Путешествие котуркульского крокодила. Начало

Александр Кириллов, 2023

Эта книга – история моего детства. Она обо мне, о котуркульских друзьях-товарищах и о том послевоенном времени в поселке Котуркуль (ныне Катарколь) на севере Казахстана, где я родился и прожил до совершеннолетия. Я писал эту книгу и больше года смотрел через волшебное окно времени на те события далеких 50-х и 60-х, печалился и наслаждался, извлекая из глубин памяти события тех лет и их участников. По прошествии множества лет я доставал из погреба своей памяти бутылки с «вином из одуванчиков» и открывал их одну за другой, вдыхая аромат своего детства, видел Синюху и скалистый Окжетпес, желтый песок на берегу котуркульского озера и зелень акаций на школьном дворе. Я извлекал волшебный напиток воспоминаний о моих детских годах и погружался в этот рай, который согревал меня, и я не хотел его покидать.

Эпилог

Завершилась первая часть моего путешествия, связанная с поселком Котуркуль, где я родился и прожил почти восемнадцать лет. Здесь учителя научили меня водить гусеничный трактор, управлять кинопередвижкой, играть в чижа, камешки, шахматы и настольный теннис, ловить рыбу, собирать грузди, печь бисквитный торт и ездить на лошади верхом. В 1969 году отец моего друга Геннадий Алексеевич Шлагин отвез меня в районный военкомат на своем синем москвиче первой модели. Детство закончилось. Гештальт закрылся. В новой жизни мне предстояло научиться управлять шлюпкой и катером, стать подводным пловцом и штурманом, овладеть специальностью инженера связи. Мое путешествие привело меня почти на край нашей земли во Владивосток, где солнце встает на семь часов раньше столичного, необычно холмистый ландшафт, в кулинарии продаются китовые котлеты, а в магазинах много азиатских товаров. Мне предстояло двадцать лет носить военную форму и служить в Вооруженных Силах Советского Союза.

Так получилось, что я потерял почти всех школьных товарищей кроме Коли Шлагина. Николай часто прилетал из Новосибирска в Ленинград в командировку. Его связывали какие-то дела с «Русским Дизелем» и «Звездой». Научно-исследовательский институт, где он возглавлял отдел, создавал программный продукт для этих заводов. Позже, когда я уволюсь из вооруженных сил и у меня будет свое дело, мы в Новосибирске откроем филиал. Коля будет помогать мне адаптироваться на первых порах.

— Саша, надо развивать производство! — говорил мой друг при встрече. — Я хочу создать электродвигатель, который будет не хуже японского и немецкого, а лучше!

Он был амбициозен. Но что-то, видимо, пошло не так. Успехи его бизнеса все-же были в сфере торговли. Наше же дело тоже начиналось с торговли и лишь потом мы пришли к производству, может быть и благодаря убежденности моего школьного товарища. Но это уже был третий этап моего путешествия, который начинался с перестройкой в нашей стране.

Однажды Николай привез мне из Новосибирска дискету с тестом. Это был период в моей жизни, когда я уже был гражданским, работал в кооперативе «Лаун-Теннис» и возглавлял спортивный комплекс. Один из залов был отведен под аэробику и шейпинг.

На следующий день разобраться с тестом мне помогала штатная программистка, которая имела специальное образование и занималась составлением программ шейпинга для женщин, желающих изменить свою фигуру.

Когда я ответил на все вопросы, результаты меня разочаровали. Оказалось, что военнослужащий я довольно посредственный, а ведь я отдал двадцать лет военной службе. Преподаватель не плохой, но и не блестящий. Спортсмен и вовсе ниже среднего. Признаюсь, что итог меня расстроил, я не увидел каких-либо явных одаренностей у себя.

На следующий день рано утром я застал программистку за своим компьютером. Молодая женщина удивленно посмотрела на меня и сказала:

— Поздравляю!

— С чем? — спросил я.

— У Вас феноменальная склонность к программированию, — сказала программистка. — У меня и половины того нет.

Я подошел к монитору и посмотрел на свои результаты. На экране расположились столбики диаграммы, отражающие мои способности к наукам или профессиям. Все крутилось в районе нуля и только крайний правый столбец возвышался на 80 процентов. Внизу стояла подпись"Склонность к программированию". Вчера этот столбик гистограммы спрятался за пределами экрана монитора, я не увидел его, так как в то время был начинающим пользователем персонального компьютера. Шел 1990 год.

— В Вас, вероятно, умер программист, — сказала девушка.

Через несколько дней программистка уволилась. Мне сказали, что она с мужем эмигрировала в Германию. Сотрудники иронизировали по этому поводу, мол расстроилась, увидев результаты тестирования своего руководителя.

Ко мне тогда потянулся народ. Тесты Николая Шлагина были популярны среди сотрудников кооператива. Многие просили никому не показывать результаты. Но способности и таланты к чему-либо были у всех. Важно, определить их вовремя и воспользоваться рекомендациями.

В моей комнате в Санкт-Петербурге на стене висит уникальная фотография, сделанная мной на отцовский старенький ФЭД, где у последнего жилища моих родителей стоят папа, мама, совсем молодой Юра и Людмила, на плече которой сидит маленькая Оля в желтой футболке. Волосы у Оли светлые, глаза голубые. Ей еще предстоит превратиться в темноволосую турчанку. За спинами родных синеет озеро и виден участок песчаной косы, на которой мы так любили купаться в детстве.

Совсем скоро мой брат поступит в Омске в аспирантуру, и родители переедут поближе к младшему сыну, оставив надежду на возвращение на родину в Ленинград.

В Омске папа напишет книгу воспоминаний о войне. Прочитав ее, я понял, что отец мало рассказывал о войне, что вся его фронтовая жизнь — это череда удивительного везения 18-летнего юноши. Он мог погибнуть десятки раз под вражескими бомбежками, атакуя позиции неприятеля, ходя в разведку или находясь в боевом охранении. Но война только изранила его тело, сделав его инвалидом. Судьба подарила ему долгую жизнь.

Я спросил как-то отца, почему он не пишет о гражданской жизни, ведь были же случаи, заслуживавшие того, чтобы о них рассказать.

— Конечно было много комичных и драматичных случаев, — сказал отец, — я пробовал, и не раз, но воспоминания о войне и погибших товарищах вытеснили все.

Он рассказал мне о первой своей вакцинации коров в поселке Котуркуль, когда он и еще один молодой преподаватель зооветеринарного техникума привязали веревкой корову к столбу электропередачи, чтобы ввести вакцину. Корову что-то испугало: резкие движения молодых ветеринаров или окрик. Буренка неожиданно рванулась, да так сильно, что вырвала из земли деревянный столб и понеслась по улице, волоча за собой опору с проводами и высоко подкидывая задние ноги.

Был еще один рассказ о взрослых детях целиноградских чиновников, приехавших в наш поселок на зимние каникулы. Вместе со своим инструктором на лыжах они сходили в Боровое и из-за сильного мороза решили до срока вернуться домой. Пассажирского поезда в тот вечер из Щучинска в Целиноград не было. Подростки проникли в товарный вагон, груженный бетонными плитами. В пути поезд экстренно затормозил, плиты сместились, погибли все до единого человека.

К 9 мая 2014 года я привез в Омск из Санкт-Петербурга второе дополненное издание отцовской книги «Мои воспоминания о войне». Папе в этом году исполнялось девяносто лет.

— Сегодня придут школьники, — сказал отец, — они каждый год в День Победы приходят с учителем. Раньше меня приглашали в школу. Я одевал ордена и шел. Нужно было что-то говорить, для меня это всегда было проблемой. Не мог же я говорить детям, как я стрелял в людей и как убивали моих товарищей. Война — это кошмар, который не должен повториться никогда. Мы заплатили слишком дорогой ценой, чтобы ее не было на нашей земле хотя бы лет сто.

В дверь позвонили. Пришли дети с учительницей, принесли букет цветов и какой-то подарок. Фотографировались с ветераном на фоне стены, где висели отцовские награды под стеклом. Я сделал несколько снимков на чей-то телефон и попросил переслать мне снимки. Но фотографию не прислали. Забыли или не верно записали телефон.

В середине 80-х у меня заболела жена Людмила. Ей диагностировали астму. Началась длительная борьба за ее жизнь. Возможно, виновата была наследственность. Старшая сестра Людмилы имела тот же диагноз и не справилась с болезнью, ушла из жизни совсем молодой, не смотря на все усилия родных и близких.

Я продолжал служить, а ночами вызывал Людмиле скорую помощь. Лекарства ей не помогали. Она сделалась очень худой и постоянно задыхалась. Мы отправили наших девочек в Сибирь к родителям. После неудачной попытки получить помощь в 1-м медицинском институте, куда Людмилу положили по протекции, один знакомый профессор-пульмонолог сказал мне:

— Если Вы хотите вылечить жену, то должны сами стать профессором.

Я стал погружаться в проблему, используя любую информацию, насколько это было возможно в стране без интернета. Мне несли друзья и знакомые самиздатовскую литературу об иглоукалывании, уринотерапии, соляных пещерах, кислородном голодании и так далее.

Курсант моего подшефного класса пригласил меня на выступление Игоря Чарковского. Маститый экстрасенс стоял на сцене и спокойным голосом рассказывал о сверхъестественных способностях отдельных людей, о их способности видеть сквозь стены, читать мысли, находить утраченные предметы и, конечно, лечить. На сцене стояла ванна, наполненная ледяной водой, туда окунали своих младенцев мамаши, и они не плакали, и, казалось, даже получали удовольствие. На сцену выходили дети, которые умели разговаривать с дельфинами и обладали исключительными экстрасенсорными способностями. В конце нам показали шведский фильм о родах в воду, одна камера показывала роженицу, которую за руку держал во время родов ее муж, а вторая камера находилась в воде и показывала, как выходит плод.

Я рассказал Людмиле о своем посещении этого мероприятия и увидел в ее глазах неподдельный интерес ко всему, что было сказано. Я и не предполагал тогда, что случайно соприкоснулся с миром, который ей чрезвычайно интересен, куда она вскоре придет, будет учиться, чтобы творить чудеса и останется там на четверть века до самой своей кончины.

Однажды мне принесли самиздатовский текст инструкции по лечебной задержке дыхания, излечивающей астму. Автор Бутейко утверждал, что все мы вышли из воды и избыток кислорода отравляет организм и отсюда многие болезни. Нужно меньше дышать! А лучше жить в горах на высоте 1000 метров, где кислорода меньше и поэтому горцы дольше живут.

Я готов был цепляться за любую соломинку. Внизу под текстом стоял телефон, а еще ниже название города — Новосибирск. Я даже не сообразил, что прихожу домой вечером, а в Новосибирске на три часа позже. Я позвонил. Ответил мужчина, он что-то жевал, вероятно, это был поздний ужин.

— Что у Вас болит? — спросил он достаточно жестко, не переставая жевать.

— У меня ничего не болит, болеет жена, у нее астма.

— Так зачем Вы со мной разговариваете, если болеет жена? Дайте ей трубку!

По мере того, как доктор Бутейко говорил с Людмилой, бледное лицо ее наливалось краской, а глаза все больше открывались, и в них я увидел удивление и жизнь. Я давно не видел таких глаз у нее. Происходило чудо. Она менялась на глазах.

Этот день стал поворотным. Нет, до выздоровления было еще далеко. Но было положено начало пути назад к ее здоровью и к путешествию в увлекательный мир эзотерики, в котором она проведет более двух десятилетий.

Мой путь на протяжении двадцати лет лежал в основном по приморским городам. Курсантом я побывал в Калининграде и Севастополе, а вернувшись с Дальнего Востока, объездил почти все базы Северного Флота.

Перестройка остановила мой вояж. Старая среда меня пыталась удержать, рисуя перспективы, предлагая новые должности и звания, но одновременно меня манила новая незнакомая и неизведанная жизнь.

Я уволился из Вооруженных Сил. В начале девяностых мне предстояло строить ангары из алюминия в кооперативе, работать на телевидении и заниматься рекламой, обучаться выставочной деятельности и наконец образовать производственную компанию и создать современное технологичное производство, которое проработало целых двадцать лет.

Я бы хотел сейчас прочитать воспоминания своих бабушек и дедушек, их предков, но у меня ничего нет кроме книги отца. Каждый из них прожил жизнь, был свидетелем исторических событий, учился, работал, мечтал, любил, воспитывал детей, болел, страдал.

Мне еще предстоит до конца восстановить себя через воспоминания, как завещал Лев Карсавин, чтобы воскреснуть, объединив себя настоящего с собой прошлым.