Ключ: Козырь Бейкера

Дилаис Райз (2024)

Чем больше секретов, тем яростнее желание чужаков их заполучить. Быть ключом к половине преступного мира — непростая задача. Многие желают меня поймать, но еще никому не удавалось. Толпа — мой друг, полумрак переулков — мое укрытие, информация — моя валюта и жизнь. Я — голова нашего незаконного дома, общая память, губка для новостей, чисел, имен, адресов и всего остального. Так что ключ к сейфу желанной информации и власти — и есть я. Но больше я не могу находиться в тени. И теперь вынужден выйти в свет.

Пленник

Я открыл глаза с такой тяжестью, словно бессонница словила меня в свои лапы на пару дней, а после позволила мне поспать каких-то жалких несколько часов в самом неудобном из всех существующих положений для сна. Впрочем, положение было и впрямь одно из самых неудобных и неудачных. Я покосился на связанные за спиной руки, примотанные к ножкам стула голени; верёвки адски впивались в кожу и перекрывали нормальный поток крови. Тело затекло, и стопы противно покалывало.

Добегался. Доигрался, чёрт возьми…

Свет словно из тех самых жутких фильмов исходил лишь от одной несчастной лампы в центре, хотя он вполне охватывал помещение и давал очертания мебели, которой здесь было немного, и намёки на стены, где-то вдалеке, если присмотреться, можно различить дверь, так что относительно хорошей видимости это не мешало. Одно скажу. Лучше бы здесь было темно, хоть глаз выколи: мне не нравилось увиденное вместе с тем, что бросалось мне в нос: кровь, много крови, пол словно состоял из неё, ведь покрывался ею большими кусками. Да и стены тоже заполнял этот ход «великого» художника, больного ублюдка, который здесь развлекался.

— Очухался?

Помяни чёрта…

Боунс отделился от тёмного угла помещения и медленно зашагал к центру. Свет лизнул часть его лица и развёрнутые плечи. Он держал руки в карманах узких джинсов, майка открывала мне обзор на количество татуировок, которое покрывало его плечи и предплечья, оставляя натуральности лишь место на кистях, на шее выскальзывали перья и уходили куда-то за спину.

— Вот я тебя и поймал, — Энди поднял сверкающие сталью глаза, губы же раскрылись в дикой полуулыбке, — Райз.

Я сжал губы, пытаясь не поддаваться панике, хотя дыхание выдало мои истинные эмоции. Лёгкие сдавливались. Страх и напряжение не позволяли играть в бесстрашного крутого парня, как это виделось в кино. Знаете, в кино вообще обо всём преувеличивают. Например, когда ты полностью обездвижен, а голова гудит роем мыслей, ты не рассуждаешь о том, как гениально будешь выбираться из своего положения, а проклинаешь себя за провал и допущенную оплошность, пока паника, которая очень вовремя тычет тебе в то, что скоро тебя начнут мучить и применять жестокие методы к тому, чтобы вытянуть нужные слова, по кусочкам охватывает тело, забирая себе контроль.

Тишина повисла надо мной гильотиной. Разве отсюда есть способ выбраться живым?

«А я не прощу, если с тобой что-нибудь случится, Лиам», — мысли в голову всегда бросались в самый неподходящий, а точнее во вполне подходящий, но довольно неудобный момент.

— Поговорим по-хорошему?

Слабоумие и отвага, да?

— О, — сдерживая нервный смех бросил я, хотя голос звучал сдавленно, — а с тобой так бывает? — стрельнул в него взглядом, изображая самоуверенность.

Боунс помолчал, затем усмехнулся, видимо, удовлетворённый ответом. А голова начинала идти кругом от духоты и вони человеческих внутренностей, которые, уверен, они выпускали на этом полу. Окна под потолком не добавляли света, значит, прошло не меньше двух часов с того, как на нас напали в переулке. Может, даже больше. Сколько я вообще пробыл в отключке? Во времени я сильно потерялся, и это было дополнительным неприятным для меня фактом. Сейчас не у меня был контроль, а я под ним.

— Всё просто, Лиам. Мы переходим сразу к делу, так понимаю? Сэкономим друг другу время?

— Ну, да, но… хреново у тебя это выходит, — тоскливо протянул я, — ты тот ещё балабол.

Он не среагировал, но ухмылка вновь тронула губы. Моё поведение ему определённо нравилось. Я такого расположения духа с ним не разделял. Мне происходящее совершенно не нравилось. И остановить поток едкостей в его сторону я тоже не мог. Фильтр просто-напросто отключился, голова работала на резервном источнике питания.

— Мне нужна информация по вашей сделке с Джефференсами, Райз. Вы полезли в Нью-Йорк? Не расскажешь нам об этом?

Я промолчал. Разбалтывать ему о сделке с семейством Джефференс? Нет, пошёл к чёрту. Если всё пройдёт успешно, то Шакалы получат ряд преимуществ, чтобы оттеснить наконец Воронов, приобретут значительную часть дохода со сделок в Нью-Йорке и станут ближе к тому, чтобы познакомиться с куда более влиятельными людьми. Да тогда Воронят просто раздавят!

Боунс терпеливо ждал. Стоял и следил за мной, словно выжидающий нападения ястреб. Я не мог рассказать ему о таком, слишком важный шаг для нашего влияния. Слишком важный шаг для Бейкера.

— Райз.

— Боунс, пошёл ты на хуй со своим разговором.

Он осклабился, чем вызвал во мне очередной всплеск эмоций, от которых бросило в жар, а он в свою очередь прокатился по каждой клеточке моего тела за каких-то пару секунд. За жаром последовало ощущение холода. Я невольно покрутил руки, в попытке высвободить их.

— Вот как, — Энди махнул головой, и на этом моменте я понял, что за мной стояло двое его людей. Вот и вылезло истинное значение этого «нам». Рассказывать о сделке предстояло не Воронам, как обобщённо он мог выразиться, а этим троим.

Разумеется, о каком уединении вообще речь? Они приблизились ко мне и положили по ладони мне на каждое плечо. Я напрягся, покосился на впивающиеся чуть ли не со всей силы руки и вновь перевёл взгляд на Боунса.

Это точка невозврата, да? Меня прикончат: как псину дворовую, и дело с концом!

— Развлекитесь с ним немного, но не переусердствуйте. Он мой.

— Эй, — получилось слишком громко, и я поспешил сбавить тон, стараясь контролировать себя и показывать хоть какое-то да безразличие, — в тебе что, собственник проснулся? Пхах, Боунс, ты уж прости, да занят я. Женат, видишь ли, на работе, — гневно прошептал я последнее, прокручивая в голове месяцы после взрыва.

Прошло достаточно времени, но злость при упоминании подорвавшегося склада не уходила. Энди словно понял намёк. Или же он решил, что я говорю о своём нынешнем положении.

— Ничего личного, Райз.

— Да пошёл ты, — процедил я в ответ и дёрнулся на стуле.

Тот противно скрипнул. Кербер улыбнулся, удалился к столу, где опустился на табурет и схватил пачку сигарет, пока его шестёрки стали проводить мне воспитательную беседу методом избиения и знакомства лица с полом.

— Клифф, — заметил он, когда один из парней заехал мне по рёбрам, вынуждая выплюнуть весь скопившийся воздух от боли, — не увлекайся.

Они подняли меня вместе со стулом, к которому я был любезно примотан, как насекомое к липкой ленте. Зрелище, скорее, жалкое, чем героическое, но ничего сделать я не мог. Голова тянулась к земле, тело отдавалось резкой и тупой болью в каждом движении, в ушах звенело, лицо горело от ударов, губа припухла, из носа текла струйка крови, во рту ощущался противный металлический привкус, благодаря которому я уже слабо ощущал ту вонь, что здесь была. Я сплюнул вязкую слюну с красным оттенком и бросил на Энди взгляд, шумно хватая воздух приоткрытым ртом. Тот вальяжно выпустил дым, чуть приподнимая голову, и повернулся ко мне. Это была уже вторая сигарета по счёту, которую он без спешки выкурил и выбросил в мусорное ведро.

— Слушай…

— Я слушаю, Райз.

— А ты не сдохнешь столько курить? — выдохнул я и прикрыл глаз, с рассечённой брови стёк то ли пот, то ли кровь.

— Остались силы на шутки?

— Да, о здоровье твоём переживаю. Тебе ведь по городу гоняться по каждому приказу, псина ты Бейновская, — последнее я прошипел сквозь зубы.

— Остроумно, — без какого-либо воодушевления ответил Боунс и убрал руки в карманы.

Он приблизился ко мне и наступил на кусочек стула между моих ног. Склонившись и уперевшись локтем себе в колено, заглянул прямо в глаза. Я смотрел на него в упор и молчал. Губы задёргались наподобие улыбки: любая попытка двинуть ими отдавалась мыслью «лучше бы сидел ты тихо, не то лишишься и зубов».

— Райз. — Вновь начал Энди. — Повторяю ещё раз. Инфа по сделке. Чем шустрее ты будешь отвечать, тем безопаснее будет для тебя.

— Агх… отвали, башка от тебя трещит, — я откинул голову и наклонил её к плечу, устремляя внимание в сторону; словно устал слушать монотонную речь профессора где-нибудь в университете и пытался скоротать время всеми возможными способами.

Ему это явно не понравилось. Парень схватил меня за скулы и грубо дёрнул к себе. Я шикнул и поморщился.

Челюсть была готова выть.

— Не выводи меня из себя, щенок.

В ответ я смог только хмыкнуть и прикрыть глаза. Боунс смерил меня взглядом и повернулся к своим подчинённым:

— Подвесьте его, может так он заговорит.

Меня освободили от верёвок, подняли со стула, но тут же ударили под колено: нога предательски дёрнулась, и я с грохотом рухнул коленями на пол.

Вот же… дерьмо.

В голове промелькнуло множество ругательств, когда ноги стянуло вместе, и меня подвесили вниз головой, словно тушку в холодильнике. Боунс остановился неподалёку. Двое парней встали по бокам от меня, третий, который всё это время ни в чём не принимал участие, остановился у рычага. Мне не нравилась картина, которая сейчас наблюдалась со мной и Энди в главных ролях.

— Что скажешь?

— Вы в курсе, когда кровь из носа идёт голову нельзя задирать, — сострил я, пытаясь сориентироваться в новом положении, — это довольно-таки опасно.

— Переживёшь, — Боунс, казалось, начинал раздражаться от происходящего, — советую говорить то, что нам интересно.

На этот раз я промолчал, вновь опуская все его ожидания поговорить мирно на дно Марианской впадины.

— Опускайте его.

Радоваться ли мне простой воде или проклинать её… Цепь скрипнула, и резко опустила меня головой в бочку. Чудом мне удалось набрать в лёгкие воздух. Знал бы я, что со мной произойдёт то, что происходит, не так бы изначально реагировал на тренировки с Филлипом. Они выдернули меня довольно быстро, я резко выпустил остатки кислорода из лёгких и несколько раз часто вздохнул, стараясь как можно быстрее восстановить дыхание и угомонить бешено скачущий пульс. С волос стекала вода, ворот футболки промок, сама же она задралась, оголяя торс, отчего прохладный воздух нагло блуждал по коже. Я провёл рукой по лицу и посмотрел на хмурого Кербера. Моя хитрость ему не понравилась, однако в его глазах было и что-то подобное восхищению.

— Опускайте, — повторил Боунс, проскользив по мне взглядом.

«Да ты серьёзно?» — чуть не вырвалось у меня вместо того, чтобы вновь задержать дыхание.

Но как бы я ни терпел, как бы не пытался схитрить и дать себе хотя бы такое маленькое преимущество, как контроль над дыханием, мозг начинал вбрасывать мне панику и сигналы, чтобы я дал лёгким новой порции кислорода. А один из его шестёрок здорово проехался мне по корпусу, разрушая всю мою тактику. Как объясниться телу и всему, что к нему прилагается, что надо потерпеть, немного подождать, а, может быть, очень даже много подождать?

Меня выдёргивали из воды, когда я уже думал, что меня оставят здесь глотать её и умирать, швыряли обратно, вынуждая хвататься за бортики бочки, выгибаться от хлёстких ударов чьего-то кулака и глотать воду от резкого выдоха и сопровождающего на автомате вдоха, пытаться выбраться и каждый раз подвергаться неудаче. Когда я оказался над жидкостью в очередной раз, тело сотряслось, и я закашлялся, выплёвывая воду. Послышался тихий звон, одно кольцо не выдержало такой процедуры и скатилось с пальца куда-то на пол. Кербер даже не обратил на это внимание, стоял невозмутимо, словно такие шоу ему доводилось видеть каждый день. Хотя, кому известно, какие пытки он здесь устраивал? Я даже думать об этом не хотел.

— Теперь будешь говорить?

— Ага… — я рвано вздохнул и снова закашлялся, прежде чем закончить, — дважды два четыре. Ровно как… вас… придурков здесь находится.

О логике сказанного я даже не думал. Голова просто готовилась лопнуть. Парни переглянулись, на лице Энди заиграли желваки. Он скрестил руки и медленно вздохнул, притупляя подкатывающее раздражение.

— Значит, будем продолжать, — он махнул рукой, давая очередную команду.

Подчинённый толкнул рычаг, цепь звякнула, а я резко вдохнул, но не успел набрать необходимое количество кислорода. Не знаю, сколько это длилось, но сопротивляться становилось совсем невыносимо и желание бросить всё и рассказать, что им надо увеличивалось. Сколько воды успел наглотаться, прежде чем меня выдергивали? За секунду до того, как я уже думал, что захлебнусь.

— Учти, Райз, мы можем продолжать это достаточно долго, — проворковал Боунс, — а вот насколько хватит тебя? Мы не станем просто убивать, но продолжать эту пытку, — он подвигал головой, разминая шею, послышалось пару хрустов, — поверь, я готов уделить на это хоть весь свой выходной.

— Как многообещающе, — отрывисто выдавил я, пытаясь нормализовать дыхание, провёл трясущейся рукой по мокрому лицу, — у тебя отпускные не отгулянные, должно быть, да? На что копишь столько денег? На новые лёгкие?

— Дыхалка есть, значит. Ну, набирай воздух, — вновь холодно бросил Энди и махнул рукой; перед тем, как вновь соприкоснуться с водой, до меня донеслась его озлобленность, — Бейн его недооценил. Упёртый же Шакалёнок.

Бейн недооценил…

Это я-то упёртый? Когда это закончится…?

Я схватился руками за холодный слегка проржавевший металл, понимая, что мне ничем такое действие особо не поможет, однако тело невозможно было переубедить в обратном. Я хотел жить. А вот помирать совершенно не хотел. На этот раз Вороны словно забыли границы человеческих возможностей, потому что держали меня в бочке достаточно долго. Лёгкие без чужой помощи ударили меня под дых, вынуждая резко вдохнуть. И это оказалось роковой ошибкой.

Вода с невыносимым жжением проникла внутрь. А воздуха не поступало. И, казалось, больше не поступит. Вот и итог: не слитая информация и один мёртвый маленький Шакал.

Я пришёл в себя, отхаркивая воду и согнувшись на ледяном полу перед врагами, сотрясался от пережитого. Взгляд упал на ботинки поблизости, Боунс смотрел на сцену с первого ряда. Силы покинули меня. Даже сопротивляться рукам его ребят совершенно не мог, тело ощущалось, как мокрая ватная субстанция. Энди с абсолютно спокойным выражением лица присел рядом. Пропустил пальцы через мои волосы и в который раз грубо дёрнул за них вверх.

— Итак? — с угрозой в голосе бросил он.

— У тебя что, любовь к хватанию за волосы? Фетишист хренов, — голос сдавленный и ужасно хриплый. Чужой, совершенно не мой.

Я обратил на него взор, стараясь игнорировать боль, что в голове, что в лёгких. Пытаясь дышать томно, заставил себя собраться и через силу выплюнул ему пару ласковых слов о нём, послал достаточно далеко, чтобы сделать круг до Аляски и обратно. Потрескавшиеся и разбитые губы неприятно одёргивали меня от разговоров, однако моему упорству одарить некоторую персону любезностями нисколько не помешали. Энди молчал. Парни стояли в стороне и ждали следующего приказа. Я же ждал очередного удара или чего-либо хуже. Водных процедур с меня уже точно достаточно.

— Что ж… идём дальше, — только и сказал парень, не прекращая зрительный контакт, — водичка пришлась тебе по душе, да? Значит, попробуем поговорить по-другому? Верните его на место.

Двое ребят подхватили меня под руки, хотя я попытался отпихнуть их от себя куда подальше. Они опрокинули меня обратно на стул, который чуть не рухнул вместе со мной, и снова прижали к спинке, хаотично, но крепко обматывая тело верёвками. Голова от усталости упала на грудь, а мокрые волосы скрыли верхнюю часть лица. Запястья стянуло за спиной, предплечья примотались дополнительными верёвками, вынуждая немного выгнуться, в суставах ощутилась нарастающая ноющая боль. Послышался лязг, и живот сдавило нервной судорогой. Я поджал пересохшие губы, кусая одну изнутри и не решаясь поднять взгляд. Лезвие коснулось плеча, медленно переползло к шее, задело щёку. Я всё-таки посмотрел на Боунса, тщательно высматривающего место для идеального пореза. Он остановил руку у лица, и я невольно дрогнул, разрушая выстроенную маску своей храбрости. В глазах парня блеснули искры. Они говорили: «Нашёл».

Нож проехался по щеке, молниеносно рассекая кожу, и красная жидкость с рвением покрыла часть кожи. Я отдёрнул голову, отворачиваясь в сторону, сжал зубы, резко выдохнул. Зажмурился, стиснул кулаки за спиной. Кровь потекла к подбородку, упала на тёмную ткань брюк карго. Удары сыпались с разных сторон, прилетали рукояткой и кулаком с кастетом, от шипованного металла болели рёбра, ладони и пальцы жгло от новых порезов.

— Сделка, Лиам. Будь паинькой, поговори со мной.

— Тебе только с психиатром говорить, ублюдок больной, — процедил я, оставаясь в прежнем положении.

— Язык у тебя слишком длинный, Райз, — серо отозвался Боунс и схватил меня за скулы, вынуждая приподнять голову, — так может, мы его тебе немного укоротим?

— Ну тогда не жди, что я вообще смогу что-нибудь вам сказать. Я же тебе полезен болтливый.

Не знаю, откуда мне хватило смелости с ним «торговаться», однако сработало. По лицу Энди заходили желваки, ледяные глаза искрились молниями от подкатывающего раздражения. Он обошёл меня, остановился за спиной. Язык отрезать мне никто не будет. За спиной был молчаливый приказ, парни направились ко мне. В голосе Кербера зазвенела еле удерживающаяся ярость, которая испепеляла мне затылок.

— Дальше я сам.

Но что будет дальше?

«Какая честь…», — подумал я и закрыл глаза, не сопротивляясь тому, что руки теперь сковывала не одна веревка, а две находящиеся в противоположных углах цепи, впивающиеся в запястья.

Если это не конец, то это начало десятого круга ада.

Холодный металл давил на кожу и звенел от любого движения, ноги еле доставали до пола, вынуждая напрягаться, стоять практичесаки на носках и изводить и без того вымотавшееся тело, тишина разрывала перепонки, звон в ушах не прекращался, оглушая с каждой секундой всё сильнее, страх накинул на меня обжигающее одеяло, фантазия разыгралась в полумраке помещения, добавляя ему больше ало-багровых пятен, чем имелось на самом деле, мерзкий кровавый запах пропитал всего меня и запутал голову, пока кости ломило от повреждений. Где-то за спиной стоял мой личный Дьявол и скалился.

— Будешь молчать?

Я подтвердил его слова тишиной. Энди, видимо, решил, что моя спина — полотно для его безумных идей. Как художник, он махнул рукой, и лезвие проскользило от левого плеча до правого бока, словно оса не успела вонзить в меня жало, зато ощутимо успела задеть им кожу. Жгло жутко. Но и это было только начало. Боунс увлечённо выводил свои «мазки» по всей спине, забывая, что перед ним живой человек, а не грунтованный холст. Медленно выводил маленькие царапины, затем надавливал, переводя безобидные ссадины в роскошную почву для шрамов. Царапал по местам ушибов кастетом, прекрасно понимая, в какой степени это всё ощущается. И постоянно выпытывал ответы, не давая мне передышку.

Тем временем обеденное солнце уже проникло в маленькие окошки и нагрело стекло.

Футболка, что осталась на мне после «купания», давно сползла на пол, становясь обычной рваной тряпкой, уже совершенно не служащей по назначению. Я хрипло неравномерно дышал, пытаясь справиться со всем, что вытворял Кербер, и не отвечать на его однотипные вопросы и чёртовы провокации, способные выдернуть всё, что ему так было нужно. Однако, когда нож вонзился в бедро и прогулялся по нему так усердно, словно пытался разорвать его пополам, как бы ни хотелось казаться сильным, я не смог сдержать крик, больше похожий на ужасный вой. Он эхом разлился по помещению и ударился о стены. Симфония безумного музыканта, часть первая: сонатное аллегро.

— Что скажешь теперь, щенок? Может, лишить тебя возможности ходить? — однако лезвие коснулось не ног, а правого бока, — сделаем тебя бесполезным инвалидом? Что думаешь?

Я бросил на парня взгляд, когда он остановился напротив, хотя толка от этого не вышло; один глаз, кажется, опух, и обзор был сильно расплывчат, губа пульсировала, челюсть отдавала острой стрелой прямо в голову. Вся спина и плечи горели и гудели от порезов, запёкшаяся местами кровь противно тянула кожу, в некоторых — трескалась и изводила ещё больше, вынуждая вздрагивать. Она мешала мышцам перекатываться, чтобы размять затёкшее туловище. Хотя каждое движение доставляло столько боли, что любого шевеления хотелось избежать.

— Райз! — он подкинул нож, аккуратно хватая его за лезвие и ударяя меня по скуле рукояткой, — сука, отвечай, живо!

Лицо свело от пронзающих насквозь ощущений. Меня затрясло. В Боунсе клокотала злоба. В ушах чётко слышался учащённый пульс, но другие звуки еле различались между собой, каждый стук сердца напоминал мне, что я жив, но стоило ли это того?

Сколько ещё дней я буду жить? Или же всё сходится к жалким минутам. Энди пытался вырезать из меня информацию, но после моего молчания и редких выплесков нецензурности в его сторону (вру, это были унизительные крики и хрипы вперемешку с рваным дыханием и стонами), психанул: всадил нож в ногу, почти в то же место, что и в предыдущий раз, от приступа злости решил, что хочет имена, даты и всё, что только могло храниться в моей голове, выбить, поэтому теперь я стал не тушкой в морозильной камере ресторана, а целым мешком с песком, который скоро, к слову, просто повредится и начнёт сыпать его на пол. Только вместо песчинок будет кровь, которая и так стекала с ноги, спины, с лица, с груди. По всему телу тянулась и скапливалась на полу в неприятную липкую лужу. А кости грозились треснуть по очереди и превратиться в порошок.

— Ты меня достал, Шакал, — Энди схватил меня за скулы, вынуждая смотреть прямо в глаза, хотя от стекающей со лба жидкости, которой обычно полагается находиться внутри, это было немного неудобно, — я был с тобой крайне деликатен, насколько мог, но раз ты у нас из «крепких» орешков по типу Тени, то поговорим с тобой по-взрослому, чёртов малолетка.

Упоминание Айзека взбудоражило моё теряющееся от болевого шока сознание. Что он имел в виду, говоря о крепкости и моём друге, я не особо понимал. Или понимал, но не мог нормально сообразить из-за текущего состояния. Хилл попадался Воронам? От них у него на боку тот шрам, о котором тот никогда не говорил? Подарочек от Боунса?

— Как же ты меня достал, — вполголоса растянул с усталостью Энди, не желая, чтобы я услышал.

Если бы у меня остались хоть какие-либо силы на шутки, я бы обязательно оставил ему колкую фразочку, однако после потери крови и выматывающей боли, я еле держался, чтобы пребывать в сознании, хотя, возможно, мне стоило отключиться, чтобы потянуть время. Но упасть во тьму вновь я боялся. Боялся не вернуться. Боунс рявкнул парням, чтобы они вновь вошли. Те появились в помещении через пару минут, и он резко двинул рычаг, отчего цепи под звон и грохот упали вместе со мной. Он освободил меня от железных оков и швырнул своим подчинённым в ноги. Я распластался на полу, не в силах подняться самостоятельно.

— Шакалёнок не желает с нами вести беседу. Расчленять его я не собираюсь — пустая трата времени. Полагаю, общение с червями ему покажется приятнее. Найдёт себе компанию под землёй.

Парни переглянулись и усмехнулись, а я от подкатывающей паники почувствовал себя хуже, чем прежде, метая мутный взгляд от одного Ворона к другому.

Под землёй? Ка… как это, «под землёй»?

Волоча по полу, подчинённые вытащили меня из помещения через массивную металлическую дверь, которую, судя по звукам, открывали редко, и швырнули на траву. Чистейший воздух казался настоящим блаженством и подарком после долгого пребывания в замкнутом пространстве, которое давно не проветривалось. Но только на время. Даже в таком состоянии я понимал, что необходимо оглядеться и изучить местность, чтобы запомнить каждую деталь и после натравить сюда Шакалов. К моему сожалению, зрение не брало фокус, забивая на свою обязанность и посылая мои «хочу» и «надо» к чертям. Местность перед глазами расплывалась, и я особо не различал предметы, людей, деревья, дома и остальное, — всё смешивалось в пятна и изображало из себя картины Поллока. У моей головы, в землю вписалась лопата, которую невозможно было не узнать даже слепому. В голове вновь прозвучали слова:

«…я вижу, как ты изменился, знаю, что ты изменился. Но я прошу тебя, ты мне нужен. Живым».

Твою мать… Твою мать… Твою мать, твою мать!

Я отодвинулся, превозмогая боль в теле, попытался отползти от лопаты, от Воронов, от Кербера. От своей участи, которая тыкала мне в спину ножом, подгоняя к краю бездны. Бегство ведь не всегда плохо, да? Порой бегство становится единственным выходом. И я бы отдал всё, чтобы подняться на ноги и рвануть прочь от этого места, подальше от этой группировки, этих людей, готовых всадить тебе лезвие по одному лишь приказу, и, уж, точно, я бы отдал всё, чтобы скрыться от Боунса, которому сильно хотелось узнать секреты из моей головы (в количестве большем, чем требовалось от них сверху).

— Гляди, — рассмеялся один из парней, стоящих недалеко от свежевырытой ямы, — как кому-то жить захотелось.

Послышался хохот. А затем грубый толчок в рёбра вынудил упасть на спину, сдерживаясь от того, чтобы не завыть во весь голос. Получалось, кстати, плохо. Кажется, ребро сломано… Или треснуто… Или трещины болят не так адски, и оно всё-таки сломано. Чёрт, по ощущениям точно сломано. Они кинули меня в не совсем глубокую, но достаточно вместительную яму, чтобы зарыть в ней все — в виде одного человека — секреты происходящего в подвале и множество того, что впитала моя память. Я обратил взгляд на пылающий закат, очерченный границами самодельной холодной могилы, и поджал губы. Мысль о том, что я умру, как дворняга, просто зарытый в яму, убивала. Умереть в восемнадцать лет. Умереть, не успев достигнуть и двадцати одного.

«Умру молодым», — да, конечно, звучит весьма поэтично! Чёртов кретин.

Земля упала мне на торс, покрыла ноги, я спрятал за ладонью лицо, быстро вскидывая трясущуюся руку, чтобы она прекратила попадать на глаза, когда задела щёку. Четыре человека, две лопаты, одна яма. Один из них урод, наблюдающий за этим, потягивал сигарету на фоне расползавшейся ночи и покачивающихся от небольшого ветра ветвей над головой. Энди молчал, и страх мой перерос в животный ужас.

Смерти боялись все. Особенно, когда та, как последняя сволочь, подкрадывалась со спины, чтобы жестоко и мучительно расправиться со своей жертвой, которая уже знала, что за ней пришли.

«Ни шагу из дома. Чтобы я тебя у ворот не видел даже! Ты понял меня?!»

«Я прекрасно оцениваю все риски, Том. Но мы пытались выйти с ним на контакт полгода. Это сильный союзник, нам нужно его влияние. Ты ведь понимаешь это, ты сам просил меня участвовать в деле».

«И я уже жалею об этом».

«А я не прощу, если с тобой что-нибудь случится, Лиам».

«Но я прошу тебя, ты мне нужен. Живым».

Чёртовы мысли лезли в голову. Чёртовы мысли трясли за плечи. Чёртовы мысли били под дых и отправляли в нокдауны. Чёртовы мысли душили, сдирали кожу, рвали душу, кричали, давили…

«…ты мне нужен. Живым».

«Живым».

Хватит, я не могу просто так умереть!

— Ладно! Ладно! Хватит! — я выдернул руку из-под слоя земли, ведь ногами двинуть уже не мог, потому что сидел, вжатый в угол, — хорошо, я… — встретился с взглядом с Энди, который скучающе склонил голову, — скажу…

Боунс вскинул руку, парень, которого он окликнул в подвале, как Клифф, поставил лопату и облокотился на неё, поглядывая на меня с заскучавшим видом. Все молчали. Теперь он не станет спрашивать, просить или требовать меня сказать. Либо сам выкладывай, либо давись почвой, пока не сдохнешь — вот и все мои варианты.

Был ли у меня выбор? Был.

Но как же я не хотел умирать вот так…

Я боялся. Я дико боялся смерти. А моё желание жить трепетало птицей в мрачных глубинах клетки.

Я не хочу… не хочу умирать… И своих сдавать не хочу… Не хочу, я не слабак, я же выдержу, выдержу… Нет! Не могу!

Я опустил голову, не в силах смотреть Боунсу в глаза. Ненависть разливалась по телу с каждым выдавленным словом, которое неуверенно вытягивалось из уст, и билась без шансов исчезнуть о внимательное выражение лица моего собственного кошмара. Слова прерывались, приходилось мельком глядеть на парней, Вороны терпеливо слушали. И градус унижения от этого возрастал. Энди сдерживал удовлетворение, которое так и хотело проявиться на лице, убрал руки в карманы, направился прочь, отдавая приказ даже не оборачиваясь:

— Сбросьте его в камеру.

Тусклый свет пробивался из ламп в коридоре и узкого окна полуподвального помещения, давал лишь слабые очертания того, что находилось в камере, а в ней было… ничего. Кругом сплошной серый бетон, толстые прутья решётки, которые ни сдвинуть нельзя, ни пролезть через них. Я сидел, облокачиваясь спиной на холодную стену. Потерял сознание достаточно давно, когда меня, протащив через весь коридор, швырнули в камеру, а когда очнулся, даже не понял, какое было число. Видел только яркое серое небо за мутным от грязи окошком. Часов здесь, конечно же, не было, и это сводило с ума неопределённостью.

Дни недели, как и всё прочее, смешались между собой и не давали ни единого понятия о промежутке времени. Я словно застрял в астрале и не знал, как из него выбраться, чтобы вернуться в своё тело. Боль продолжала резать меня и вынуждала вздрагивать от каждого движения, но я молча стискивал зубы и плотно сжимал подрагивающие губы, чтобы менять положение. Самые травмированные участки тела постоянно напоминали о себе и пульсировали вместе с остальными порезами, рёбра ныли при касании, спина и бедро, трамированные больше всего, напоминали о себе пульсацией, жжением и периодически нарастающими болезненными ощущениями. Пальцы осторожно дотронулись до челюсти, но затея проверить наличие сильных повреждений в миг отбросилась после пронзительного покалывания. На теле не было ни единого живого места. Я лежал с закрытыми глазами, лишь бы не водить взглядом по камере и не вызывать очередные приливы боли в одном из них, слух помимо звона изредка улавливал скрипы дверей, стуки обуви и голоса вдали коридора.

Помимо того, что хотелось заменить себе тело на новенькое, дико хотелось есть. Желудок периодически излагал мне всё своё недовольство, впрочем, я был с ним согласен: во рту давно пересохло, даже росинкой горло не было возможности смочить. Жажда мучала вместе с голодом. Но ненависть говорила, что так мне, предателю, и надо. Ведь я разболтал о сделке, благодаря которой Шакалы могли превзойти Воронов не только финансовым положением. Теперь же об успехе группировки не шло и речи. Я выдал своих, за такое меня и убить не жалко. Таким трусам место в могиле. Всё честно. Всё справедливо.

Так захотел жить, что выдал всё как на духу? Ну, и зачем ты вообще жив? Предатель.

Каждую секунду этого времяпровождения меня сжирала сама мысль о том, что теперь Бейкер потерял не только меня, но и хорошую возможность поставить Воронов на место, точнее, возможность посадить этих пернатых тварей на задницу и заткнуть на долгие годы Маркуса Бейна.

Хотел, как лучше, получилось, как всегда, не так ли? Зачем ввязался в эту сделку, нужно было заднюю давать, слишком ответственная работа. Лучше бы туда пошёл Айзек, он бы точно справился.

Боевой дух за эти часы, к слову, упал ниже плинтуса…

Я коснулся бедра, кровь запеклась, джинсы безвозвратно испортились. И земля… противная земля, как и кровь прилипла к телу. Я поёжился, без верхней одежды было довольно-таки холодно, а разодранную футболку Боунс решил просто бросить в утиль. Меня тоже. В своеобразную мусорку, пока я приношу им пользу. Иронично, ведь раньше такие высказывания о пользе произносились в сторону Змееносцев в нашем подвале. Чёртов бумеранг. Быстро же прилетел.

Было интересно, кто ещё хотел меня пришить или воспользоваться в качестве живой мишени. К какой группе интересов относился Пейдж? Ему я тоже нужен, чтобы выбалтывать информацию? Кто ещё желал так посадить меня к себе под наблюдение и играть в «расскажи-ка мне, дорогуша, все секретики»?

Скрип решётки заставил меня напрячься. Звук доносился такой, словно дверь пытались открыть тихо, отчего медленно двигали замок. Сначала я покосился, но затем повернул голову и увидел… хрупкий силуэт, стоящий недалеко от меня. Не показалось. Напряжение в теле стало слишком заметным, потому что следом донеслись слова:

— Я тебе не враг… Я хочу помочь.

Это был невероятно нежный голос, тихий и мелодичный. Я поднял голову на девушку, пальцы сжимали плетённую корзинку с крышкой, выполненную по современному дизайну, на указательном поблёскивало скромное серебряное кольцо с белым камнем.

— Не бойся меня…

Я молчал и не отрывал от неё взгляд. Следил. Незнакомка сделала пару шажков, опустилась на колени рядом со мной. Мне удалось рассмотреть её похожие на детские черты лица под тусклым светом из окна, но взгляд цеплялся за большие завораживающие голубые глаза. Девушка вытаскивала что-то из корзины, а я продолжал наблюдать. Пшеничные локоны, ниспадающие с плеч, простое чёрное платьице, белоснежные кроссовки. И очнулся только тогда, когда тело на автомате двинулось от жгучей боли. Девушка испугалась и чуть отдёрнулась, а я, стиснув зубы и прошипев, опустил взгляд на бедро и ватку в её маленькой руке с изящными тонкими пальцами.

— Прости… очень больно? — виновато прошептала она и свела брови.

Я не ответил. Что-то мешало, словно костью в горле встряло. Ощущалось одно напряжение, да подозрения не отпускали. Кто она? Что здесь делает? Почему пришла помогать, обрабатывать раны? Неужели? Бред. Она убьёт меня? На вате яд или где-то за поясом припрятан ножик?

— Кто ты? — тихо вырвалось вслух.

— Я… Лорелин, — чуть улыбнулась девушка, убрала прядь за ухо и вновь перевела внимание на кровь и порезы.

Нет… Непохожа она на убийцу… Совсем непохожа.

Она поджала губы, исследуя повреждения, и что-то подсказывало мне, что её можно не опасаться. Странное чувство, но интуиция, несмотря на все опасения, молчала, поэтому я позволил ей и дальше возиться с ранами, облокотившись относительно здоровой частью плеча на выступ стены. Она и возилась. Я же пытался сдержаться от матерных слов, которые так и рвались наружу. Не ругаться же при девушке. Неприлично, как минимум.

Но чёрт! Это просто пиздец, как больно! Сдерите с меня эту чёртову кожу и замените, блядь, уже на новую!

— А как зовут тебя? — она убрала руку, давая мне передышку.

— А ты будто не знаешь, — выдавил я, позволяя ей бережно коснуться плеча и сесть мне за спину.

Я немного напряжённо отсел от стены и покосился назад. А вдруг мне сейчас прилетит ножом? Покосился на неё. Но Лорелин всего лишь доставала свежую вату и бутылёк, вытаскивала бинты и пластыри, мази. Я стал слишком подозрительным. Хотя ничего удивительного. Будучи в постоянном напряжении и угрозе нападений, а сейчас и вовсе, в плену у тех, кто жаждал моей смерти, не стать параноиком мог только уже обречённый на кончину человек или бесстрашный психопат. Но…

— Нет, не знаю…

Её глаза говорили так много. Так искренне. Не было в них даже одной лживой капельки. Правду говорила. Не знала… Не знала того, кого были готовы искать по всему городу, переворачивая каждый куст. Не знала того, за кого отваливали целое состояние, лишь бы достать.

— Я Лиам. — сказал, а сам растерялся от теплоты и искренности в лёгкой улыбке.

Пока девушка проходилась по каждому оставленному Кербером следу, я пытался молчать, но так жгло, что каждый раз непроизвольно выгибался и уворачивался от женских рук. Удавалось лишь делать это плавно, а не дёрганно.

— Это Энди сделал? — прошептала она.

Убирая ватку, девушка выдавила мазь на пальцы и медленными круговыми движениями принялась втирать её в синяки и гематомы. В какой-то момент я перехватил запястье, требуя передышки. Одно увечье перекрывалось другим. И это изводило сильнее.

— Да, — сухо ответил ей и поморщился.

Время тянулось мучительно. Лорелин села напротив меня, вытерла руки о мокрую салфетку, а после достала что-то завёрнутое в фольгу и бутылку воды. От исходящего от свёртка запаха желудок свело голодной судорогой.

— Вот, возьми, поешь…

Подозрения на яд мелькали, что в мыслях о воде, что о еде. Я всё равно относился к проявлению доброты с подозрениями. Пока Лора не взяла один и не откусила. Первый укус, второй. Словно разделяла со мной эту странную трапезу.

— Кушай. Уверена, тебя здесь совсем никто не кормит.

Кажется, я постепенно тонул в невинности этих глаз, путая просторы неба с глубинами океана. От голода самые простейшие бутерброды казались мне блюдом из дорогого ресторана за тысячи долларов. Жадно проглотив пару штук, посмотрел на третий, который протягивала девушка, и не стал отказываться. Спешно опустошил бутылку воды. Ел, пока дают, я же не знал, когда ещё смогу забить желудок хоть чем-то.

— Бедный, — прошептала Лора и свела брови.

Она хотела дотронуться до моих волос, но я в миг поднял взгляд, и девушка остановилась. В любой другой момент жалость бы выбила меня из равновесия, потому что это было самым отвратительным из того, что могли бы дать мне люди, однако сейчас я просто проигнорировал слова, больше заинтересованный едой, нежели неправильно подобранными словами, чувствами и прочими вещами. Она дотянулась и поправила мою чёлку, убирая её со лба. Я пропустил этот жест, больше занятый забиванием желудка. Мы сидели в камере в тишине, и лишь я шуршал фольгой и хрустел пластиком. Девушка резко повернула голову к окошку, где только что мелькнул чей-то силуэт, подскочила с колен, спешно скинула всё в корзинку и повернулась обратно ко мне.

— Я ещё приду!

Она скрылась за решёткой, спешно возвращая замок на место. Он щёлкнул. Некоторое время я сидел молча, смотрел на перекрывающие путь на свободу прутья и только потом осознал, что так и не спросил её, как она открыла замок, как прошла через охрану, как узнала о том, что его бросили здесь, откуда она достала ключ и почему вообще спустилась сюда помогать такому, как он, — врагу тех, в плену которых он находился.

Я не понимал.

Девушка приходила каждый день: проверяла раны, приносила еду, оставляла воду. Лорелин даже притащила мне кофту и плед, правда, если футболку ещё игнорировали, то плед приходилось прятать с приходом Энди или других Воронов. За спиной он был не так заметен, однако с появлением Кербера в самой клетке, скрыть его не удалось: получив несколько хороших затрещин, я как лишился тепла, так и вернул себе острую боль в рёбрах. Дыхание снова затруднялось, приходилось сидеть в углу и пытаться не чихать, не кашлять, не двигаться вовсе. Любое неосторожное действие резало по груди. Лорелин возвращалась и пыталась мне помочь, делая всё возможное, чтобы избежать осложнений. Возможно, без её помощи здесь, я бы и стал инвалидом, как того желал Боунс. Напоминать об этом он не забывал.

Пару раз Кербер и ещё один Ворон пытались узнать о Сэме и его лаборатории, на что я каждый раз посылал и того, и другого на далёкие три буквы и желал им поскорее, выражаясь мягко, почить этот мир. Никому не нравилось. Тогда сыпались вопросы о Бейкере. На очередной отказ я получал удар по лицу или же, если Энди переходил на уровень посерьёзнее, — страдал от старых незатянувшихся ран. Шрамы на теле не успевали заживать, он чертил на мне все свои коварные планы по моему мучительному уничтожению. Я не мог рассказать ему больше, я и так выдал ему хороший том по «Делам Шакалов» и ткнул ему на раздел «Важные сделки, способные разрушить врагов».

У меня были козыри, чтобы выжить. Я держал их, прекрасно осознавая, что выдав их, стану бесполезен, и тогда моя жизнь прервётся за секунды. Но мне не хотелось жить в полуподвальном сыром помещении, где из компании девушка, которая уже казалась мне простой галлюцинацией. Может, этого не было. Может, я сошёл с ума. Но вряд ли бы я мог что-то ощущать от галлюцинации… Вряд ли бы с ней говорил кто-то ещё. Вряд ли бы так злился Боунс, если бы её не существовало… Нет, это реально. Лорелин существовала.

Это не бред.

Сколько оставшихся козырей для сохранения своей шкуры… Я хотел жить, потому что у меня было множество планов. Я хотел жить, потому что, несмотря на всё её чёртово дерьмо, на всю боль, все проблемы, невыносимые испытания, которые лишь убивали изнутри, я, чёрт, не мог просто так сдохнуть, так ничего и не достигнув. Я должен был стать кем-то. Хоть кем-то. Я должен кем-то стать в этом мире, чтобы я хоть что-то сделал. Хоть чего-то достиг. Не остался пустышкой с слишком низкими амбициями. Я не хотел умереть неизвестным. Все запомнят меня лишь, как пешку, как упущенный товар. А потом забудут, как забывают, нужные в своё время зажигалки, — слишком быстро найдут замену, просто приобретут новую, лучше, чем была раньше.

Кербер стал посещать меня реже, так что раны всё-таки медленно заживали, но благодаря Лорелин без каких-либо заражений и прочих возможных осложнений, которые последовали бы за таким «сервисом». Каждый день она меняла бинты, иногда оставляла их мне, мы хотели спрятать мази за выступами стен в углу камеры, но оказалось, что от раздражённого Боунса утаить невозможно ничего.

Со временем припухлости от гематом сходили, жуткие багрово-синие пятна меняли цвет. Глаз уже не тревожил, вокруг оставался лишь заживающий фингал. Я слышал недовольные голоса в самом конце коридора, но не различал слова, поэтому приходилось догадываться о темах таких разговоров. Паранойя заявляла, что там говорят о моём убийстве. Ночью становилось тихо, лампа, не громче жужжания мухи, потрескивала и отдавала тонкую полосу света, расползаясь по полу между камерами. Пленные на мне не заканчивались, за самыми первыми решётками кто-то постоянно разговаривал сам с собой и, порой, смеялся и неприлично выражался в сторону Бейна и всего его оголодавшего гнезда. Их затыкал охранник, хватавшийся за что-то тяжёлое. Скорее всего палку, дубинку, может, биту. Определить на слух было непросто. Итог всё равно был один — все замолкали.

Кажется, и я сходил бы с ума от одиночества, если бы Лорелин не задерживалась в моей камере и не проводила со мной по крайней мере по половине, а то и целому часу. Она рассказывала мне о погоде, я узнавал число и время, пытаясь сообразить, сколько уже сидел в изуродованной людским страхом и отчаянием камере. У неё на руке висели маленькие часы с белым инкрустированным ремешком. Мелкие камушки, фианиты или же сами бриллианты, красиво переливались на попадающих на него лучах света. Только эта девушка не давала мне выжать из рассудка, помнить, кто я есть, почему здесь оказался и за что. Не давала забыть мне Лиама Райза, который попался в руки Энди Боунса, как тот и предупреждал его когда-то разными способами.

А, возможно, она была моим плодом воображения, и её никогда не существовало. Её образ постоянно мелькал перед глазами, даже когда она уходила. С рассуждениями о здравии своего рассудка я провалился в сон.

— Лиам. Лиам.

Малыш открыл глаза и посмотрел на улыбающуюся маму. В руках небольшой свежеиспечённый праздничный тортик, на голове смешной пёстрый колпак с надписью, выведенной рукописным шрифтом.

— С днём рождения, — с улыбкой на лице протянула она и присела на корточки перед кроватью, — а ну-ка, загадывай желание и задувай, — мама помогла ему с горящей свечкой, стоящей в самом центре десерта. Загадывал он всегда одно — больше времени с мамой и меньше с отцом, но никому не говорил об этом.

Женщина поставила его на тумбочку и села на край постели к сыну. Погладила по голове и взяла на руки, когда тот радостно полез к ней обниматься. Поцеловала в макушку и вновь поздравила с его днём. Они проводили время дома: смотрели мультики, вместе готовили (Лиам рассыпал муку по всему столу, пришлось прерваться на внеплановую уборку), играли в саду, бегали по дому, играли. Друзей у него особо не было, денег для шумного праздника тоже. Но они веселились. И никакая недостающая сумма и одиночество не портили им радостные часы, проведённые вместе.

Отец взглянул на выбегающего сына и отодвинулся в сторону, демонстративно уходя с его пути. Женщина, выйдя следом, покачала головой и взяла ребёнка за руку, повела обедать. Сегодня Лиаму можно было пренебречь правилами и взяться за более вкусную, а не полезную еду. Но только сегодня. Они были вдвоём до самого вечера, потом мама попросила его подождать в комнате, и Ли послушно забрался на кровать, дурачась со слегка потрёпанной от частого пользования мягкой игрушкой. К нему поднялся папа, держа в руках коробку, аккуратно связанную синей ленточкой.

— Эй, Джонс младший, — бросил он, подходя ближе и протягивая подарок, — с рождением.

Сегодня от него даже не пахло алкоголем, а вещи были выглажены и пахли стиральным порошком. Он казался ещё более раздражённым и хмурым, чем обычно. Внимание на небрежно брошенные слова Лиам не обратил. Он и не заметил, как закатил глаза его отец и поспешил уйти, оставляя их с мамой наедине. Мужчина ненавидел возиться со своим сыном, предпочитал отдавать стопроцентное внимание своим собственным интересам. И с семейными они не совпадали и даже не соприкасались.

— Лиам, как тебе? Нравится? — улыбалась мама и гладила его по голове, — с днём рождения, малыш… Мой Лиам… малыш Лиам…

— Лиам…

Я открыл глаза и увидел нависающую над собой Лорелин, упавшие пшеничные локоны щекотали кожу, она гладила меня по волосам и убирала чёлку со лба, но, когда заметила, что уже проснулся, опустилась рядом, задержав руку на щеке, смутилась и спешно убрала ладонь, подтянула к своей груди и прикусила губу. Я приподнялся на локти, постепенно отгоняя от себя сонливость и прокручивая в голове мысли о том, зачем девушка прикасалась ко мне… так нежно.

— Я подумала, тебе снится что-то нехорошее.

Если прошлое можно назвать нехорошим, то да, именно это мне и снилось. Я облокотился на стену плечом и посмотрел в светлые голубые глаза.

— Всё в порядке, спасибо.

Она хотела что-то сказать, но словно растерялась и решила промолчать. Мы смотрели друг на друга, находясь на расстоянии меньше вытянутой руки. Я не понимал, что происходит, но внутри разливалось какое-то странное, ещё незнакомое мне чувство. Не понимал, почему хочется видеть её чаще, чем каждый день по половине часа — часу, хотя скидывал всё на одиночество. Одиночество и бетонная клетка — компания так себе.

— Я принесла тебе перекусить, — вдруг отвернулась Лора к вязаной сумочке, а я незаметно опустил руку, пока она не успела заметить и догадаться, что я собирался сделать.

Ты чего захотел сделать-то, а? Дотронуться? И как бы ты это объяснил? Лиам. Ты что творишь?

— Спасибо.

Я подтянул ногу и развернул фольгу, доставая вкуснопахнущую еду. Порой Лорелин притаскивала мне что-то сытное в небольших контейнерах, которые помещались в её сумках, и тогда я ходил сытый весь день: редкий приём пищи уже вошёл для меня в привычку. Голод не мучал так сильно: было время приспособиться.

— Лорелин, — начал я, отрываясь от вкусного завтрака из свежих овощей и сэндвичей.

— Да?

— Какое сегодня число? Я снова сбился.

— Девятое.

Я прервался от растерзания сэндвича на кусочки, замирая с ним у рта. Чуть опустил руки.

— Ию…ня?

— Июля.

Я посмотрел на окошко, где пестрило зеленью. Проглотил кусочек хлеба и опустил взгляд, облизнул край губы, испачкавшейся в соусе. Календарь в голове перевернул очередной лист прошедшего месяца. Уже июль… Уже. Июль? Как я пропустил июнь? Надо же.

Отмечаю день рождения в темнице у врагов… Сколько же я уже здесь нахожусь… Месяца три-четыре?

— Лиам? — девушка накрыла мою руку и чуть сжала её.

Я поднял взгляд и поспешил покачать головой.

— Ничего, всё нормально.

Судя по лицу, Лора мне не поверила. Она долго смотрела мне в глаза, в то время как я избегал её взгляда, больше пялясь на еду. По ладони стекал сок от кусочков порезанных помидоров.

— Лиам.

— Не думал, что день рождения когда-либо стану отмечать в плену, — сопровождая слова будничным тоном, я пожал плечом и продолжил есть.

Лорелин поджала губы.

— Прости нас…

— Ты не виновата. Извиняться тебе не за что. — Что значит «нас»? — Лорелин, а ты… — начал я, но грубый голос прервал мою речь.

— Лорелин!

Боунс остановился у камеры, появившись в коридоре, как резкий порыв ветра перед грозой, в его глазах — разрушающая всё вокруг буря; он смотрел на нас и, уверен, мысленно меня уже размазывали по стенке с особым удовольствием.

— Ди, — вдруг прозвучало от неё, и она вскочила с места, закидывая сумочку на плечо.

Выбежала из камеры, остановилась перед Энди. Парень злился, я сильно напрягся. Что если он ей навредит? Нужно что-то делать.

— Почему ты здесь, Лорелин? — Кербер хмурился и стискивал один кулак.

— Энди, я просто…

— Снова помогаешь этим отбросам? — сердито перебил он Лору и сделал к ней шаг.

Я медленно опёрся рукой в пол, готовый подняться. Хотя понимал свои шансы против здорового, как быка, цепного пса Бейна.

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты прекращала свои добрые делишки здесь?

Лорелин нахмурилась. Сжала кулачки и поджала губы, смело вскидывая подбородок.

— Почему ты со мной так говоришь? Я просто хочу им помочь!

— Ты забыла, какие это ублюдки, Лорелин? Забыла, что они могут сделать тебе!

— Не кричи на меня! Не смей кричать на меня. — Прошептала девушка.

Либо у меня теперь по-настоящему начались галлюцинации, либо Боунс и вправду свёл брови и сомкнул губы.

— Лоло… — прошептал он и мягко взял её за руки, — ты же знаешь, что они могут тебе навредить… Ты забыла, что с тобой чуть не сделала та неблагодарная тварь?

— Не все такие. Нельзя судить людей по одному лишь плохому опыту, Ди. Люди разные.

Это «Ди» безумно резало мне слух. Я не понимал происходящее, словно находился в каком-то бреду.

— Лоло… — в его голосе слышалась даже не просьба, это была самая настоящая мольба, — если с тобой что-то случится, Бейн себе места не найдёт…

— Со мной всё будет хорошо. Энди, папа сам разрешил мне приходить. Лиам хороший, он мне ничем не навредит.

— Почему он позволил тебе?

— Энди, — попыталась объяснить девушка.

— Почему он тебе позволил! Тебе нельзя здесь появляться! Бейн хоть понимает, что добровольно позволяет тебе приставлять нож к горлу?

— Прекрати.

Он качнул головой, из глубин голубых глаз тянулось огорчение.

— Ты мне врёшь. Зачем врёшь, что он тебе разрешил?

— Я не маленькая, — Лора не стала спорить, — тебе не нужно меня оберегать, как раньше. Больше это не твоё задание.

— Оно всё ещё моё.

Лорелин покачала головой и тепло ему улыбнулась. Боунс опустил голову, губы вытянулись в тонкую нить. Девушка коснулась его плеча, немного погладила.

— Пусть он доест… Оставь его… — и следом она прошептала, — пожалуйста.

Лора направилась к выходу, оставляя его в коридоре одного. Энди молча стоял и смотрел ей вслед. Я не мог оторваться от картины, которая мне представилась. Парень вдруг бросил на меня испепеляющий взор и приблизился к решётке. Посмотрел на остатки еды рядом со мной, но вместо того, чтобы зайти и конфисковать, молча щёлкнул замком и направился прочь. Меня словно обухом ударило.

Что это сейчас вообще было?

Казалось, мне недолго до сумасшествия. Случаи повторялись один за другим и не были похожи на выдумки моей фантазии. В присутствии Лорелин Энди становился совершенно других человеком, и таким я его ещё не знал. Я не понимал, что происходило на моих глазах: Боунс менялся буквально за секунду и из монстра, которого боялись всей округой и тряслись, слыша его имя, превращался в какого-то провинившегося… щенка.

— Лоло…

— Лорелин, твой отец убьёт меня. Прошу прекрати ходить ко всем, кто здесь находится.

— Лоло… Лоло, постой…

И каждый раз он смотрел ей вслед и молчал, не смея повысить голос, даже чтобы окликнуть её.

Пряча руки под мышки и сжимаясь в углу, чтобы хоть как-то согреться, я тяжело вздохнул и прикрыл глаза. От футболки пахло вишней и неизвестными мне духами, сладкими и приятными. Запах Лоры остался на ней, после того, как она ещё совсем недавно прижималась ко мне в последний раз. Хотелось раствориться в этом запахе и забыть о своём провале и местонахождении. Но, всё же, несмотря на пессимистичный и довольно избитый в буквальном смысле настрой, я заставлял себя размышлять. Находясь в темнице, ведь можно не только убиваться по тому, какой ты лох, верно? Должны же существовать и плюсы этого занудного времяпровождения и постоянного одиночества. Нужно просто собраться. И собрать всю волю в кулак. Быстро и аккуратно, чтобы не разломать её так же, как заживающие увечья. Я стал тренироваться после месяца пребывания в этой дыре, выполняя банальные физические упражнения. Было тяжело, но мышцы забыли, что такое движение, и приходилось непросто. Хорошо тело помнило все те тренировки Филлипа, которые закалили мышцы. Упорно, не без матерных выражений, но я приходил в свою прежнюю физическую форму, если исключать те моменты, чтобы приходилось подстраивать технику под трамвированное тело, а не правильные условия выполнения. А голова постоянно вертела шестерёнки и шелестала бумагами памяти.

Ладно, ладно, признаюсь. Я должен был о чём-то думать и чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума…

И мысли не всегда уходили в нужное мне русло. Чаще всего их перебрасывало в прошлое, счастливое и не очень, яркое и абсолютно серое, солнечное и дождливое. Во сколько меня там забрали Шакалы? Достаточно рано, чтобы ребёнок мог полностью осознавать происходящие с ним вещи и здраво принимать решения.

«Э, Джонс младший».

Очередной поток занёс меня в мой день рождения. Четвёртый по счёту. Его я помнил достаточно отчётливо от задувания свечей с матерью до узоров на обоях в комнате. Они были цветочными и нежно-персиковыми. Свет от хрустальной лампы был жёлтый, но чаще всего выключенный, на массивной тумбе горела ажурная лампа, светила плохо, но была модной на то время и маме очень нравилась. На деревянном комоде у кровати стояла игрушка мыши Джерри из мультика, лежала небольшая стопка дисков, которые хранились почему-то у меня в комнате, а не рядом с телевизором. Я ещё помнил экран в гостиной, у которого располагался вместе с мамой для вечернего просмотра одних и тех же мультфильмов. Тогда на диване оставались крошки от свежеиспечённого печенья, а на столе — следы от чашек с чаем.

И каждая мысль упиралась в фамилию. Джонс. Джонс младший. Что это за «Джонс»…?

Я Райз. Или… Джонс? Может, на самом деле я Джонс? Должно быть так, не мог же он звать меня «Джонс» просто так?

Я зажмурился, пытаясь прокрутить память, как барабан револьвера. Одна имеющаяся пуля — одно нужное воспоминание. Русская рулетка: может, выстрелит, а, может, и нет. И оно выстрелило.

Нет… Фамилия бухающего, как чёрт, папашки точно была Джонс. Тогда какого чёрта я Райз? Чья это фамилия?

Ответ лежал на поверхности, но… Поверхность имела дефекты и разваливалась под ногами, не позволяя поставить точку. Всё сотрясалось, покрывалось рябью. Я перевернулся набок, прекращая пялить в однотонную серость потолка и вздохнул, подкладывая руку под голову. Ответ мне сможет дать только Бейкер, до которого мне теперь не рукой подать, а через всю местность Воронов ползком, чтобы не заметили, пробираться, да до своей ползти, если меня там не расстреляют за предательство. Ах да. Ещё бы вылезти из этой ледяной дыры, по-хорошему бы…

А в голове крутилась собственная фамилия.

Серые стены. Серый потолок. Серый пол. Серое небо. В принципе сегодня всё было серое. Как и настроение. Настроение тоже ощущалось с тусклым пыльным оттенком. Я приподнялся с холодного пола и, прихрамывая (сейчас уже увереннее, чем раньше, теперь я хотя бы мог стоять на ногах без чувства усталости и дрожи в коленях) подкрался к прутьям. Конечно, уже осмотрел всё, что только мог, по несколько раз, но вдруг появилось что-то новое? Ничего. К моему невероятно дикому и очевидному сожалению, совершенно ничего. Где-то в конце коридора сидел охранник, которого мне не доводилось увидеть: расстояние и угол обзора мешали, но слышалось тихое сопение, видимо совсем недавно он уснул. Горизонтальная полоса света, бьющая мне со спины, перекрылась пробегающим мимо окна силуэтом. Я обернулся, зная, что не успею уловить человека за стеклом, ведь он уже приблизился к двери, от которой раздался скрип. Но мне не нужно было видеть, чтобы знать. Это Лорелин. Точно она.

Лора тихо, чтобы не разбудить охрану, прокралась к самому дальнему концу коридора и повернулась к моей камере, доставая единственный в её связке ключик. Улыбка появилась на моём лице уже тогда, когда я понял, кто на секунду помешал свету пробиваться в окно, и не сходила ни на секунду. Странно. Но в этом ужасном месте, будучи в плену, каждый раз я безумно радовался приходу девушки. Улыбка стала условным рефлексом собаки Павлова. Лорелин дарила мне надежду на жизнь, а не смерть, которую каждый из здесь запертых ждал с жутким тянущим чувством в животе.

— Ну как ты? — она зашла в камеру и прикрыла дверь.

— Теперь лучше.

В серости этого дня появился ласкающий кожу проблеск солнечного света. Она улыбнулась.

— Я тебе поесть принесла, — девушка протянула мне контейнер и вилку, поблагодарив, я принялся за еду, — как там твоя нога? Дай посмотрю.

Лорелин потянулась к бедру, я немного подвинулся для её удобства, не отрываясь от жареной курицы в коробочке. Она что-то проговаривала себе под нос, когда, сняв бинт, начала осматривать рану.

— Уже лучше, но… ты чувствуешь что-нибудь?

Я взглянул на неё, на руку в области ранения, где она аккуратно прикасалась.

— Нет… не сказал бы.

Лора поджала губы и кивнула. Я же напрягся.

— Это дерь… это плохо, да?

— А сама рана не плохо, по-твоему? Энди… — девушка вздохнула, не закончила то, что хотела сказать, и подтянула сумку, где лежала аптечка, — тебе бы джинсы новые… Эти драные совсем.

— Не нужно, — отказался я, проглатывая сочный кусок, — иначе Боунс вновь мне их подпортит для поддержания неопрятного вида пленника.

От слова «пленник» девушка вздрогнула и поджала губы. Лора возилась с раной, я лишь мельком посмотрел на багровые неровные следы от лезвия.

— Прости, тебе не нравится это слово, — я облокотился на стену и чуть поморщился, оторвавшись от еды.

— Ты говоришь, как есть, — с сожалением вздохнула она, подрезая края бинта и дёргая в разные стороны, чтобы разделить его пополам и завязать узел, — они держат тебя в тюрьме. И не ради правосудия.

— Зато с условиями «всё включено», — хмуро отметил герой нашего разговора, стоящий недалеко от камеры.

Мы повернулись к нему, он стоял со скрещенными руками в обычной футболке и поношенных джинсах, на которых стёрлись коленки и часть на голенях. Выглядел он… как-то по-домашнему что-ли. Странно и непривычно. Однако взгляд был неизменной вещью в его образе: впёрся в меня им, словно пытался, как гвоздь, прибить к стенке одной силой мысли. Его базовое желание.

— Ди.

Кербер проигнорировал её возмущение и строгость и оказался ближе к решётке, облокачтился на горизонтальные прутья руками.

— Даже как-то отдавать его не хочется, опрятный такой весь, словно с него тут пылинки сдували. Райз, тебе там нормально, ничего не болит? Могу продемонстрировать тебе свои умения в массаже. Не хочешь?

— Энди! — девушка вновь возмутилась.

— Пожалуй, обойдусь. Знаешь ли, кто знает, какими умения ты владеешь? Не дай бог ты ещё какой-нибудь там мастер по нуру. Я этого точно не переживу, — бросил я в ответ.

— Лиам, — одёрнула меня Лорелин.

Наша перепалка ей совсем не по душе. Мне хотелось высказать ему много чего, но я прикусил язык, лишь бы не делать Лорелин больнее. Не хотелось её расстраивать.

Я просто не мог. Сострю Боунсу в другой раз.

— Чего, — прошипел в миг разозлившийся Ворон и потянулся к двери.

— Энди, пожалуйста! — девушка подскочила с места.

— Лорелин, он наш враг, — строго отчеканил парень и перевёл на неё глаза, но всё же остановился, переступив эту границу решёток, взгляд заметно смягчился несмотря на то, что он пытался девушку отчитать, — с врагами общаются жёстко и довольно грубо, знаешь ли. И о них, уж, понимаешь ли, не заботятся, чтобы у них всё восстановилось. Не сдохнет, у него всё, как на собаке, заживает.

— Прекрати. Сколько раз тебе говорить, что Лиам хороший? И не сравнивай его так, это нелепо!

— Нелепо? Шакал он и есть шакал, от бешенного пса ничем не отличается.

— Падальщики остаются падальщиками, — хмыкнул я и поднялся с пола, — вгрызаются в тех, кто в беде, пользуясь их временной слабостью. Низко летаете, Вороны.

— Лиам, перестань! Ты их не знаешь.

— Я знаю его. — Обратил я внимание на Кербера. — И уверен, он сам помнит, сколько всего за свою жизнь вытворил.

— Щенок пытается меня упрекнуть, — подал голос Боунс, — или похвастаться своей дорогостоящей головушкой?

— Энди… — Лора поджала губы.

Кажется, от таких громких заявлений Энди начинало неплохо так потрясывать, но держался он молодцом, сдерживал свои порывы, как мог. Меня тоже сковывало бешенство, от одного его присутствия брало раздражение, которое не контролировалось мной.

— Лора, — на выдохе выговорил он, из последних сил стараясь не сорваться, и ловко перевёл тему, — кажется, ты просила меня помочь тебе, а в итоге я нахожу тебя здесь. Это некрасиво по отношению ко мне, разве нет?

Она устало подняла на него голову, но задумалась.

— Creo que ya es hora¹, — Энди расправил плечи, убрав руки в карманы.

— А? А… Sí… эм… — Лора замялась, — Sí, así… es².

Я смотрел на неё, затем на Кербера. Правду говорят, на каждом языке голос человека звучит совершенно по-разному. Вот и из его хриплого и довольно глубокого голоса на английском, на… итальянском или же испанском (неважно!) Он звучал совсем иначе. Можно было бы даже подумать, что он не тот человек, который на родном языке внушал всем звериный ужас. А вот у Лорелин голос наоборот становился звонче, придавал ей больше яркости. Энди посмотрел на меня и вскинул бровь:

— На что уставился, щенок?

— Энди! — шикнула Лорелин, — ну перестань! Хватит.

Боунс закатил глаза, но в этот раз промолчал. Дождался, пока она покинет камеру, дёрнул замок, бросив на меня раздражённый взгляд. Девушка убежала вместе с Кербером, вновь оставляя меня одного. Я привалился к стене и скатился по ней вниз, потёр переносицу и упёрся лопатками в холодную стену.

Поведение Энди не укладывалось в моей голове. Сплошной диссонанс. А Лорелин… Два и два складывать между собой необязательно, чтобы понять достаточно очевидную картину.

Я пустил пальцы в волосы и шумно выдохнул, опустил голову на поджатые колени, обхватил их, смежил веки. Подумал о том, что уже давно стало для меня ясным, просто до этого момента не особо предавался подведению итогов. Не хотел этого делать.

Чёрт подери, у Бейна есть дочь.

Как хорошо он прятал девчонку от всего мира, раз никто так и не узнал о ней. Оберегал? Определённо, да. Кстати, о Маркусе…

Бейна я не видел лично за всё проведённое здесь время. Неужели и не удостоюсь такой чести? Надо же.

Я даже рад.

Если бы сюда явился главный босс этого здания, меня бы скорее всего уже убили после его ухода. Отдали бы приказ расстрелять где-нибудь на заднем дворе да закопать. Нет, спасибо. Я рад, что Маркус обнадёживает меня своим отсутствием. Поживу еще денёк-другой? В чудесной компании Лорелин. И в прекрасной не-компании Энди, которого она постоянно мягко спроваживает. Но почему защищает меня? А почему он не пытается просто отодвинуть её и сделать, что желает? Странно.

— Лора, — когда девушка вновь пришла ко мне, я не стал дожидаться удобного момента, — почему ты так выручаешь меня? Насколько, я понял, ты и другим здесь помогаешь. Почему ты это делаешь? Это ведь… и правда может быть опасно.

Она поставила рядом со мной шоппер, поправила светлые пряди, убрав их с плеч за спину. Я поджал к себе здоровую ногу. Лорелин опустилась на моё колено и подняла голову, осторожно располагая руку вдоль моих плеч. Мы помолчали, в тишине разглядывая мир в глазах друг друга. В голове мелькнула мысль, что никто из нас даже не узнает, что каждый в нём нашёл, ведь не произнесёт ничего вслух и просто улыбнётся.

Перистые облака на фоне солнечного насыщенного свободой неба, полёт, воздушный взмах крыльев, уносящий далеко ввысь, дуновение ветерка, приятно охлаждающего кожу в жаркую погоду, падающая с листка на листок роса, маленький сад с нежными цветами, подставляющимися под согревающие лучи, звонкий смех, яркая улыбка. Её мир затягивал с желанием узнать его больше, лучше, ближе. Её мир не отталкивал тебя, пытаясь скрыться личными границами своего замка, он приглашал к себе и делился с тобой приятными, светлыми эмоциями и спокойствием.

А она? Что видела в этот момент она?

— Я не могу смотреть на то, чем занимается Энди и папа. Я не понимаю, почему надо поступать так жестоко, — девушка вдруг замолчала и медленно втянула носом воздух, после прошептав, — зачем? Почему нельзя жить просто в мире? Всем. Это ведь не так… сложно.

Она правда не понимает, почему её отец криминальный авторитет в Чикаго, а знает ли она, что её отец не так благороден, а занятие по утилизации отходов далеко не всегда говорит именно о мусоре? Думает ли она о всей преступной деятельности или лишь о применении насилия и убийства?

Хотя это одно и то же, если ты преступник, то причинение вреда у тебя в крови, с каждым шагом она насыщается болью, страхом или любой другой эмоцией, вызванной беззаконием.

Сложно, Лорелин, это очень сложно.

— Не все с тобой согласятся, — мягко начал я и отвернулся, склоняя голову к плечу.

— А ты? — она устремила на меня взгляд.

И тут я замялся, сам того не ожидая.

— Я…

— Тоже считаешь, что насилие необходимо?

— Я… нет, я… — чёрт, ты убивал, Лиам, просто признайся, — просто люди… Порой считают это единственным… выходом.

— Единственным?

— Лорелин… Это не так просто. Сесть за стол переговоров и решить всё мирным путём? Но как быть, если кого-то уже не вернуть? Что делать, если тебе между лопаток тычут оружием? Не все хотят говорить по-хорошему, оттого и приходится говорить по-плохому.

Я поднял на неё глаза и увидел досаду. Она не злилась, не возмущалась. Но эти слова не придали ей ни капли надежды. Девушка кивнула и опустила голову. Я аккуратно коснулся её руки, она повернула кисть, ладонью вверх. Я сплёл пальцы и грустно улыбнулся.

— К сожалению, люди никогда не придут к миру. Пока не появится что-то важнее вражды между собой, и им не останется ничего, кроме сплочения и объединения сил для общей цели.

Она поникла, положила голову на плечо, обхватив меня рукой вокруг торса. Я приобнял Лору, принялся неторопливо гладить по волосам. Полная тишина, молчание, ни одного произнесённого слова, лишь размеренное дыхание двух человек, сливающееся в одно, и ничего больше. Нежное прикосновение к губам разлилось теплом в груди. Еле ощутимое поглаживание шеи вызывало мурашки и сбивало дыхание.

— Лора… — прошептал я почти одними губами, и мы замерли в трепетной тишине, отзывающейся в теле.

В сырой камере было очень тепло. Лора прикрыла глаза и прильнула, пока я смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд. Меня разморило и пришлось бороться с появившейся сонливостью. Размеренное дыхание и спокойный пульс чужого сердца словно приводили в тот же ритм и меня, подчиняли моё дыхание, моё сердце своим правилам. Я не смог сопротивляться и провалился в руки грёз, вдыхая вишнёво-цветочный аромат.

¹Нам, кажется, уже пора. (исп.)

²Да, точно. (исп.)