Ключ: Козырь Бейкера

Дилаис Райз (2024)

Чем больше секретов, тем яростнее желание чужаков их заполучить. Быть ключом к половине преступного мира — непростая задача. Многие желают меня поймать, но еще никому не удавалось. Толпа — мой друг, полумрак переулков — мое укрытие, информация — моя валюта и жизнь. Я — голова нашего незаконного дома, общая память, губка для новостей, чисел, имен, адресов и всего остального. Так что ключ к сейфу желанной информации и власти — и есть я. Но больше я не могу находиться в тени. И теперь вынужден выйти в свет.

Жизнь за жизнь

Холод, регулярная кормёжка раз в день, редкие встречи с Боунсом и его вопросы с упорными попытками выжать из меня что-нибудь ещё полезное, одиночество за исключением нескольких часов, присутствие Лорелин и нежные объятия, в которых каждый раз проваливаешься в сон — всё стало настолько обыденным, что уже не казалось чем-то диким.

Наведывающийся Кербер не ощущался таким страшным, когда рядом была Лора. Что-то в девушке не позволяло ему идти ей наперекор и вредить мне. А это в свою очередь вселяло в меня больше смелости для того, чтобы давать ему колкие ответы. Хотя никто не спасал меня от Энди, когда Лорелин в темнице не было: я огребал от него достаточно доходчиво и красноречиво, прошлые повреждения сразу же радостно напоминали о себе, чаще всего страдал мой корпус; выбирал он, что надо: под футболкой можно и не заметить новые отметины в отличие от варианта, если бы он стучал мне прямо по лицу. А если не жаловаться на боль, то Лорелин и не заметит новые синяки и гематомы. А с этим Боунс постарался. Скажем так, очень «мягко» предупредил меня, чтобы я послушно молчал.

Каждый день повторялся и сменялись лишь числа, погода, порой еда в контейнере, одежда Лорелин, в которой она меня навещала.

Очередной вечер, когда она лежала, обхватив меня поперёк тела рукой. Выводила пальцем произвольные линии по всей груди, заглядывала в глаза.

— Лиам?

Тихий и нежный голос, сладкие ноты её духов, тёплый заботливый взгляд. Я приподнялся, вынуждая её сделать то же самое. Повернулся и опёрся на локоть. Она смотрела на меня и молчала. Взгляд бегал по мягким чертам лица, которые хотелось отпечатать в памяти, опустился на губы. Я должен был останавливать себя, прекращать позволять таким мыслям даже посещать мою голову. Должен был притуплять разливающееся чувство, наполняющее тело всякий раз, когда находился рядом с ней.

Но не мог противостоять такому яркому пигменту посреди осеревшей души. Не мог противостоять ей и тому, что испытывал.

Я потянулся к Лорелин и плавно пустил пальцы в шелковистые, чуть запутанные волосы, склонился к губам, коснулся своими не в силах удержаться без её отказа. Девушка прикрыла глаза, положила руку мне на шею и стала поглаживать кожу подушечками пальцев, я взглянул на её подрагивающие ресницы, вновь, уже увереннее, но всё равно не столь смело, как мог бы, прильнул к приоткрытому рту, слишком настойчиво, слишком осторожно. Словно боялся сломить тонкий стебель цветка. Целовал. Она растерялась лишь на миг, но, не чувствуя сильного давления, расслабилась и потянулась ко мне с возникшей твёрдой уверенностью. Никто никого не заваливал на пол в попытках набрать страсть. Она была слишком невинной, чтобы так поступать. И вместо продолжения поцелуя хотелось только заглянуть в глаза, которые отвечали на немой вопрос взаимностью, притянуть к себе ближе, чтобы закрыть от всего, что происходит вокруг нас дових в простых объятиях. А потом вновь приникнуть к её губам, ощутить сладкий вкус бальзама. И не отрываться, пока не начну задыхаться.

Очередной вечер, когда Лорелин лежала рядом со мной и изредка дарила короткие поцелуи, греющие сердце.

Очередной день, когда Лорелин обнимала меня, лежа со мной в холодной камере, поглаживала по волосам и не произносила ни слова о дискомфорте.

Очередная неделя, когда Лорелин проводила со мной часы, разделяя моё положение, как здесь, в камере, так и на обратной стороне войны, её, как должно было быть, врага.

До одного пасмурного, затянутого давящими тучами часа. До одного разъярённого Боунса и ворвавшегося в камеру Бейна, которого я увидел в первый раз в жизни.

Лорелин не было два дня.

Я чуял неладное. Столь непривычным стало её отсутствие. Ходил по камере, думал. Обиделась? Запретили приходить? Передумала? (Всё-таки… я ей враг, я нахожусь по другую сторону…) Приняла решение не связываться с Шакалом? (Если это так, я пойму данное решение.) Почему… почему её нет? Слишком резко, без единой весточки. Под ложечкой неприятно сосало, и пульс заметно учащался.

Яростный Боунс осыпал меня проклятиями и весь мой последующий род, если он вообще когда-либо будет. Разгневанный Бейн первый вошёл в камеру, широкими шагами пересёк пространство и схватил меня за ворот футболки, грубо поднял с пола и прижал к стене. И не это заставило холоду азотом разлиться по всему телу. Глава Воронов впёрся в меня взглядом Северного Ледовитого океана и тряхнул так, что головой я задел шероховатую поверхность позади и поморщился.

— Где Лорелин?!

Что?

Я поднял на него глаза. Энди остановился рядом, наматывая на кулак цепь и сжимая в нём замок:

— Где Лорелин, ублюдок. Больше церемониться с тобой не собираюсь: не скажешь — так ответы вырву!

— Что? — я посмотрел на каждого по очереди непонимающим взглядом.

Меня снова грубо тряхнули и вжали в холодную стену, мешая дышать.

— Куда они забрали Лорелин! — Бейн яростнее натянул ткань футболки, — где моя дочь?!

Куда они её забрали? О чём они вообще говорят? Кто…

Я замер. Заметив мою реакцию, мужчина крепче ухватил меня за ворот футболки. В голове прокручивался тот самый злополучный день:

— Я убью того, кто сделал это. Убью каждого, кто причастен к её смерти.

— Зачем их?

— Хочешь оставить в покое этих ублюдков? Они убили Алекс! Они убили её, и я ни за что не оставлю это просто так.

— Ты не понял. Зачем убивать их? Убьём тех, кого они любят так же сильно, как мы любим Алекс. Чтобы они задыхались от боли и кричали от того, как разрываются их сердца от утраты. Хочу слышать, как они кричат от пережитого ужаса. Я хочу слышать каждое их слово, каждое проклятие, которыми они будут крыть нас. Убьём самого дорого в их жизни человека. Чтобы они вспоминали об этом каждый день. Вот тогда они почувствуют то, что чувствуем мы.

День, когда мы поклялись отомстить.

Нет… Лорелин…

По венам хлынула кровь дроблёными кусочками льда от вспомнившихся слов. «Убьём тех, кого они любят так же сильно, как мы любим Алекс».

Заботливый, оберегающий свою дочь отец… Жестокий, но перевоплощающийся в самого нежного защитника парень… Месть… Они узнали о Лорелин, они…

Нет.

Только он.

Сэм, Господи…

Я попытался вырваться, схватил Бейна за запястье, но он удержал меня заметив перемены во взгляде. Сдавил горло сильнее.

— Где Лора!

— Пусти, Бейн, — просипел я, вырываясь из не слабеющей хватки, — пусти меня, блядь, она так умрёт!

Мужчина смотрел на моё выражение лица. Видимо оно говорило предостаточно, потому что Бейн для себя что-то явно осознал и резко отпустил меня. Я закашлялся, но направился к двери, грубо оттолкнул Энди (в обычное время такое мне бы не то, что не удалось, я бы даже не осмелился это сделать) и рванул прочь из тюрьмы, проносясь мимо камер в коридоре. Головы пленных поворачивались вслед за мной.

— Куда, сукин сын! — Боунс попытался схватить меня, но Маркус остановил его.

— Нет. Следуй за ним. Приказ: не останавливать Райза! Глаз с него не спускай, Энди, не смей потерять из виду. Он найдёт её.

Охранник обернулся и поражённо уставился в дальнюю часть коридора, слыша слова начальства; я вылетел за дверь, но не услышал, как она хлопнула за спиной. Значило это одно: Боунс уже следовал за мной.

Погода душила и давила на виски с жуткой силой. Кровь гепардом разгонялась по венам, а сердце работало, как мотор помирающей тачки: билось из последних сил, порой пропуская удары через каждые раз пять или шесть. За спиной остались внушаемых размеров ворота, впереди — страшная неизвестность и свистящий ветер. А ещё огромный путь.

— Нет, нет, нет, я так не успею, ни хрена не успею!

Я нёсся через дороги, игнорируя светофоры и клаксоны раздражённых и испуганных водителей, свистящих тормозами.

— Куда ты попёрся, чёрт, — прошипел Энди, сталкиваясь с капотом затормозившего автомобиля.

— Машина-машина… любая машина! — тараторил я, всё же оборачиваясь на Боунса, — быстрее!

Энди сжал челюсти, но, переступая через себя и своё желание свернуть мне шею, развернулся и достал пистолет из-за пояса, после чего прицелился в первого попавшегося водителя. Он быстро выдернул мужчину из салона и сел за руль. Я не стал спорить и прыгнул на переднее рядом, тыча пальцем на поворот.

— Гони.

Шины в тот же миг противно свистнули, а автомобиль сорвался с места. Цель скрывалась за поблёскивающими высотками и серыми многоэтажками. Тёмные переулки разинули свои огромные рты, пугая сильнее, чем прежде, но ужас, настигший меня в камере, прижатым Маркусом, оказался сильнее страха этой неизвестно чего скрывающей черноты.

— Куда, блядь, ты мне тычешь, чёрт, — прошипел Энди, резво дёргая руль в сторону, чтобы избежать столкновения и сделать поворот на перекрёстке.

— Прямо гони!

— Хочешь домой к Шакалятам? Думаешь, я не помню границы?

— Делай, что я говорю, придурок! — рявкнул я, не в силах сдерживать панику, и отвернулся к дороге, ища глазами то, что мне нужно.

Адреналин клокотал во всём теле. Кербер раздражённо выплеснул выжимку его мнения обо мне и вжал педаль газа в пол. Я вылетел из машины, которая остановилась на дороге перед припаркованными автомобилями, достиг отремонтированного, но пока что пустующего мотеля с пробегающими перед глазами картинками прошлых лет, бросился через коридор к лестнице и взобрался на этаж выше, хватаясь за дверной косяк нужной мне комнаты, чтобы случайно не пролететь мимо. Аккуратность сейчас сидела в стороне, уступая дорогу полнейшему хаосу. С неприятным для ушей грохотом половицы отлетели в сторону, и перед глазами появился небольшого размера металлический кейс. Энди нагнал меня у порога, злой от непонятной беготни за мной и от моих хамских приказов, но и испуганный. Я оторвал взгляд от трясущихся рук парня и поднял его на бьющиеся о льдины волны: глаза выдавали весь его ужас, который он испытывал, а дёргающийся кадык — сдерживающиеся с трудом эмоции.

Я промолчал лишь по причине того, что переживал за Лору не меньше его. Отличие было в том, что мне представлялась возможность видеть убийство от рук Сэма, а ему нет. И это бросало меня в такие эмоции, которые с трудом вмещались в рамки существующих. Энди и рядом не стоял со своими пытками. На фоне Реймона Боунс казался лишь жертвой всеобщего мнения, личностью, которую выбрали, чтобы найти большее из зол. Стоять над человеком и наблюдать за тем, как мучения пожирают его изнутри, гораздо хуже, чем сотворять эти мучения своими же руками по чьему-то приказу.

Лорелин не заслуживала такой жестокой смерти.

Я выбежал из мотеля и остановился посреди полупустой улицы. Энди остановился поодаль. Покрутившись, насмотревшись на однотонные здания, я опустил голову, согнулся, пустил руку в волосы. Нервно вздохнул, пытаясь унять бушующий в горле пульс. Автомобили сигналили и объезжали меня, почти задевая боковыми дверьми, ругались, опускали окна и вытягивали из них руки для привлечения внимания. Но невозможно отвлечь человека от пульсирующей перед глазами паники. Невозможно вытянуть человека из погружённого состояния, больше напоминающего транс.

Куда идти? Куда ты её завел, Сэм? Где оставил?

Думай, думай, думай. Думай!

Знакомая многоэтажка подмигивала выбитым окном семнадцатого этажа. Его глубина затягивала, зазывала к себе, как шепчущий в пространстве жуткий голос с неразборчивыми словами. Не нужно думать. Нужно бежать. Время идёт на минуты.

Перебегая дорогу, я удивился приумножающейся в раза два от адреналина ловкости; скользнул по капоту, спрыгнул на асфальт и оказался на тротуаре, проскользил между людьми, пригнувшись от горячего стаканчика чужого кофе. Я крепко сжимал холодную твёрдую ручку чемоданчика, словно боялся ослабить хватку и потерять его. На месте ничего не изменилось: всё те же разбитые бутылки, скомканные флаеры, битые шприцы, рваные прозрачные пакетики. Преодолевая лестницу, я перескакивал через одну ступень, надеясь быстрее достичь нужный этаж — лифт здесь давно прекратил работу и при последнем использовании рухнул с девятого. Взгляд цеплялся за выцветшие цифры на стенах, но, преодолев несколько пролётов сбился со счёта из-за полного отсутствия нумерации — сохранилась она не везде.

— Чёрт! — я выругался, нервно втягивая воздух, спустился на один пролёт и увидел, поднимающегося Энди.

— Где она?

— Какой это, блядь, этаж? — в животе всё сворачивалось в неразборчивую кучу и изводилось судорогой.

— Десятый.

— Десятый, — повторил я.

Посмотрел на Боунса и, кивнув, рванул дальше. Услышал за спиной неразборчивую брань и постукивания тяжёлых берцев.

Чем ближе был семнадцатый этаж, тем отчётливей слышались жуткие стоны и срывающийся от криков голос. Выдержку Боунса можно было вычитывать, от его спокойствия не осталось и следа, даже лицо стало бледным, в глазах чуть ли не слёзы встали — превратились в две стекляшки. Я бы поглумился над ним, будь мы в ситуации, когда он пытался меня поймать или прикончить, но сейчас не был уверен, что мои глаза не выглядели также. Да мне самому было совершенно не до подстрекательства и глупых шуток. Мы оба находились в состоянии ужаса.

Я ворвался в коридор, распахивая металлические двери, и осмотрелся. Звуки доносились с дальнего конца. Дёрнулся с места, на бегу вбивая цифры от замка, торопливо прокручивая каждое колёсико. Пальцы слушались с трудом. Я свернул в сокрытую мраком комнату, взгляд тут же наткнулся на кровать с метающейся на ней от агонии девушкой.

— Лорелин! — Энди подлетел к ней, аккуратно коснулся её лица, с тревогой осмотрел, — что с ней! Что с ней, чёрт возьми?! Райз!

Его глаза бегали по неестественно бледной коже и выпирающим венам, её хриплое, постоянно срывающееся дыхание говорило мне о плохих новостях.

Время шло на жалкие секунды.

— Держи её, — я поставил кейс на пыльный стол с отбитыми когда-то краями и распахнул крышку, вытащил пробирки, стал смешивать в строгой последовательности. Было тяжело концентрироваться на том, чтобы сделать противоядие и не ошибиться, приходилось прилагать немало усилий и воспроизводить в голове руки Сэма, когда в тишине лаборатории он учил меня этому процессу создания.

— Что ты делаешь, — он отвернулся от меня, когда Лора махнула рукой и случайно ударилась о стену, а затем взвыла от нового приступа, — Райз, сука! Я тебя прикончу, если ты…!

— Закрой рот, Боунс, и слушай меня! — рявкнул я, трясущимися руками переливая одну жидкость в другую и пытаясь не пролить ни одной драгоценной капли, — держи её, пока она себя сама не убила.

— Что? — Энди как будто ударили под дых.

— Держи её, я сказал!

Пока я возился с веществом, Боунс ни разу не отошёл от Лорелин, хотя часто тихо ругался на меня и вполголоса покрывал меня лестными словечками, мешал мне сосредоточиться больше от страха, чем от каких-то приказов. Бейн влетел в помещение так же неожиданно, как закричала с новой силой Лора девушка в тот же момент закашлялась, чем привлекла внимание собравшейся троицы. Связки она точно скоро сорвёт.

— Лорелин…!

Голос мужчины не скрывал настигнувший его ужас. Он опустился рядом с Энди, который взял её за запястья и прижал к кровати, чтобы она прекратила раздирать покрасневшую в местах кожу ногтями, шептал ей что-то над ухом. Энди коснулся губами виска девушки, когда та обмякла. Я знал, что это временно. Обман. Сейчас её снова накроет, и всем будет полное дерьмо. А, если я не успею, я убью себя сам без их помощи.

— Лоло… Лоло… пожалуйста… — я дрогнул от надломленного голоса Боунса за моей спиной.

Это было отвратительно, настолько это было страшно.

— Доченька, не оставляй меня, — прошептал Маркус и чуть потряс её за руку, боясь сломать дочь, как фарфоровую куклу, — милая… я здесь. Посмотри на меня, прошу…

Я снова обернулся на Лорелин, скользнул взором по лицу, перевёл на вены. Сердце пропустило удар. В голове гудело: «Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее!»

Схватив шприц, выполнил всё, что с ним полагалось проделать перед использованием, выдул из него воздух, набрал жидкость из смешанных только что веществ.

— Руку. Прижми её руку к кровати! — я обратился к Энди, который сообразит, как мне показалось, быстрее, отодвинул Маркуса, опустился рядом с Лорой, стараясь не смотреть на мертвецкий оттенок, опускающийся на её лицо, но не смог не заметить так бросающуюся в глаза пену на её побелевших губах.

Энди, как и ожидалось, среагировал быстрее Маркуса. Сразу схватил её руку, предоставляя мне возможность ввести противоядие, и я бросил взгляд на Бейна. Но мужчина резко остановил меня за запястье.

— Что ты делаешь. — процедил он, с силой сдавливая пальцы на коже.

— Хотите, чтобы она жила — меня слушайте, — в тон ему ответил я и вытянул руку, — за ноги держите. Живо, ну!? Бейн!

Мужчина хотел возразить, но обхватил дочь за лодыжки, не отрывая взгляд от предмета в моей руке.

— Что это? — в голосе страх и неуверенность, тысячи сомнений и отчаяние. И жалкая капля доверия какому-то пленному, которого они хотели прикончить, выпытав всю полезную информацию. Потому что других вариантов у них попусту не было.

Доверять заклятому врагу в самый критический момент. Тот риск, который приходит лишь в миг полного отчаяния.

Я проигнорировал, не давая Маркусу никакого ответа. Жидкость плавно уходила из шприца, девушка несколько раз пыталась помешать мне, — мотала головой она постоянно, сильно жмурилась, сводила брови, — но Вороны держали её крепко, сжимая губы от желания прекратить мучения и закрывая глаза, лишь бы не видеть происходящего. И я удерживал её голову свободной рукой. Мужчин трясло не меньше, чем Лору, но они пытались держать себя в руках и давить панику, чтобы помочь ей самым сомнительным способом из всех для них существующих.

У них не было выбора. Они понимали, что она умирает. И я оказался их единственным шансом.

Шприц опустел. Девушка ослабла через минуту, ещё через одну складки на лице разгладились, ещё через две — тихо лежала на грязной поломанной временем кровати уже без сознания. Вены неторопливо возвращались в их прежний вид, хотя всё ещё оставляли желать лучшего, на такое требовалось время, медленно выравнивалось дыхание; Вороны выдохнули, опираясь лбами на края постели. Я остановился лишь тогда, когда столкнулся со столом, выставил руку назад, чтобы ухватиться за него, и облегчённо выпустил воздух через приоткрытые губы.

Спас… Я её… спас.

В помещении резко разлилась разряжающая тишина, слышалось шумное дыхание трёх человек и врывающийся через разбитое окно ветер. Мы посмотрели на Лорелин, Бейн вытянул рукав своей рубашки и склонился над ней, вытирая пену с губ. Энди сидел, продолжая держать девушку за руку, поглаживал ладонь своей дрожащей рукой и молчал, касаясь её лбом. Я заметил, с какой силой сжимаю уже пустой шприц, и с трудом расслабил пальцы, выпуская инструмент из рук. Тот гулко упал на пол. Маркус поцеловал дочь в волосы и повернулся ко мне.

— Уходи, — прошептал он, смотря прямо в глаза.

Я не смог скрыть мелькнувшие на лице удивление и непонимание. Боунс поднял голову:

— Мистер Бейн, но… — голос Энди пропал, оставшиеся мысли так и остались недосказанными.

— Пусть уходит. Я обязан ему жизнью дочери, — продолжил Маркус, тяжело сглотнул и вновь обратился ко мне, — уходи. Это моя плата за спасение Лоры.

Я перевёл взор на девушку и замялся. Покидать её в такой момент не хотелось. Я не хотел уходить от неё. Повернул голову и наткнулся на лицо Боунса: чуть сведённые брови и поджатые губы, глаза стеклянные. Он отвернулся к ней, теряя ко мне всякий интерес и былой азарт. Сейчас его волновала лишь хрупкая фигура на постели. Бейн продолжал смотреть на меня, когда мы вновь встретились взглядом — кивнул.

Да. Я могу уйти.

Могу вернуться домой. Меня… отпускают. И не стоит искушать судьбу дальше, задерживаясь здесь.

— Поставьте ей капельницу, будет лучше, если вы выведете все токсины из организма, — вполголоса добавил я и повернулся к столу.

Закрыл кейс, щёлкнув замком, и, вновь сжал металлическую ручку, поднял шприц, вышел из комнаты на ослабевших ногах. Позади послышалось тихое, сдавленное: «Лиам». Сердце болезненно сжалось, ноги приросли к полу, вынудив остановиться посреди коридора, зубы стиснулись. Приходилось бороться с желанием развернуться и броситься на колени перед чёртовой кроватью.

— Лиам… — тихо сипела Лора.

Я слышал её. Слышал, как она звала. Меня звала.

— Лоло, всё хорошо, всё будет хорошо. Мы здесь, — шептал Энди с такой нежностью, что меня вдруг закоробило.

— Милая, — послышались шорохи и скрип, вероятно, Маркус опустился на постель, — поехали домой?

У каждого в голосе невообразимых размеров облегчение от упавшего груза. Только у меня вместо спокойствия осталась странная зияющая дыра, в душе из-за которой блуждал сквозняк тревог и сожалений.

Кейс с собой не взял, сначала хотел вернуть его на место в мотеле и просто поправить устроенную в спешке разруху, но, пяля в потолок, где раньше можно было посмотреть на небо, а теперь — лишь на однотонное скучное покрытие, я передумал. Энди мог привести их сюда и отыскать этот кейс. Он видел, куда я шёл, где я был, что брал. Небезопасно. В окно пробирались лучи закатного солнца, тучи расступились. Я хотел убрать руки в карманы, но вдруг осознал, что стоял без куртки, ведь это был не тот день, когда мы прятали это оружие, а в грязной, пыльной футболке, абсолютно драных джинсах… К ним страшно было даже прикасаться, после пыток они превратились в жалкое подобие моды семидесятых. Обернувшись на розоватые облака, я подумал о Лоре и сжал губы. Одёрнул себя. Посмотрел на руку, одного кольца не хватало: соскользнуло во время «водных процедур», так и потерялось, навсегда оставшись где-то в адском подвале. Я вышел из мотеля, сделал круг, спрятал кейс в другом месте, чтобы позже его забрать самому, и направился домой, не зная, чего ожидать: распростёртые объятия или наказание и изгнание. Или, может… смерть?

Здания разных цветов шли друг за другом, ряды деревьев по обе стороны от дороги прятали своей пышной листвой неширокую улицу. Из домов выбегали шумные дети, а родители хватали их за руку и подтягивали ближе к себе, бросая косые взгляды в мою сторону. Я старался игнорировать их, не привлекать большего внимания, однако парень с окровавленными и рваными чёрными джинсами, длинной футболкой, явно ему не принадлежащей, прекрасно выделялся на безлюдном тротуаре и запоминался каждому даже самому невнимательному прохожему.

— Молодой человек… — неуверенно проговорила женщина, напряжённо скользя по мне глазами, а затем задержав внимание на ноге; я проследил за её напряжённым взглядом и посмотрел на кровь.

Бинт размотался и открыл прекрасные виды изуродованного тела. Зрелище не самое приятное, тут я был вынужден согласиться. Однако меня несильно заботил чей-то испуг прямо сейчас. Вот несколько месяцев назад было по-настоящему страшно. Несколько месяцев назад я думал о настигающей меня смерти, ощущал нестерпимую боль и проваливался в странное состояние, отключался от болевого шока и вновь приходил в себя, когда вокруг не было ничего, кроме следующего этапа в этом испытании. Дни изводили меня без перерыва. Кошмары настигали не только во сне, они навещали днём, материализовывались в образе Чикагского монстра. Вот там было страшно. Тогда было страшно, а сейчас… Сейчас эти оставшиеся шрамы и синяки казались детским лепетом…

Я тяжело вздохнул, покачал головой, пытаясь придти в себя, и направился дальше, ковыляя по знакомым улицам. Нет сил. Я передвигал ногами с большим трудом. Меня отпустили — должен радоваться, но облегчения нет, наоборот, сплошная тяжесть. Как там Лорелин? Нужную ли дозу я ввёл, или ей требуется ещё? В любом случае больше в кейсе не было, значит всё сделано по инструкции, которую мне давал Сэм. Я не видел, как она очнулась, не посмотрел в её голубые невинные глаза, даже не попрощался, как полагается, хотя хотел, очень хотел. Но не сделал. Ушёл.

Теперь я шёл в прострации, тишине, странной пустоте. Ничто не тревожило меня, кроме этой идиотской дыры! Ощущение, словно из меня что-то вынули и забыли вернуть. Либо же нагло украли. С этими мыслями я брёл по дороге, особо её не разбирая. Словно меня вела интуиция. Кошки также находят дорогу до дома? Просто идут в определённом направлении?

До родных краёв путь стал испытанием. Ни денег, ни телефона, ничего. Повезло, что я вообще добрался до границы, где я знал, что меня увидят. Шакалы заметили: Джон распахнул глаза, чуть не подавившись своим кофе, выбежал из бара и схватил меня за плечи. Я только кивал ему, совершенно не слыша вопросы, которые он задавал, а затем, подчинённый Айзека отправил меня домой на машине. Подвёз, но уехал обратно — из-за меня он покинул пост, перестраховавшись лишь ожиданием своего знакомого.

Оставив меня у поворота, он развернулся и направился к своему рабочему месту.

На горизонте виднелись до боли знакомые ворота, а по бокам меня окружили участки знакомых, на которых шумели работающие механики или отдыхали семьи солдат. В горле встрял ком, когда я услышал голоса друзей. Подойдя на негнущихся ногах к двери, неуверенно поднял руку и ненавязчиво постучал пару раз в вызубренном всеми ритме по металлу. По другую сторону забора резко повисла тишина, они прислушивались, пытаясь понять, не ослышались ли. Я устало облокотился на шероховатую стену, выложенную из камня. Тело настолько вымоталось, что еле контролировались движения. От редких приёмов пищи голова вновь начала кружиться и сильно. Закрыл глаза, чуть поморщившись. Адреналин полностью спал, и теперь я чувствовал себя по уровни паршивости где-то на семь из десяти. Иди одиннадцать из десяти… Единственными бонусами были заживающие раны и убавившиеся в количестве синяки. Некоторые гематомы были столь огромны, что на их местах кожа зияла жёлтыми пятнами с редкими фиолетовыми вкраплениями. Я стоял, слушал тихие перешёптывания недалеко у двери и улыбался подрагивающими губами. Они, как дети малые, прятались от чужаков в квартире, когда те звонили и стучали в дверь. Тошнота неприятно подкатывала к горлу, а перед глазами всё обретало пошатывающееся состояние — без Лорелин, которая заботилась обо мне в камере, я не ел три дня и, хоть организм привык к редкому потреблению пищи, даже такой перепад в короткий срок оказался весомым.

Боковую дверь открыл хмурый Айзек, позади него уверенно сжимал пистолет Сэм. Все остальные Шакалы, находящиеся внутри, кроме охранников на улице, стояли чуть поодаль и с интересом и настороженностью выглядывали из-за их спин. Им была интересна личность незваного гостя.

— Что? Больше не впустите? А я так рвался… — вышло с большими с паузами, я коротко хохотнул и устало улыбнулся, понимая, что сейчас свалюсь в обморок прямо на пороге.

Именно сейчас, когда мне показались их лица, на меня навалилась вся слабость, которая хлынула по телу после растворившегося полностью гормона и терпения в пути.

— Лиам… — не веря глазам произнёс Реймон и опустил оружие.

— Лиам, Лиам. А, кто ж ещё, — выдохнул я, сдавленно посмеялся от появившегося при виде друзей облегчения и радости, сдерживая возникший в горле ком, — я ж… живучий…

Облегчение.

Это закончилось. Это ведь правда закончилось? Я дома?

Перед глазами начало стремительно темнеть, ноги подкосились, я закрыл глаза, больше не чувствуя в себе сил держаться. Позволяя себе больше не держаться. Айзек сделал рывок, уберегая меня от падения, схватил и прижал к себе. Голоса смешались в один сплошной гул, сознание уплыло после того, как я почувствовал, что меня крепко ухватили за плечи две пары рук.

Вокруг сплошная темнота, но в ней звучали знакомые голоса, которые дарили толику спокойствия.

— Как он? — Томас стоял не так далеко, говорил спокойным, ровным тоном, однако волнение проскальзывало и выдавало то, что на самом деле он был на нервах.

— Ничего смертельного нет, жить будет, скакать сможет, — также негромко ответил мужской голос, — но я бы его всё-таки обследовал. Его повреждения требуют досмотра. Вижу твой вопрос, Том, сразу скажу: нет. Избавиться от шрамов такого типа мы не сможем… но на обследовании хотя бы избежим осложнений по его общему состоянию в будущем. Ему не помешает побыть под наблюдением врачей. Специализированных, Том, врачей. Ты понимаешь, о чём я говорю. Больше пускать на самотёк это нельзя.

Я слушал их, хотел открыть глаза, но те словно устроили мне бойкот и не слушались. В конце концов сознание вновь ускользнуло от меня. Не в силах удержать его, снова провалился во тьму. Кто же знал, что уцепиться за реальность, будет так сложно. Там меня окутала полная тишина. До очередной попытки пробуждения.

— Джереми говорит, он будет в порядке, — Томас опустился на край кровати и дотронулся до моей руки, я ощутил это ненавязчивое прикосновение и тепло его пальцев, они чуть обжигали мои, — сейчас похоже на голодный обморок, скоро должен очнуться.

— Что ему принести? — где-то вдалеке раздался голос Сэма, — ему стоит что-нибудь поесть.

— Ничего, пока сладкий чай и покой, — без раздумий вместо Бейкера ответил Айзек и поднялся с моего скрипучего кресла у стола где-то слева.

Я двинул пальцами, немного повернул голову. Контроль над телом постепенно возвращался. Через томительное время смог разлепить глаза, но тут же зажмурился — резануло яркими лучами прямо перед собой. Реймон подбежал к окну и задёрнул шторы.

— Лиам.

Все развернулись ко мне.

— Как ты, друг? — Хилл изучающе блуждал взглядом по лицу, — Джереми нужен?

Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, точнее вспомнить, кто такой Джереми. Точно, это наш врач. Я покачал головой, медленно приподнялся и подтянулся к изголовью. Одеяло скатилось с плеч, и в комнате словно всё замерло. Я проследил за вниманием трёх человек: лица выражали разные, однако объединённые одной сутью эмоции. Я опустил взгляд на себя и подтянул одеяло обратно, скрывая многочисленное количество шрамов и оставшихся синяков за толстым материалом.

Подальше от этих глаз, сочащихся жалостью.

Все изменились в лицах и замолчали, и вполне ясно, почему. Уродливые линии покрывали спину и плечи пострадали не меньше — полосы выглядывали из-за них, намекая на то, что происходило на другой стороне. На груди и животе линии оказались более хаотичными, я прижал руку к боку, где неприятная полоса уходила вниз под ткань домашних штанов. Кто меня переодел? Джереми? Скотт? Кто видел то количество крови, что не смылось небольшим мокрым полотенцем и покрыло коркой тело? Я с особой ненавистью вспомнил Боунса и плотно сжал губы, сдерживая от порыва ярости на него и его «творения».

Видеть глаза друзей и Томаса не мог, даже при одной только мысли об этом становилось тошно, а от голодания меня уже и так невыносимо воротило. Я отвернулся, блуждая взором по комнате. Ничего не изменилось. На стуле висела ярко-рыжая толстовка, брошенная мной перед заданием ещё в начале апреля. Зеркало, которое появилось здесь лет в четырнадцать из-за Алекс, любящей смотреть перед выходом на свой образ в полный рост, запылилось от того, что здесь никто не убирался, и отражение в нём казалось тусклым.

— Том… — начал я и неудачно сглотнул.

В горле было сухо, кашель начал беспощадно драть, и от этого заслезились глаза. Хилл взял со стола квадратный пакетик, дёрнул кнопку чайника. Я посмотрел на поднос, где стояла сахарница и кружка.

— Лиам, — Томас перевёл моё внимание на себя.

Я посмотрел на него и наткнулся на тревогу в глазах.

— Как ты?

Как я… А как я?

Не знаю.

— Нормально… — просипел я, стараясь совладать с кашлем.

И все прекрасно поняли эту ничем неприкрытую ложь.

— Всё в порядке…

В голосе ни капли уверенности.

— Живой, и порядок, — сделал лёгкий жест плечом и посмотрел на Бейкера.

Хилл протянул мне чай, я поблагодарил его быстрым кивком и поспешил сделать глоток, затем второй, третий. Приятное тепло разлилось по пищеводу, сладость осталась на языке, тошнота медленно отступала с каждым маленьким глотком, и раздражение в горле постепенно проходило.

— Я всё испортил, — прошептал я, когда стало лучше, и опустил кружку, — я просто…

Ненависть и стыд вновь навязчиво обняли меня со спины. Я зажмурился, не в силах смотреть на парней.

— Лиам, — Бейкер сел ближе и прижал меня к себе, заключая в объятия, и прошептал, — плевал я на сделки… — да, он понял, что именно я имел в виду, — ты живой, ты живой и дома. Главное именно это, Лиам.

— Живого тебя никакая работа нам не заменит, — подметил Сэм и сел на стул, вытащенный с балкона, рядом с кроватью.

— Да, а то уже мы думали штурмом их брать, — добавил Айзек и улыбнулся, опускаясь на край кровати.

Я кивнул и опустил голову, поджал губы.

— Лиам, — Томас добавил в голос немного строгости, — для меня важны ваши жизни, а не власть и деньги. Ты слышишь?

— Слышу.

Это далеко не те слова, что должен был говорить босс преступной организации своему малолетнему подчинённому. Не так должен был разговаривать глава с провинившимся членом группировки. Не так. Но он говорил.

Это должно было действовать успокаивающе, однако всё происходило далеко не так. Тяжесть вины не уходила.

Подставил. Сдал. Всё разболтал.

Айзек смотрел на меня в упор, словно ждал, пока я подниму голову, чтобы заговорить. Я же изучал пальцы и однотонный пододеяльник, не смея заглянуть кому-либо в глаза.

— Лиам, ничего страшного не произошло, и никто никого не прикончил, — подал голос Сэм, зная мои мысли.

Я покачал головой, лишь сильнее сжимая губы. Ощутил тряску в руках. Постарался удержать её и никому не показывать. Не то время, чтобы впадать в истерику от собственной злости на себя и полного разочарования своей слабостью.

— Ребят, — еле слышимо раздалось от Реймона, и Хилл вместе с поднявшимся с кровати Бейкером направился к выходу. Как только за ними закрылась дверь, он повернулся ко мне. — Лиам, — его тон изменился, меня в миг настигло напряжение.

Я знал, чего он этим добивался, и ненавидел это всей душой. Друг подсел ко мне, положил на обнажённую часть плеча руку. Он проигнорировал шрамы, просто старался не задевать их, видимо, боясь причинить мне боль, но сам друг на них пытался больше не реагировать и не акцентировать внимание, как в первый раз. Я стиснул зубы, пытаясь игнорировать понимающие и успокаивающие ноты в его голосе. Замотал головой, попытался отвернуться.

— Перестань. Ненавижу это. — Прошептал я и сглотнул непрошенный ком. А голос задрожал подстать рукам.

— Лиам. Вот только не после этого дерьма. Не вреди себе, идиот. Задушишь эту боль сейчас, зная тебя, она обязательно вылезет в другой момент, когда ты, на хрен, перегоришь.

Сопротивляться было сложно. И Сэм знал, что если он дождётся, то я сдамся. А если исходить из ощущений, ждать ему оставалось не так уж и долго.

— Лиам, никто тебя не винит.

— Сэм, прекращай, — тихо просил я. Сил не имелось совсем.

Но он не прекратил. Говорил мне то, чего я хотел услышать сейчас больше всего. Он, чёрт возьми, жалел меня, и я в глубине души злился на себя за очередную проявленную слабость. Реймон делал всё ненавязчиво и осторожно. Но проблема всегда оставалась лишь в том, что я ненавидел, когда меня жалели: в горле образовывался ком, от которого невозможно было избавиться, слёзы вылезали, игнорируя моё желание запихнуть их обратно. Сэм продолжал напирать на меня своим пониманием и спокойствием.

Я не виноват? Нет, это неправда. Они рады, что я жив? Не думаю, что все этому рады. Никто не пострадал от того, что мне пришлось сдать информацию? Ложь. Ложь, пострадало наше положение. Никто не винит меня, это никак не повлияло на группировку? Нет. Нет, винят. Они винят меня и желают мне смерти. Ничего серьёзного не произошло? Меня никто… не винит? Ложь. Ложь-ложь-ложь, ЛОЖЬ!

— Нет! — сорвался я, — хватит мне лгать…

Я сжался, подбирая под себя ноги, скрыл лицо за ладонью, зажмурился. Друг сел ближе, снова накрыл предплечье и чуть сжал, ни слова не говоря. Давал мне знать: «Вот, я здесь, Лиам, ты не один. Всё хорошо».

— Всё хорошо, — вполголоса произнёс он, — это нормально, Ли. Нечего стыдиться.

— Прекращай…

Окончательно сдавшись, я всхлипнул и ткнулся ему в грудь, позволяя слезам хлынуть и обжечь щёки. Все подавленные за четыре месяца в камере эмоции, ощутив свободу, поспешили выбраться из своей клетки и захватить ослабленное тело. Рядом с Сэмом я отдал им контроль, развязал им руки и приоткрыл дверь, которую те распахнули с ноги, вырываясь на долгожданную свободу. Сэм не позволит им выбраться туда, где им было не место. Сэм сохранит вырвавшееся из оков в тайне. Он похлопывал меня по плечу и обнимал, молчал (слова мне были совсем не нужны, он прекрасно это знал). Время тянулось через всхлипы и стискивающие чужую футболку пальцы. Лёгкий ветер проник в комнату, проскользил по волосам.

Признаться хотя бы самому себе, что мне было пиздец, как паршиво, стоило. Я не ощущал никакой силы, ни в теле, ни в духе, вообще нигде. Ощущение, что меня раздавили носком сапога, как букашку, и пошли дальше. Тело разрывалось от боли, а голова воспроизводила те страшные картины с пыток, которые бы я мечтал забыть, даже если бы пришлось раскроить себе череп. Я хотел забыть всё, что происходило в плену и просто жить, как раньше, думая, что бегать с Сэмом по заданиям и, став взрослее, носиться одному по городу с бумажками и зажигалкой — это круто и весело. Это не круто. И это нихера не весело. Это имеет последствия, от которых сердце каменеет или покрывается толстым слоем льда. Скройся за панцирем, смени замки, выстави шипы, сделай, что угодно, только скройся от чувств и эмоций, которые дерут изнутри. Сделай, что угодно, чтобы прекратить бояться. И плевать, что это всё ведёт к созданию чудовища. Чудовище думает о себе, у него нет изъянов, нет слабостей. Чудовищ ничего не заботит, есть только потребности и жажда их удовлетворить.

Чудовища не имеют слабостей.

С ужасным ударом на меня обрушилась головная боль, ком в горле практически исчез, а слёзы закончились. Я не рискнул поднять на друга голову, отстранился, он отпустил меня, также не произнося ни слова. Поднялся, взял стакан воды со стола и протянул мне. Я сделал несколько глотков и облизнул пересохшие губы. Еле заметно кивнул в благодарность и вытер тыльной стороной ладони лицо.

— Умойся и вздремни, я скажу, чтобы они зашли к тебе позже.

Друг направился к двери после того, как я ответил Сэму кивком. Но остановил его.

— Спасибо.

Он посмотрел на меня вполоборота, чуть улыбнулся.

— За что?

— Сам знаешь, — не желая говорить это вслух, бросил я и поднялся, направился к ванной, включил прохладную воду, плеснул себе в лицо и ухватился руками за противоположные друг другу края раковины, поворачивая голову к двери.

— Не за что, Ли. Ты же знаешь.

— Знаю, — почти губами ответил я.

Насколько бы паршиво не было, Сэм всегда подставлял мне дружеское плечо. Насколько бы глубоко не прятал эмоции — заставлял вывести их наружу, чтобы не губить ими себя изнутри. Паршиво? Помогал. Хорошо? Разделял счастливые мгновения. Не уверен? Помогал выбрать оптимальный вариант и частенько хлестал меня словесными оплеухами, вынуждая очнуться даже тогда, когда мне это не нравилось.

— И, Ли… Я рад, что ты жив.

Дверь закрылась со стороны коридора. Я поднял взор на зеркало, в котором долго изучал собственное отражение. Провёл по отросшим волосам и протяжно вздохнул. Коснулся шеи, плеча, задел шрам, уходящий за спину, завёл руку к лопатке и дрогнул, после чего надолго замер. Словно очнувшись, я вышел в комнату и тут же выхватил из шкафа футболку.

Несмотря на мои отказы и желание отлёживаться в комнате с родными стенами, Бейкер, как и все остальные (в том числе и Скотт, который оказался в первых рядах во время этого громкого заявления) настояли на том, что мне необходимо отправиться в больницу. И меня отправили. В автомобиле, напичканном охраной. В нём даже воздух пропах дорогими костюмами нанятых телохранителей и ответственностью к их работе, как и к самому заданию. Меня посадили между двумя рослыми мужчинами лет тридцати–тридцати пяти на вид, спереди расположился Фил, он обернулся, чтобы оценить мой внешний вид.

— Что? — я озадаченно посмотрел ему в лицо.

Сил на громкие или возмущённые разговоры больше не хватало. Да и день, проведённый дома, я только и мог, что лежать и спать, порой вздрагивая от кошмаров и проваливаясь обратно в сон. Вымотанный организм просто не позволял делать что-либо ещё. Сил не хватало.

— Порядок?

В ответ на вопрос я чуть двинул плечом. Водитель сел за руль, и мы отправились в путь следом за другим автомобилем, в котором, к слову, было битком таких же грозных мужчин в костюмчиках и с оружием. Позади тоже. Меня окружили целой толпой, словно теперь смерть меня поджидала даже у дверей собственной комнаты.

— Мы ведь едем не туда, куда я думаю, так?

Время научило меня подмечать различные детали и додумывать мысли других наперёд. Хороший урок на будущее: память нужна не для ночных страданий по сладкому прошлому, а для того, чтобы вспоминать решения в пройденном опыте и в необходимый момент применить знания. Поворотник тихо щёлкал в салоне, охранники по бокам молча смотрели в окна, Филлип печатал сообщение, другой рукой опираясь на дверь. Водитель поправил козырёк, отодвигая его к стороне, которая его ослепляла. При таком солнце не спасали даже очки. Долгие минуты все молчали, однако вскоре Коинс на мгновение повернул зеркало к себе, и посмотрел на меня через отражение.

— Если поедем в ту больницу, тебя кто-нибудь схватит. После сорванной сделки, на тебя ополчились практически все банды, находящиеся под нашим контролем.

Я не удивился услышанному, поэтому спросил:

— Союзники?

Он протяжно вздохнул, ответ в голове сложился практически в точности со сказанным Филлипом.

— Не нагнетают, но и не жалуют. Помогать в случае чего не станут.

— Ясно.

И стоило мне ожидать чего-то иного? Но ожидалось худшее, так что отказ союзников вообще хоть как-то влезать в такую разборку уже имел свои положительные черты.

Дорога выдалась долгой, довольно утомительной и, несмотря на кондиционер, работающий во всю мощность, жаркой. Нервы раскручивались ни на шутку. Сколько под Шакалами банд? А одиночек? Все они считали меня лишним в цепочке или же относили меня к самому её дну.

А что обычно делают с животными внизу пищевой цепи? Правильно. Их съедают те, кто находится выше.

Больница находилась в двух часах езды от дома без пробок, огромные ворота и тишина на ухоженной территории напоминали мне больше психлечебницу и ничем не внушали доверия. Кому понравится белая крепость с больными, к тому же совершенно чужими людьми вокруг?

Верните меня домой, я прекрасно себя чувствую, мне не нужно всё это дерьмо, я восстановлюсь и без этого, правда…

Мы вышли из автомобиля, и Фил положил руку мне на плечо. Напряжённые мышцы не расслабились.

— Бежать надумал уже?

Видимо, выражение лица говорило за меня куда больше.

— Мне обязательно ложиться в это место на такой срок? — я чуть свёл брови, надеясь на «помилование», — я в полном порядке.

— Лиам, врать будешь Тому, ладно?

— Да какой смысл, если каждое моё «нормально» воспринимается полностью наоборот.

— А ты прекрати постоянно закрываться этим «нормально». Тогда и посмотрим, что да как. И не пичкай меня своим враньём, я тебя насквозь вижу ещё с детства. Лиам. Ты не в порядке.

Мужчина направился к парадной лестнице как раз тогда, когда на улицу вышел врач. Кинув в карман связку ключей, он пожал руку Коинсу и кивнул, после бросив взгляд нв мою сторону. Охрана подвела меня ближе, в чём я их благодарить не хотел. Посмотрел на висящий бейджик, заглянул в лицо. Тот уже смотрел на меня, ждал только, когда я подниму глаза.

Как будто ребёнка отдают в детский сад, а воспитателя предупреждают, что у него со сверстниками есть некоторые проблемы. Только проблемы эти размером с войну и угрожают они не дракой и званием «фрика», а самой что ни на есть смертью и полным хаосом в городе.

— Думаю, мы с ним разберёмся, — улыбнулся главный врач и повёл меня внутрь, мягко положив руку на спину и указав рукой на вход.

Я обернулся на Фила, стоящего на месте, как на предателя, и не отворачивался, пока мужчина не скрылся с поля зрения. Обида и страх постепенно окружали меня так же, как стены этого «заведения». В помещении разило стерильностью, и люди в коридорах разговаривали без криков и всплесков эмоций, отчего становилось некомфортно. Тут же вспоминались дни, проведённые в плену: храпящий охранник, тараторящие в других камерах товарищи по неудаче. Отличалось всё чистотой и отношением к людям. Хотя последнее висело под вопросом.

Ненавижу больницы.

Невозможно было не заметить охрану на каждом этаже. Взгляд так и цеплялся за их мрачную ауру и форму. Фил напичкал каждый коридор своими людьми. Это восхищало и пугало одновременно.

Твою мать, я знал, что одного слова от него достаточно, чтобы согнать четверть штата к нужному ему месту, но на деле это выглядит куда масштабнее.

Палата оказалась просторной, миниатюрной версией моей комнаты дома. Конечно, мне не стоило ожидать ничего, кроме… удобств. Это же Томас. Конечно, он убедился, что я буду в комфорте. Охрана стояла за дверью, несколько человек вдоль коридора, по два на лестничный пролёт, в каждом холле ещё по паре… Сколько же здесь людей Фила?

Твою мать, ты что, президента здесь охраняешь?

Я сидел на кровати и смотрел в окно, из которого бил свет, палата располагалась на солнечной стороне. В голове прокручивались разговоры с Томом.

— Том, разве я не должен… — неуверенно начал я, следуя за ним по коридору. Он чуть повернул ко мне голову:

— Получить наказание?

И я замялся под этим осуждающим, пристальным взглядом. Как будто из вариантов «сдать группировку» и «получить заслуженное наказание» самым глупым было второе, а не первое. Я опустил глаза, убрал в карманы руки. Замолчал. Через время Бейкер продолжил.

— Ты не получишь его. Я уже тебе сказал всё, что хотел, Лиам. Ты мне нужен. Живой. И это единственное условие, которое ты обязан выполнять. Быть живым.

Он отказался от наказания, и я больше, чем уверен, что Шакалы с этим не согласны. И это сподвигло меня на следующую догадку — Томас спрятал меня от своих же людей, которые желали справедливости и крови.

Я же прав? Не только обследование играло роль. Банды не могли бы проникнуть на территорию без шума, но Шакалы с лёгкостью могли бы навестить меня, пока я сплю? Почему ты не сказал мне об этом прямо, Томас? Почему я должен догадываться сам?

Я покачал головой и сел к изголовью, задрал подушку под спину, поджал колени, чтобы было удобнее обхватить их. Поморщился, посмотрел на бедро, потёр занывшее ребро. Рвано вздохнул и вытянул ноги, от раздражения сжимая губы. Упёрся затылком в стену и уставился в пустой потолок.

Ещё и соврали опять. Точно не на неделю меня они сюда впихнули… Надеюсь, это не займёт месяц. Придётся ждать, пока за мной вернутся. Обратного пути, как, впрочем, и выбора у меня не было.

Внимание привлекла открывающаяся дверь. В палату вошёл главврач, встретивший меня с Филом. Я поднял на него голову и мысленно уже тысячи раз вздохнул. Это был статный мужчина лет за тридцать. Высокого роста с идеально зачёсанными назад русыми волосами. Внимательные глаза медового оттенка не упускали ни одной детали в моих движениях. Тонкие губы выгнулись в дежурную улыбку, которой он точно одаривал каждого па… клиента. Каждого клиента.

Пациентом я себя считать принципиально не собирался.

Я не больной, чтобы себя им считать. Хренушки вам.

Дружелюбное приветствие с его именем было пропущено мной мимо ушей. Я уже помнил, как его зовут, по бейджику, увиденному на улице. Скоро начнётся разговор о полученных травмах и датах обследований, а пока…

— Лиам, здравствуй. Как ты себя чувствуешь?

Начиналась мозговправка…