Экспресс «Россия»

Павел Примаченко

Герои этого повествования в августе 1991 г. ехали в скором поезде Москва – Владивосток". Знакомились с попутчиками, беседовали о жизни, читали, спали – одним словом, коротали время в дороге. Экспресс благополучно добрался до берегов Тихого океана и вскоре пошел обратно в Москву. Обычный рейс. Те же вагоны, те же пассажиры, тот же состав поездной бригады… Вот только ехали на восток граждане СССР, а вернулись обратно граждане другого государства – Российской Федерации. Автор, очевидец тех событий, рассказывает, как пережили события "августовского путча" пассажиры экспресса, что они почувствовали, став гражданами нового государства…

Глава 5

В купе уютный полумрак. На окнах домашние занавесочки с узорчатой вышивкой. Столик застелен скатерочкой. На нем баночка с букетиком цветов. Тикает будильник. Лариса в черном кимоно с яркими белыми и красными хризантемами, спала на нижней полке, зябко поджав ноги, завернутые в пикейное одеяло. Длинные ресницы едва сомкнуты, дышит тихо, лицо настороженное.

Василий тихо присел на краешек постели, чуть наклонился и заметил у нее на щеке легкий пушок, который, сбегая вдоль уха, растворялся на скулах серебристым дымком. Не удержавшись, прикоснулся к этой «лунной дорожке». Лариса проснулась.

— Ты откуда?

— Проходил мимо. — Он потянулся к ее векам.

— В глаза целовать — к разлуке, — Лариса отстранилась.

— Неужели? — Опустился на колени.

Лариса прижалась к нему, поглаживая ладошками спину. Руки, слегка коснувшись груди, скользнули ниже…

— А двери не заперли, — заметила она, сдерживая смех.

— Уже не надо. — Он расслабился, прислонившись к стене. — Как после бани.

— А после бани необходимо, — Лариса достала пластиковую бутылку с красноватой жидкостью и сверток в фольге. Развернула.

— Жареные щучки, — обрадовался Василий. И хотя только что отобедал, потекли слюнки. Поднял стакан. — Давай никогда не ссориться.

— Никогда, никогда, — поддержала она.

— Выпил и, широко раскрыв рот, замер, боясь вдохнуть. На глазах выступили слезы. — Ну, это! — Помотал головой.

— Понравилась? Мама постаралась, из карамели гнала. Теперь закуси, — протянула малосольный огурчик.

— И кто придумал водочку огурчиком закусывать? Гениальный был человек.

— А грибочками? — Лариса открыла баночку с маслятами.

Но Василий взялся за щучек. Ел неспеша, смакуя маленькие хрустящие головки, спинки и тонкие ребрышки.

Жареные щучки были не только деликатесом, а настоящим лакомством с детства. Ловил он мальчишкой судаков, голавлей, лещей, жереха, даже стерлядь попадалась, но ничего, вкуснее щучек, есть не доводилось.

— Кто же это постарался? Дай ему Бог здоровья.

— Муженек мой разлюбезный тебе угодил. У нас не квартира, а магазин рыболов-спортсмен. В каждом углу удилища, лески, крючков больше, чем мух. Обручальное кольцо и то переплавил на какую-то шишку.

— Мормышку, — поправил Василий.

— И ты тоже?

— Ну, не настолько, чтобы золотые крючки лить, но иногда люблю посидеть на бережку.

— Иногда? А мой благоверный всегда. Для него, что я есть, что меня нет, лишь бы клевало. Только и слышишь — повела, подсек, тяну, удилище изогнулось, леска струной, а она играет, играет. Тьфу, ненормальный. Для него рыбу вытащить, что бабу трахнуть. Извини, честное слово, не вру. Я уж с ним и так, и эдак, а он лежит, шепчет люблю, а думает о рыбалке, я ж чувствую. Ешь, наслаждайся, хоть какая-то польза от него.

Василий отложил рыбу, вытер пальцы. Последние слова ему не понравились. Было в них что-то обидное. Захотелось встать и уйти, но появилась баба Клава, напарница Ларисы. Женщина немногим за тридцать, веселая, разговорчивая, с фигурой в три обхвата.

— Ага, голубчики, пьете, жрете, а меня не зовете. Эх, Васюган, — Клава уселась рядом, придавив Василия к стене. — И как я успела? — Проворно навалилась на щук. — Везет же некоторым. Всегда в доме свежак, рыбка живая. А у меня мужик не ремонтах повернут. Приедешь уставшая, в голове грохот, перед глазами морды пассажиров, а он стучит, сверлит день и ночь, хоть беги. Краской воняет, не дом, а народная стройка. Мне прилечь надо, покушать чего-нибудь свеженького, вкусненького. Я ему на день рождения комплект рыболова подарила. Думала, станет рыбачить. Куда там, все валяется, ржавеет. Повезло тебе, Ларчик.

— Да уж, повезло.

— А то нет? — Клава облизала бумажку из-под рыбы, — Тебе бы моего прораба.

— Хочешь, поменяемся? А то у меня обои переклеить некому.

— С радостью. Только он тебе и в постели о гвоздях и шурупах говорить будет.

Разговор раздражал Василия. Резко поднявшись, он процедил сквозь зубы, — труба зовет, сдай в сторону, — толкнул Клаву в пухлый бок. Но она, прислонившись к стене, кивнула. — Проходи, — Василий, нарочито грубо перелез через «преграду», зло придавив коленом толстые ляжки.

— Ой, мамочка, — застонала Клава. — Хорошо то как. Хоть мужик потоптал. Может вернешься?

— Обойдешься, — Лариса встала и прижалась к Василию. — Иди, не слушай нас.

— Кто вас, бабоньки, разберет? — Шагая по коридору думал Клоков. — Пьет, гуляет — плохо. Не пьет, не гуляет, рыбу ловит или дом в порядок приводит — опять плохо.

— Моя Валентина тоже, наверно, подружкам жалуется, — часами под машиной валяется. — Нет, не думаю. Она ее любит, моет до блеска. — Вздохнув, он с нежностью вспомнил Матильду, жену, мальчишек.