Миллениум

Казимир Туровский, 2022

Начало века знаменуется коренными переменами не только в одной из стран бывшего Союза, но и в будничном течении дней главных героев. ОН и ОНА встретились на этом перепутье – как будто случайно, но разве бывает в этом мире и в этой жизни хоть что-то действительно произвольное? Покинутые, брошенные и потерянные, ОНИ стремятся найти нечто цельное на этих печальных руинах разрушенного прошлого. И сколько бы времени ни занимал поиск, финальной точкой будет одно-единственное чувство – любовь. Смогут ли герои вовремя понять это и сохранить то хрупкое и вечное, что осталось нетленным на этих страшных обломках туманной будущности? Или же смертоносная волна грядущих изменений поглотит все на своем пути?

Время

На краю скалистого утеса сидели двое: ОН и ОНА. Глубоко внизу раскинулось море, поблескивая червонным золотом закатного августовского солнца, а впереди разлилась бескрайняя и необозримая даль. Им казалось, что они забрались на самую вершину мира; что эти горы, это море, эти облака под ногами принадлежит только им; и во всей вселенной кроме них не осталось ни души…

ОН взял ее за руку; ОНА прижалась к нему плечом. Их сердца застучали быстрее и слились в едином ритме. По неведанным сосудам их теплота потекла в направлении друг к другу, чтобы перемешаться в неделимую первооснову и поглотить все их существо, и вырваться наружу, заполняя пространство любовью. Все слова о том, что они чувствовали, были лишние. Когда ОН и ОНА остались одни во вселенной и держат друг друга за руку — слова не нужны.

Какое-то время они сидели молча, слушая как облака, словно белые шхуны, гонимые ветром, трутся о скалы, как море перешептывается с прибрежной галькой о чем-то обыденном и неизменном, наверное, о том, как долго они знакомы и как хорошо им вместе… Затем ОНА повернулась к нему и спросила:

— Скоро судный день! Ты не забыл? Календарь Майя очень точный и не может лгать.

В ее глазах блестели озорные искры, но сказанные слова выражали предельную озабоченность.

— У нас еще бездна времени! По последним слухам апокалипсис переносится, — улыбнулся ОН.

— Люди погрязли в грехах, как переполненная хламом телега, и рано или поздно за содеянное придется ответить, — тоже улыбнулась ОНА.

— Не переживай! Успеем! Мы поколение безгрешных атеистов! Нам сам черт не страшен! Когда к планете приближалась комета Галлея, в ожидании худшего мы вывешивали плакаты «Выполним пятилетний план за три дня!» и делали это почти всерьез.

ОН лукаво подмигнул ей, и они рассмеялись, еще теснее прижавшись друг к другу.

— Надо торопиться! Время летит быстро!

— Не говори! — театрально вздохнул ОН. — Секунды!.. Секунды!.. Говоря откровенно, это самые неудачные единицы измерения, самые отвратительные из всех придуманных. Когда я смотрю на секундную стрелку — неугомонную, суетную, всю какую-то издерганную и неуравновешенную, похожую на неврастеника, мечущегося по комнате, не зная за что взяться и с чего начать, — кажется, что все кругом несется галопом непонятно куда, зачем и почему…

— Я догадываюсь куда! — ОНА подняла указательный палец, будто вживаясь в роль выдуманной пьесы.

–…И хочется сосредоточиться на каком-то мгновении: таком замечательном, таком великолепном, где ликованье, счастье, молодость, любовь… — а оно уже в прошлом! Хочешь ухватиться за следующее… — и оно уже безвозвратно кануло! В ужасе провожаешь глазами бегущую стрелку, и хватаешься за голову, и закрываешь глаза: «Куда, куда так быстро?» — а в ответ, сквозь прижатые к вискам ладони, — только: «Тик-так, тик-так, тик-так». С ума сойти!.. Недоумение! Отчаяние! Безысходность!.. И скажем прямо: безобразие и легкомысленная беспечность изобретателей.

— Да, часовая стрелка — совсем другое дело! — подхватила ОНА. — Смотреть на нее — ни с чем не сравнимое удовольствие! Какой подходящий размер! Какая неспешная поступь!.. Циферблат с единственной часовой стрелкой… Что может быть красивей?! Сиди-сиди, вглядывайся-вглядывайся, а та знай себе стоит на месте, как ленивец медленно-медленно опускается вниз, потом нехотя поднимается вверх… И кажется, что все будет тянуться бесконечно, что все успеешь, и исправишь (если что не так), и переделаешь, и еще десять раз все начнешь сначала…

Оба посмотрели друг на друга и снова рассмеялись. Вышесказанное было слишком глубокомысленно, чтобы не относиться к этому с иронией, — ведь они были так молоды!

Оглушающая тишина спустилась с гор и зазвенела в ушах отголоском последнего эха.

Два орла, парящие в потоках теплого воздуха, обменялись протяжными криками, то ли приветствуя друг друга, то ли непрошенных гостей на вершине.

— Ты уже все рассчитала? — после недолгого молчания продолжил ОН, глядя ей в глаза. В этих глазах отражалась и чистота лесных озёр, и спокойствие снежных вершин, и неподдельная радость ребенка, попавшего в сказочную страну грез, и мудрость, что разглядишь только у стариков.

— Почти… Я умная! Я все знаю наперед! — сказала ОНА не то в шутку, не то всерьез.

— Думаешь управимся за семь дней?..

— Нет, за семь — не управимся, — перебила ОНА, — но до светопреставления надо успеть.

— Придется постараться! — хохотал ОН.

— Для начала тебе не следует никуда уезжать! Что это за мальчишеский вздор?! — ОНА поменяла тон, отчего черты лица ее стали строгими.

— Это не вздор. Я должен.

— Никто здесь никому ничего не должен! — возмутилась ОНА. — Таких как ты просто обманывают! Обманывают самым бесстыдным образом… На деле нами не так уж сложно манипулировать, поверь. Достаточно знать за какие струны дергать… А струна в общем-то одна — гордость. Вам разводят турусы на колесах о высоких ценностях, о долге, о чести… Только это все глупости! Глупости!

— Каждый сам по себе?.. Что за царство такое ты придумала?! — спросил ОН лукаво, в душе понимая, что ее слова, какими бы правдивыми ни были, совершенно бессмысленны.

— Посмотри вокруг! — словно увлеченный трибун, убеждала ОНА. — Разве ты ничего не замечаешь?.. Я — красивая! — ОНА кокетливо вытянула, будто точенную, ногу и показала на нее в подтверждение, что это не пустые слова.

— Ты очень красивая! Древнегреческие скульпторы стояли бы в очереди, умоляя тебя позировать! — смеялся ОН.

— И еще, я предсказываю будущее! Не смейся!.. Я скажу тебе, что нас ждет! Ты выбросишь из головы выдуманные долги; приедешь ко мне в столицу; я закончу университет; рожу тебе девочку… да, непременно девочку! — и наша жизнь будет беззаботным парением орла и орлицы. Посмотри, как они кружат над пропастью, не делая не единого взмаха, как они прекрасны, и как им все легко дается! Звучит, быть может, вызывающе просто… но как приятно для женского уха!..

Где-то внизу, в ущелье, две величавые птицы продолжали парить в воздухе, разрезая крыльями седые торосы облаков.

ОН посмотрел на орлов, затем на нее, и с выражением мечтательности на лице положил руку ей на плечо:

— Потом построим маленький дом в лесу на берегу тихого озера и будем, сидя в одной лодке, удить на закате рыбу, и провожать солнце, уходящее за сосны, и слушать как тихо шумит камыш, прощаясь с последними лучами… А ведь здорово!

— Ещё бы не здорово! — подхватила ОНА. — Что скажешь?

— Надо подумать, — улыбнулся ОН.

— Ты, надо полагать, невнимательно смотрел на мою правую ногу — посмотри на левую! — ОНА засмеялась и повторно продемонстрировала ту сторону женской натуры, которая говорит сама за себя, не нуждается в пространных объяснениях и не требует теоремных доказательств.

— Ты умеешь аргументировать!

— Ну что, договорились?!

— Прости, дорогая, не могу!

— Вот балбес! Все-таки поедешь?

— Поеду.

Наступила долгая пауза. Каждый из них, уверенный в своей правоте, решительно выстраивал неприступные стены защиты и готовил к наступлению орды убедительных доводов, готовых обрушиться, отстоять и повергнуть неприятеля вспять…

Почему очень часть никто не желает признаться себе в том, что там, на противоположной стороне бранного поля, под «вражескими штандартами», — другая… своя… собственная правда, такая же абсолютная и непримиримая? Правда, за которую другая сторона готова сражаться до последнего солдата, до последнего вздоха… Почему никто не желает перенестись в то недалекое завтра, когда это поле будет усеяно окровавленными телами, и уже не отличить: где свои, а где чужие?.. Безответственно! Очень безответственно!.. Но так уж здесь повелось!

— Белый свет как белый холст — бери кисть и рисуй что хочешь. Все просто, и все в твоих руках! — не выдержала ОНА и продолжила, но уже тихо и спокойно. — Если, конечно, ты твердо знаешь, чего хочешь!..

— Должно быть, я хочу слишком много, но больше своего кувшина воды не нальешь! — возразил ОН.

ОНА слегка постучала кончиком пальца по его лбу:

— Как раз об этом я тебе и говорю! Всего желать не надо. Выбирай самое важное!

— В этом-то и сложность… Любовь, семья, работа, обязательства, родители, удовольствия… Кто-то поставит на первое место Бога… Где главное, а где неглавное?.. Есть такая область медицины — самая правильная и точная — называется «патологическая анатомия». И как бы прилично, с виду, не выглядел пациент, как бы ясно не звучал его диагноз, написанный каллиграфическим почерком, — если хорошо покопаться внутри, да нарезать предмет тонкими слоями — можно такое найти, о чем и подумать было нельзя. Патологоанатом, как старая консьержка, — знает о человеке даже те подробности, о которых тот сам не догадывался! Вот жаль только нельзя распилить душу и хорошенько рассмотреть ее под микроскопом. Наверное, случись такая возможность, — мы бы обезумели от увиденного: переписали бы миллионы книг и законов, перессорились, перемирились, простили бы долги и столько же назанимали, влюбились бы и возненавидели, махнули бы на все рукой и залезли с головой в завитую раковину…

— Анатомия души, говоришь?!

— Да, анатомия души!

Такой нелепый и бессвязный разговор в канун Миллениума вели два молодых человека — ОН и ОНА, сидя на краю скалистого утеса на границе земли и моря.