Миллениум

Казимир Туровский, 2022

Начало века знаменуется коренными переменами не только в одной из стран бывшего Союза, но и в будничном течении дней главных героев. ОН и ОНА встретились на этом перепутье – как будто случайно, но разве бывает в этом мире и в этой жизни хоть что-то действительно произвольное? Покинутые, брошенные и потерянные, ОНИ стремятся найти нечто цельное на этих печальных руинах разрушенного прошлого. И сколько бы времени ни занимал поиск, финальной точкой будет одно-единственное чувство – любовь. Смогут ли герои вовремя понять это и сохранить то хрупкое и вечное, что осталось нетленным на этих страшных обломках туманной будущности? Или же смертоносная волна грядущих изменений поглотит все на своем пути?

Превратности

Это была маленькая, из двух комнат, квартира в старом пятиэтажном доме на окраине города, построенная в ту прекрасную пору, когда повсюду сеяли кукурузу и на улице стояла оттепель. Близлежащие дворы утопали в зелени, ведь есть бесспорная закономерность: чем старше и дряхлее дом, тем выше под окном деревья.

С годами стены, подъезды, электрическая проводка — обветшали; краска потускнела; штукатурка кое-где осыпалась; старые двери, обитые дерматином, полиняли и износились; планировка маленьких комнат, которую не желали замечать новоселы, пребывающие в состоянии эйфории от обретения своего собственного угла, — больше и больше угнетала… И все кругом напоминало бы об увядании и запустении — но былой уют сквозь прорехи и расщелины медленно перетек во двор. Там, где были голые, похожие на мартовское поле, газоны и молодые деревца, напоминающие вешки для забора, между которыми забыли натянуть проволоку, — появились маленькие парки. Теперь, под раскидистыми кронами уже немолодых кленов и лип, так приятно было посидеть в тени на неокрашенной скамейке, пусть и похожей на почерневшее от времени бревно, пол века пролежавшее в сыром лесу. Вот и опять все перемены (в домах, деревьях, да и во всей нашей жизни) прониклись вселенским равновесием — незыблемым и справедливым: нельзя так потерять, чтобы взамен что-нибудь не обрести.

Раньше ОНА с мамой жила в центре, в больших и просторных апартаментах. Однако лихие времена вынудили продать их, чтобы купить те, в которых они пребывали ныне. Последние были значительно меньше и дешевле, но помогли выручить столь необходимый капитал на образование дочери. В это наступившее «безвременье» за все нужно было платить, и изыскивать средства, и рассчитывать только на себя! Государство неохотно утруждалось лишней заботой, поэтому каждый выживал как мог.

Маленькая квартира, несмотря на сквозившие со всех щелей признаки старости, благодаря заботам и стараниям двух женщин, как и прежде сохраняла благоустроенность и чистоту. Вот и сейчас уже немолодая женщина, совершив привычную уборку, открыла настежь окна и принялась за вязание шерстяных носков, дожидаясь из университета дочь. После старого пылесоса, — название которого уже не соответствовало определению, — пыль благополучно раздувалась по комнатам, придавая им запах футбольного поля на пустыре в разгар нешуточного матча. О новом даже мечтать было смешно, а самое главное больно.

Эти страшные события загнали ее — «Заслуженного учителя» — в самое униженное и беспомощное положение. С мужем они развелись, когда дочь была еще совсем маленькой. Причины развода были скрыты где-то глубоко в его и ее прошлом, и за давностью лет докопаться до них уже не представлялось возможным. Растить одной дочь было конечно нелегко, но к трудностям мама привыкла. Ее коллеги в деревнях, после всего, что произошло за последние годы, покупали коз и пасли их после уроков. Кто-то из педагогов не выдерживал и уходил торговать на ярмарки и блошиные рынки… Но это было в деревне! В деревне ситуация была проще! Вместо козы мама могла себе позволить лишь кормушку за окном для воробьев и синиц, изредка радующих своим беззаботным житьем.

Мама брала дополнительные уроки, внеклассные занятия, по вечерам — репетиторства, совершенно выбивалась из сил — но денег хронически не хватало. Все что можно было продать — давно было продано. Все на что не поднималась рука — уже оценивалось косым стыдливым взглядом.

Ее волосы местами убелила седина, что при такой сумасшедшей жизни было неудивительно. Седина бросалась в глаза, как царапины на постаревшей черно-белой кинопленке, мельтеша на экране и напоминая о беспощадном инквизиторе, не признающим никаких индульгенций, под названием «время». Морщины вокруг глаз углубились и, словно трещины на циферблате часов, делались с каждым годом длиннее и длиннее. Вот только сами глаза еще не потеряли блеск и былое очарование: добрые, проницательные и понимающие. Их бирюза ни потускнела, ни замутилась, а в их глубине по-прежнему отражалось солнце и еще теплилась надежда, что умная и красивая дочь не подведет и вытащит обеих на «свет божий». Среди всех невзгод и лишений это придавало жизни смысл. «А когда в жизни есть смысл — можно вынести все; когда же его нет — никакие алмазные россыпи не сделают нас счастливее», — говорила мама и, скорее всего, даже была в этом уверена.

В дверях заскрипел ключ, и мама отложила вязание: «Верно дочь голодна и надо накормить ее ужином».

— Ты где так припозднилась? — спросила мама за столом, искренне желая услышать, что дочь наконец-то встретила хорошего парня, желательно из достойной и небедной семьи. — Надеюсь этот учтивый молодой человек проводил тебя домой — на дворе уже тьма непроглядная?

— Мама, ну какой учтивый молодой человек?! — ответила ОНА, улыбаясь. — Я весь вечер утешала несчастную студентку, которая едва не утонула…

Мама очередной раз грустно вздохнула, услышав не тот ответ, что ей хотелось услышать: — Где у нас можно утонуть, разве что в водосточной канаве?

— В своих слезах чуть не утонула.

— Безответная любовь?

— Как ты догадалась?

— В вашем возрасте других причин быть не может, разве еще «сломанный ноготь» — тоже хороший повод пореветь.

— Мама! — рассмеялась ОНА. — Зачем так сгущать краски?

— А какие у вас сейчас заботы? Железные дороги в непроходимых болотах, как мы, вы не строите, целину не пашете, африканцам не помогаете…

— Апартеида давно нет! — посмеивалась дочь.

— Апартеида нет, а проблема осталась… Думаете только о развлечениях и собственном благе.

— Да какие у меня развлечения?! Прогулки из класса в класс и в библиотеку! Тружусь, как пчела — запасаю на зиму знания.

— Так а я тебе о чем говорю?!.. Могла бы и обо мне подумать. Каково матери смотреть на тебя? Молодые люди устраивают свою личную жизнь — а ты глаз от книжек не отрываешь. Посмотрела бы по сторонам, может и заметила, что все только на тебя и глядят? Даже не сомневаюсь: от одной твоей походки у молодых людей кружится голова, а уж глядя в твои глаза можно потерять дар речи! Может ты их пугаешь своей красотой! К тебе боятся подойти, а?

Дочь хохочет:

— Что же мне каждое утро лицо сажей пачкать?

— А хоть бы и сажей!.. Делай что хочешь, но хорошего жениха к исходу сентября — сыщи! — смеется мама. — Твои одноклассницы давно замужем. Половина уже уехала за границу и живут, не зная горя.

— «Моя Родина — большая, великая и необъятная! У каждого есть Отчизна, но моя самая лучшая!»… Писали тебе такие сочинения ученики в советской школьной форме?

— Нет уже ни Родины, ни школьной формы, ни учеников! Все разъехались, и даже те, кто остался, напрочь позабыли о том, чему мы их учили, — с грустью в голосе произнесла заслуженный учитель.

— Плохо учили! Розгами надо было, розгами! — продолжала дочь беззлобно дразнить маму.

— Да нет же, учили лучше всех! просто пришло время Иудушки. Другие ценности, и ничего уже не изменишь! Родина — это отчий дом, где горит очаг, который тебя всегда согреет; это книжные полки, заставленные любимыми книгами, и первая из них — букварь на твоем родном языке; это коробка с твоими детскими игрушками и пожелтевший альбом с фотографиями… А дом, где тебя ненавидят, не поддержат, да еще оберут до нитки — это уже не Родина. Ты одна я смотрю осталась примерной ученицей, никак не хочешь соответствовать времени. И напрасно! Пора найти богатого жениха и выбираться из этого дремучего настоящего!

— Мама! — возмущается, но с долей иронии, дочь. — Ты всегда нас учила другому: превыше всего — человек, и то что у него внутри! При чем тут богатство?

— Учила!.. Но это было в другой жизни, и не мы в этом виноваты!

— А кто? Какой злодей нас так околдовал? — опять смеется ОНА.

— Мне самой стыдно старикам в глаза смотреть. Прохожу — отворачиваюсь. Наверно, наше счастье и беда в том, что мы открыты и доверчивы как дети…

— Бог детей любит! Ветер злых перемен поменяется! Нет ничего вечного. То, что сейчас творится — это всего лишь временная неурядица.

— Конечно поменяется… только когда? Для вечности «временно» — это миг, для человека этот миг может растянуться на целую жизнь!

— Ты сегодня совсем не в духе. Собрала у себя в душе все черные тучи, так что на небе ни облачка. Брюзжишь как старуха, а ведь тебе самой еще в пору замуж! — ОНА обняла маму и поцеловала. — Не волнуйся, будет у меня жених. Просто таковой еще не встретился — имей терпение. Мы вот только давеча с безнадежно-влюбленной незнакомкой все обсудили.

— Я надеюсь, ты получила добрый совет от знающего специалиста о том, что надо чаще показываться на людях и не встречать противоположный пол со словами «отойди, я на улице не знакомлюсь»?

— Меня уверили — мы столкнемся лбами, и это произойдет совершенно естественно, без всякого кокетства… Только дату мне не уточнили.

— Тогда тебе надо заняться бегом. А еще лучше — бегом с завязанными глазами и желательно по левой стороне тротуара… в Англии, соответственно, по правой, чтобы уж точно столкнуться лбами, — улыбнулась мама и покачала головой.

— Тебе бы только насмешничать! Меня, кстати, на море звали. А вот возьму и поеду!

— А ты возьми и поезжай.

— И поеду!

— Ведь ни за что не поедешь?!