Миллениум

Казимир Туровский, 2022

Начало века знаменуется коренными переменами не только в одной из стран бывшего Союза, но и в будничном течении дней главных героев. ОН и ОНА встретились на этом перепутье – как будто случайно, но разве бывает в этом мире и в этой жизни хоть что-то действительно произвольное? Покинутые, брошенные и потерянные, ОНИ стремятся найти нечто цельное на этих печальных руинах разрушенного прошлого. И сколько бы времени ни занимал поиск, финальной точкой будет одно-единственное чувство – любовь. Смогут ли герои вовремя понять это и сохранить то хрупкое и вечное, что осталось нетленным на этих страшных обломках туманной будущности? Или же смертоносная волна грядущих изменений поглотит все на своем пути?

Судьба

Свой нынешний приезд ОН намерен был оставить в тайне. В канун двухтысячного года никого кроме родителей не хотелось видеть; еще пуще не хотелось никому объяснять, куда ОН отправляется, и самое важное, — зачем. В душе царила пустота и безвременье — то состояние, когда умом понимаешь где ты находишься и что сейчас происходит, но твои мысли уже в будущем; в том будущем, которое тебе суждено пережить, или, по крайней мере, встретиться с ним лицом к лицу. Это то магическое время, когда есть «вчера» и есть «завтра», тогда как «сегодня» происходит в другом измерении, на которое ты смотришь как бы со стороны: ты его осознаешь — но оно не твое, оно вычеркнуто из твоей жизни, его нет.

Сидя на своем любимом камне в затерянной бухте ОН даже позволил пробраться тоскливым размышлениям о том, что, возможно, это его последнее свидание с этим уголком, и, возможно, ему уже никогда не суждено будет увидеть это море, эти волны, этот горизонт, рождающий солнце… Но тотчас формулировки показались ему настолько смешными и фальшивыми, будто взятыми из какого-то не в меру патетического романа. ОН улыбнулся и поклялся больше никогда не допускать напускного трагизма во все, что предстояло впереди.

Уже на следующее утро, пока зной августовского дня не прогнал ночную прохладу, ОН сел в машину и уехал прочь.

Дорога была еще пуста. Поворот следовал за поворотом, огибая нагромождения скал и крутые обрывы. Из окна открывались ошеломительные пейзажи, но взгляд приковывала лишь узкая лента асфальта и черно-белые оградительные столбы.

ОН подъезжал к высокому отвесному утесу, который дугой обходила дорога. Местность была хорошо знакома: за поворотом приютилась небольшая площадка, висевшая над пропастью. Мало кто рисковал сделать здесь остановку, зато вид с этой террасы на горы и море представлялся сказочный. ОН решил не лишать себя удовольствия, сделать паузу и еще раз насладиться красотой неповторимой природы. «Может быть в последний раз», — подумал ОН по наитию и тут же с негодующей усмешкой скривился.

Как только случилось обогнуть скалу и открылось упомянутое место, ОН увидел черный дорогой автомобиль; двигатель его работал; водитель сидел у руля готовый тронуться. Немного поодаль два крепких парня в черных кожаных куртках тащили в открытую дверь какую-то девицу. Последняя истошно кричала, сопротивлялась как могла, упираясь ногами и изворачиваясь, как цирковой пантомим; но силы были настолько неравны, как если бы маленькая девочка, протестующая против перехода через оживленную улицу, была взята папой и мамой за руки и в такой невесомой и беспомощной форме перенесена на противоположный тротуар.

Если бы кому-нибудь из вас довелось видеть подобную сцену, — чего, конечно, не хотелось бы пожелать никому, — то, наверно, каждый бы согласился с тем, что нет ничего замечательней положения, которое не оставляет нам времени на лишние раздумья и сомнения! Видимо, самые первые мысли в такие моменты идут, не мешкая, прямо из нашего сердца, тогда как все последующие, рожденные нашим разумом, проходят витиеватыми закоулками сознания, набираются там всяких страхов, опасений и нехороших предчувствий; а бывает так, что, впитав в себя весь этот смутный груз, и вовсе могут затеряться в бесконечных лабиринтах и никогда из них не выбраться на поверхность.

ОН свернул на обочину и бросился к девушке.

— Товарищи, это не этично! — бросил ОН на ходу, уже нанося ближнему похитителю удар. Попадание пришлось несколько выше желаемого места, поэтому свалить противника на землю не удалось, а лишь потрясти его так, что тот выпустил обезумевшую от страха заложницу. ОНА, как загнанный зверь, пятым чувством ощутила слабую надежду на спасение и, упав на землю, с утроенной силой схватилась за ноги второго, пытавшегося волоком затащить ее в машину.

Человек, сидящий за рулем, выбежал на помощь своим сообщникам. Завязалась потасовка. На его удар ОН получал в ответ два. Некоторые из них оказались весьма ощутимыми, так что ОН уже начал терять нить боя, когда в конце концов был снесен с ног. Вне всяких сомнений ему противостояли хорошо подготовленные и умелые бойцы. Один — коренастый широкоплечий парень, как выяснилось, был опытный и имеющий титулы борец, второй — высокого роста, тоже крепко сбитый — известный боксер; тот, кого двое называли «ветеринар» — тоже не относился к категории изнеженных мужчин и в недавнем прошлом проявил себя на спортивных помостах. На самом деле никаких средств помешать этим людям у него не было. Силы были слишком неравны. Схваченная же за волосы девушка, как набитая соломой кукла, была поднята с земли, и участь ее была предрешена…

Как раз в это мгновение из-за поворота показался рейсовый автобус, заполненный пассажирами. И еще более таинственным обстоятельством стало то, что водитель решил остановиться, видя очевидное злодеяние: в последние годы люди все больше предпочитали ни во что не вмешиваться; каждый словно надел темные очки, не желая видеть, что происходит со страной, с соседями и со всем вокруг. Духовная разруха чадным болотом разлилась по улицам, городам и душам; и только вот старое воспитание нет-нет да вынуждало совесть робко приподняться над мраком и мерзостью. На счастье этих двоих, водитель не смог проехать мимо.

Забавным ли покажется факт или грустным, но каждый тогда возил с собой под сиденьем обрезок железной трубы или арматуры — уж так было спокойней! С такой трубой и вышел храбрый рыцарь, рискуя получить в лучшем случае порцию свинца в колено.

— Ребята, не будем безобразничать, — выдавил человек без всякого героизма в голосе, ожидая худшего, и двинулся вперед.

Бандиты переглянулись. Старший, тот кого называли «ветеринаром», кивком дал понять остальным, что разумней ретироваться, и три разбойника в черных куртках — три вестника беды — отложили свою привычную работу и с легкими улыбками удалились. Однако, доехав до поворота, машина притормозила: по-видимому, «заплечных дел мастера» нового времени еще размышляли о нелепой помехе в их хлопотном деле и перспективе все поправить.

Двое несчастных, а может быть и счастливых, — это с какого угла посмотреть, — еще сидели на земле, приходя в себя. Краем глаза, закрытого гематомой, ОН увидел нападавших и понял, что еще ничего не закончилось и история еще найдет свое продолжение. Все же, постояв несколько минут, авто тронулось и скрылось за соснами.

ОН вытер текущую из носа кровь, лишь размазав ее. Бровь была надсечена, и разорванная губа неприятно прикусывалась во рту зубами. Голова слегка кружилась. ОН пощупал нос: целы ли кости — оказалось вполне себе. Только тогда ОН в первый раз обратил на нее внимание.

ОНА еще не отошла от потрясения. Глаза безумно бегали по сторонам, пытаясь, по всей видимости, отыскать какую-то деталь туалета, а может сумку, а может ту потерянную отправную точку, когда почему-то все пошло не так и таким ужасным образом. Вскоре выяснилось: предметом ее поисков был клок волос, брошенный рядом похитителем, которого теперь странно было бы упрекать в излишней неделикатности. ОНА держала волосы в руке, бессмысленно смотрела на них, словно соображая: есть ли средство вернуть их на прежнее место.

Получив удар, ее губа изрядно распухла, и если бы не безумное выражение лица, могла бы показаться даже смешной. Разодранные до крови колени дополняли бедственную картину.

ОНА тоже, наконец, посмотрела на него.

Их взгляды встретились и, будем откровенны, они не выражали ровным счетом ничего. В его глазах читалась легкая досада. «Девица зарабатывает известным способом, — подумал ОН с некоторым пренебрежением. — Надо думать: не все отдала своим покровителям. В прежние времена такая легкость в поведении вылилась бы позором и несмываемым клеймом, но кто-то в одночасье подменил наши нравственные нормы, превратил черное в белое, несъедобное в удобоваримое, а немыслимое в повседневное. Впрочем, если раньше люди «жили» — сейчас большинство выживают… У каждой своя повесть… наверно… Не мне ее судить! Помог и помог! Нос выровняю, бровь заживет». ОН досадливо покрутил головой и отвернулся.

Водитель автобуса, продолжая сжимать трубу, стоял над ними и что-то спрашивал.

В ушах неприятно звенело, поэтому его вопросы обращались в пустоту и звуки терялись в искусственном вакууме. Ему казалось, что человек открывает по-рыбьи рот, не произнося ни звука.

— Как здоровье?.. В порядке? — донеслись из какого-то далека еле различимые слова.

— В порядке, — ответил ОН. — Жить буду.

— А ты как? — обратился водитель к перепуганной девушке, склоняясь над ней и трогая за плечо.

— Тоже, кажется, жить буду… но с меня чуть не сняли скальп, — выдавила ОНА таким грубым голосом, будто была завсегдатаем питейных заведений с младенческого возраста. И не удивительно! ОНА так кричала, что голосовые связки трещали и лопались, словно телеграфные провода во время отчаянного урагана.

После таких басов, долетевших до его уха, ОН еще раз взглянул на нее с мыслью: «Не иначе пьяница!», затем повернулся к водителю в ожидании, что последний когда-нибудь увезет целый салон ротозеев, прильнувших к окнам, разглядывая его сломанный нос и текущие по щеке красные ручьи.

— Вот и славно! Значит оба будете жить вместе долго и счастливо! Тогда я, с вашего позволения, откланяюсь, — произнес водитель напоследок, сел за руль и поднял на прощание руку.

Когда они остались одни, первое суждение, которое пришло на ум, выражалось в инстинктивном нежелании встретиться еще раз с этими «благородными разбойниками», которые «прошлись молотом» по его лицу и ребрам, а ведь могли бы и пристрелить. Шмыгая носом и стиснув зубы, ОН поднялся и запрокинул голову, чтобы остановить неутихающее кровотечение.

— Я уезжаю! — сказал ОН громко, кинув на нее взгляд, и из-за того, что нос был зажат большим и указательным пальцем, фраза прозвучала комично, как будто ОН по-детски дразнился.

В ее облике, и без того искаженном невиданным доселе ужасом, эти слова не только не оставили хоть какую-нибудь тень усмешки или веселости — напротив, еще сильнее усугубили неприятные черты. ОНА округлила глаза и сделала попытку ответить, но от волнения будто проглотила звуки внутрь себя, поэтому ей пришлось тотчас их повторить из опасения быть неуслышанной:

— А я?! — надрывно и поднимая регистр до высоких и дребезжащих нот, то ли прокричала, то ли прошипела ОНА.

Уже взявшись за руль и собираясь трогаться, ОН покачал головой, что видимо означало «угораздило же ввязаться в историю», и открыл дверь.

Ее безупречное, высоконравственное воспитание, построенное на трудах всеми известного украинского педагога, безусловно, не позволило бы ей сесть в машину к совершенно постороннему человеку; более того: сама мысль о подобном безрассудстве никогда бы не посетила ее — если бы не свежие напоминания о том, как совсем недавно ее, словно блеющую овцу, тащили то ли на стрижку, то ли на убой, и еще не проходящая дрожь в коленках.

ОН не успел повернутся назад, в надежде увидеть, что потерпевшая не намерена ехать с ним, как ОНА уже сидела рядом, мгновенно закрыв замок. ОН недовольно посмотрел на нее, нажал на педаль и сорвался с места, направляясь туда, где узкие проселочные дороги уходили в горы, туда, где его никто бы не нашел, туда, где можно было все обдумать и принять правильное решение.

Конец ознакомительного фрагмента.