если не утону, как мне потом с этим жить?!

— Яна, забирай Варю и идите на урок. Девочки, все в порядке, не переживайте.

Выйдя в коридор, я не нашла ничего лучше, чем сделать вид, будто никаких слез и всхлипов не было. Я оправдала свою слабость себе, затем Яне: «И вообще, милая моя, ты-то понимаешь, у меня всегда все под контролем… Да что ты со своей поддержкой! Слезы — часть плана, дрожь в голосе — актерская игра! Я ничего не делаю просто так!» Сама в это поверила.

Только по-прежнему обижало, что Тяпа так поступил, потому, гордая собой и собственным «героизмом», подгоняемая «праведным» гневом, я поспешила его отыскать, чтобы лишний раз поддеть побольнее:

— Все! Я призналась! Я со всем разобралась! Да, Яна, спасибо, что со мной пошла…

— Варя, хватит, я понял! Неужели ты не видишь, мне и так тяжело! Меня грозятся отчислить, Вера Павловна говорила с родителями, я…

И Тяпа заплакал. Он корил меня за жестокость, жалел себя и плакал.

Я вдруг увидела в Тяпе свое отражение. Стало мерзко. Не хотелось быть такой — плакать и обвинять других, оправдывать себя… Злость прошла. Передо мной стоял насмерть перепуганный, униженный ребенок, и этот ребенок, вызывающий теперь только жалость, до боли напоминал меня.

На следующей неделе Тяпа забрал документы.