Экспресс «Россия»

Павел Примаченко

Герои этого повествования в августе 1991 г. ехали в скором поезде Москва – Владивосток". Знакомились с попутчиками, беседовали о жизни, читали, спали – одним словом, коротали время в дороге. Экспресс благополучно добрался до берегов Тихого океана и вскоре пошел обратно в Москву. Обычный рейс. Те же вагоны, те же пассажиры, тот же состав поездной бригады… Вот только ехали на восток граждане СССР, а вернулись обратно граждане другого государства – Российской Федерации. Автор, очевидец тех событий, рассказывает, как пережили события "августовского путча" пассажиры экспресса, что они почувствовали, став гражданами нового государства…

Глава 10

От воспоминаний отвлек громкий, икающий смех. Клоков привстал. Юлька, пережевывая печенье, безудержно хохотала, утирая передником слезинки. Николай, опустив голову и шурша пакетами, улыбался. Напротив, за столиком, расстегнув рубашку, развалился Кукла. На его крепкой груди блестела толстая золотая цепочка с распятием.

— Вася, — крикнула Юлька, — знаешь, как называют похороны милиционера? Мусоропровод, — и снова залилась заразительным смехом.

Ночной улыбнулся, но общего веселья не поддержал. «Дурка» явно принадлежала Кукле, которого он недолюбливал, считая мелким фраером и бакланом за манеру общаться со всеми, как с лохами.

— Не дрейфь, братан, напьемся, провеемся. Не такие кочегарки размораживали, — снисходительно говорил тот, как шелуху от семечек выплевывал. С удовольствием хвастался своими способностями. — Я никого никогда не обманываю. Ведь вокруг — лохи, дубье, дерево. Обмануть их — пара пустяков. Я их наказываю за жадность и тупость. Вариантов много. Вот простейший. Прикидываюсь пьяненьким, но козырным хлопцем с прииска «Удачливый». Мол, качу на материк, в отпуск. Три года весь полярный день, всю полярную ночь на бульдозере вкалывал, рычаги дергал. Теперь гуляю. Денег валом, но хочу зелени — долларов из Штатов, чтобы на них мамане, батяне и сестричкам гостинцы справить. Тусуюсь там, где народ продает, покупает валюту. Хожу, базарю, липну ко всем. Наконец, цепляют меня продавцы. — Много надо?

— Да с тыщенку бы взял. Вынимаю пачку бабок и мотаю перед их глазами завидущими, как красной тряпкой перед мордой быка. Они уже в экстазе. Заламывают сумасшедшую цену. Я не соглашаюсь. Дескать, многовато, братва. Слегка скашивают. Я снова мнусь для порядка, сто раз переспрашиваю не фальшивые ли и, наконец, решаюсь. А они — лохи натуральные. Моряки или рыбаки, которым зеленью платят. Даю я им «куклу» — пачку денег, где мелкие купюры сверху, а крупные — снизу. Считают, пересчитывают, но скоро убеждаются — без обмана. Потом я пересчитываю доллары, но, махнув рукой, бросаю. — Я вам верю. — Кладу деньги в карман и, как бы между прочим, спохватываюсь. — Мужики, я вас, кажется, надул, пару бумажек недодал. — Насторожились, соображают, прикидывают. Вроде все на месте. Но если этот старатель подпитой хочет добавить, надо соглашаться. Возвращают деньги.

— Будь я мелкий фраер — забрал бы все и с концами. Но я честно пересчитываю и, конечно, ошибаюсь. Кладу сверху «куклы» пару купюр. Лохи от радости чуть ли не до неба готовы прыгать. Остальное — дело техники. Отдаю «куклу», снимая снизу пачку крупных, и мигом растворяюсь. А эти слоны плоскостопные, радуясь удаче, начинают где-нибудь в укромном месте деньги пересчитывать и кричать. — Лишнее пропьем. Но бац, облом, половины-то не хватает.

— А не боишься? — Спросил его как-то Василий.

— Кого? Лохов? Это они меня, пусть боятся. Ментов? Но в милиции тоже люди работают. Поесть, попить хотят. Отстегнешь по мелочи, чтобы не мешали. А если повяжут, больше двух лет не дадут, а в первый раз вообще условно. Вот так. Не такие кочегарки размораживали.

— Ничего, — когда-нибудь разморозишь, — с неприязнью подумал Василий.

— Виноват, — прозвучало над ухом.

В лысом мужичке в линялых спортивных шароварах, застиранной майке, шлепанцах на босу ногу и кобурой на пузе, он узнал прапорщика. Еще в Москве приметил, как сели в штабной вагон два солдата с автоматами и ящиком зеленого цвета, окованным железом, а этот командир шел следом. Им отвели отдельное купе. — Секретную почту везут, — важно объявила Петровна и начала «тереться» возле служивых. — Старая бандероль, а кокарды любит.

— Виноват, — отрывисто и вкрадчиво повторил прапорщик, вскинув два пальца к виску и чуть не «щелкнув» задниками тапочек. — Три пачки Примы.

— Нет Примы.

— Как же так? А что есть?

— Пел-Мел, Кэмэл, Мальборо.

— Отставить, — командир наморщил лоб, всмотрелся в витрину, пригладил маленькие рыжеватые усики. — И Беломора нет?

— Давно не держим. Слава Богу, Яву дали.

— Одна Америка, — упавшим голосом констатировал офицер, — раскрыв ладонь с деньгами. — Пачку Явы.

— Из личной любви к армии и флоту, как член ДОСААФ — держи. — Василий протянул свой Беломор. От денег отказался.

— Когда ближайшая станция?

— Не надейся, теперь до самого Владивостока сплошная Америка. Настоящего курева днем с огнем не сыщешь.

— Безобразие, — разве нормальный человек может этой фильтрованной травой накуриться?

— С меня какой спрос? Происки ЦРУ не иначе.

— Политика, — наставительно заметил прапорщик. — Германию отдали, войска вывели, теперь радуйтесь, курите «маде ин Америка», — задыхайтесь.

— Далеко путь держите?

— Согласно приказу. — Отрезал вояка. Резко повернулся и двинулся к выходу.

— Эй, служивый, дай пушку пальнуть, — крикнул вдогонку Кукла.

Прапорщик машинально прикрыл кобуру ладонью, процедил сквозь зубы. — Когда прикажут, тогда и пальнем, — и быстро исчез за дверью.

Юлька залилась смехом до поросячьего визга. — Испугался, командир. Нажрал ряшку, а солдатики, как два прутика. И мой братик служит-тужит. Небось, такой же полкан им помыкает.

— Чего ему бояться, он при оружии, головой за него отвечает.

— Кто такому дундуку оружие доверит, Вася? У него кобура вместо кисета, а может шкалик туда прячет.

— Автоматы у солдат настоящие, — подал голос Николай.

— С холостыми патронами. Я как-то во Владике влип. «Сделал» одного моряка-рыбака и в состав, чтобы не светиться. Прилег и вдруг слышу запах скоблянки из трепангов. Я на один бок на другой, а запах все сильнее. Чувствую, хочу скоблянки, как беременный, хоть стреляйся. А раз хочу, значит, дай и прямой наводкой в «Золотой рог». Только там фирменная скоблянка, на свином смальце, мамой клянусь. Забегаю, девочки все свои. Мне, конечно, отдельный столик. Они там круглые, дубовые. Сам Александр Колчак в этот ресторан захаживал. Его место там, как в музее, показывают. Короче, икорочки, балычка, шампани бутылочку. Закусил, несут, родную. Насытился, отпал, млею. Стало вечереть. Народу тьма, музыкантики зашустрили, людишки плясать пошли, уже, значит, подпили. Ну, думаю, перекурю и домой. Хлоп, хлоп, а зажигалки нет. За спиной полный стол каких-то бесов. Пьют, жрут, бакланят. Поворачиваюсь. И того, который за мной, пальчиком по плечику. — Братан, огонька не найдется? И… мать моя, женщина. Вижу лоха, которого я днем на уши поставил. Вперились мы друг в друга, как псы перед схваткой. Он завыл, как сирена на пожаре, — вор! Бандит! Держите! Я год в морях гнил, а он за две минуты все отнял. — Дружки его, как пантеры, на меня. Я в углу — бежать некуда. Мигом ныряю под стол. Скатерти длинные, до пола. Слышу — надо мной буря. Достать не могут. Пинают ногами, но стол огромный, не дотянуться. Задрали скатерть и вкруговую рыла засунули, кто с ножом, кто с вилкой. Рвутся меня казнить. Я им спокойно. — Братва, что за базар? Знать ничего не знаю, звоните в милицию. Лох от злости плеваться начал. — Мы с тобой без милиции разберемся. — Ну, я не стерпел. Харкнул прямо в рот его вонючий. Сразу притих. Явились менты.

— Господи! — Юлька перекрестилась, откусила печенье.

— Не Господи, а, слава Богу. Стол подняли. Я сижу, как пес на присядках. Вокруг воют, — вор, грабитель, убить, растоптать. Но моя милиция меня бережет. Сама сажает — сама стережет. Всех в отделение. Я прикинулся шлангом, говорю, первый раз вижу, просто прикурить хотел. Опер глянул в упор. — Учтите, чистосердечное признание облегчит вашу вину. Иначе под пресс пустим. — Чувствую, не шутит начальник, но не такие кочегарки размораживали. — Вспомнил, — кричу, — сегодня утром нашел пачку долларов на улице. — Достаю, показываю. — Прошу принять. — Опер снова зыркнул и говорит отнеси туда, где нашел. Только осторожно. Через двор пойдешь, о мотоцикл не споткнись, многие за коляску цепляются. Ты, кажется, прикурить хотел. — Расстегивает кобуру, достает зажигалку. — Я думал у вас там пистолет. — А он мне. — В кого стрелять? Вокруг одни наши советские люди. — А ты, Вася, говоришь оружие. Понты и видимость. Пустая у них кобура, пустая.

— И тебя отпустили и денег не взяли? — Удивилась Юлька.

— Кто ж деньги в кабинете брать станет? Я вышел и сунул их под фартук коляски.

— А тот рыбак охламон? — Поинтересовался Николай.

— На то и охламон, — отрезал Кукла, — свидетели рассказывали, как он меня ударить хотел, скверными словами обзывал, а как я его на уши ставил, никто не видел. Предупредили его.

— Мы на тебя можем дело завести и на работу сообщить. Визу тебе закроют и за границу не выпустят, чтобы Родину не позорил. — Тот испугался, еще им отвалил и отбыл в моря рыбу удить. А все от жадности, — заключил Кукла.

— И ты все деньги ментам отдал? — Сокрушенно произнесла Юлька.

— Эх, Юлечка, — он ловко перегнулся через стол, обнял ее за статные бедра. Она закатила глаза, приоткрыла пухлый рот, замерла, слегка постанывая. — Не в деньгах счастье, деточка. Для меня бабки — пыль. Главное уметь их сделать, — он отлепился от Юльки, достал четвертной, зажег и прикурил сигарету.

— Ненормальный. — Пытаясь задуть купюру, Юлька аж покраснела. Но погасить не смогла.

— Как пылают, деревянные, — усмехнулся Кукла и извлек доллары. — Вот это деньги со знаком качества, а не количества.

Неожиданно он вскочил, спешно спрятал долларовую бумажку.

В ресторане появилась Настя. Быстро оглядев компанию, сдвинула брови. — Трудитесь, не спите? — бросила она на ходу и скрылась.

— Расселись, трепятся, — ворчал Клоков, — мог бы сейчас с Настеной поговорить.

К его радости, Кукла широко зевнул, потянулся и лениво протянул, — Кажется, баиньки пора. — Встал и вышел.