Путешествие котуркульского крокодила. Начало

Александр Кириллов, 2023

Эта книга – история моего детства. Она обо мне, о котуркульских друзьях-товарищах и о том послевоенном времени в поселке Котуркуль (ныне Катарколь) на севере Казахстана, где я родился и прожил до совершеннолетия. Я писал эту книгу и больше года смотрел через волшебное окно времени на те события далеких 50-х и 60-х, печалился и наслаждался, извлекая из глубин памяти события тех лет и их участников. По прошествии множества лет я доставал из погреба своей памяти бутылки с «вином из одуванчиков» и открывал их одну за другой, вдыхая аромат своего детства, видел Синюху и скалистый Окжетпес, желтый песок на берегу котуркульского озера и зелень акаций на школьном дворе. Я извлекал волшебный напиток воспоминаний о моих детских годах и погружался в этот рай, который согревал меня, и я не хотел его покидать.

Студеческий переулок

После неудачной попытки поступления в институт я вернулся в поселок. Родители уже переехали из дома на улице Карла Маркса в квартиру городского типа со всеми удобствами, которая находилась в многоэтажном доме в Студенческий городок. Рядом возвышались четырехэтажное здание зооветеринарного техникума, еще один жилой дом для преподавателей и три корпуса студенческих общежития. Между нашим домом и общежитиями находился газгольдер и стояла двухэтажная столовая. Село Котуркуль преобразилось с появлением Студенческого городка, который вырос на въезде в поселок со стороны районного центра.

Это было то место, где начинался лес, куда нас первоклассников водила на экскурсии наша классная руководительница Дворянинова Зоя Прокопьевна. Она водила нас на Луковую горку, обрамленную старыми соснами, где рос дикий лук. В этом месте начинались лыжные трассы, и к озеру вела широкая старая просека, по которой можно было спуститься к озеру и котуркульскому пионерскому лагерю. Правее стояла гора Бурмакина, с нее мы спускались на лыжах прямо на заснеженное замерзшее озеро. Один из спусков назывался Тихий яр, он был почти вертикальный и спускаясь, мы не чувствовали под собой опоры, испытывая чувство полета. В этом месте не всегда удавалось устоять на лыжах в конце спуска.

В квартире на третьем этаже было четыре небольших комнаты и маленькая кухня. Родительская спальня и Юрина комната имели выход в проходную комнату с балконом, где почти все пространство занимал круглый стол со скатертью, сервант и наш первый черно-белый телевизор на пластмассовых тоненьких и шатких ножках. Я всегда вспоминаю этот телевизор, когда пересматриваю замечательный фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Именно такой телевизор появляется в кадре под картиной Ильи Репина «Иван Грозный убивает своего сына».

Когда мы всей семьей вернулись в конце августа из Ленинграда, у родителей еще не были полностью распакованы вещи после переезда. С утра папа и мама уходили на работу, а брат в школу. Я садился за Юрин стол и начинал штудировать физику и математику.

На круглом столе в столовой стоял неподключенный новенький телевизор и мне очень хотелось его включить. Коллективной антенны в доме не было, отцу еще предстоит заказать персональное устройство у местного «кулибина», которое мы с трудом поднимем по узкой лестнице на чердак. Я тогда включил телевизор в сеть, нашел отверстие для подключения антенны и засунул в него какую-то проволоку. И — о чудо! На экране появилось рябое изображение ансамбля Орера с Вахтангом Кикабидзе. Это была, наверное, вторая телевизионная картинка в моей жизни. Впервые я видел телевизор, когда мы ночью вставали и шли в новое здание техникума, где была установлена мощная телевизионная антенна, направленная на Степногорск. В 1966 году мы ночами смотрели матчи чемпионата мира по футболу.

— Смотри, Бобби Чарльтон! — кричали мужики, показывая на скверную картинку черно-белого телевизора, где носился юркий и лысый футболист.

Лица было не разобрать, только светлое пятно на голове отличало великого футболиста. Бабушки Мани тогда уже не было с нами, самая главная болельщица нашей семьи не дожила до этого чемпионата совсем немного.

Чудо в студенческом городке было на каждом шагу. Из крана текла вода, не нужно было ждать водовоза и запасаться водой. Водонапорная башня стояла в нескольких десятках метров от дома. Не нужно было заготавливать дрова и топить печь. Во всех комнатах были установлены радиаторы водяного отопления. Не нужно было бегать на улицу на мороз в туалет-домик. В каждой квартире были душ и ванная. Мы жили, как в городе, только на свежем воздухе, фактически в сосновом лесу.

Позже, когда случиться перестройка и Казахстан станет самостоятельным государством, котельная перестанет работать и люди будут вынуждены отапливать свои жилища самостоятельно, как и раньше с помощью печей. Только дрова приходилось носить к себе на этаж.

Вечерами мы с Юрой играли в настольный хоккей. Неожиданно он стал оказывать мне достойное сопротивление. Играли на равных. Брат подрастал, набирался сил. Через несколько лет он будет играть уже в хоккей с шайбой и не на замерзшем озере, а в настоящей коробке, построенной между общежитиями, где зимой будет заливаться каток. Тренировать его будет Павел Петрович Караганов. Тренер тоже будет выходить на лед с молодыми ребятами. А мне в этом виде спорта участвовать так и не довелось. Только болел за наших, особенно, когда играла тройка Михайлова.

— Где наша рыжая кошка? — спросил я маму.

— Мы ее привезли, — сказала мама, — на второй день она спрыгнула с балкона 4-го этажа и убежала. Ее видели в старом доме, где сейчас никто не живет. Кошка привыкает к месту, а не к людям.

Осенью в нашу новую квартиру заглянуло несколько школьных друзей, что остались в поселке. Родителей не было дома, и мы выпивали. От ребят я узнал, что в буфете студенческой столовой работает моя одноклассница Людмила Долженко. На следующий день я заглянул в столовую и нашел там мою знакомую, с которой проучился все десять лет в школе. Я хотел угостить родителей и брата, и купил у Людмилы кусок пряничного торта, что лежал у нее на витрине. Торт оказался каменным. Наверное, этот пряник был произведен, когда мы с Людмилой ходили еще в начальную школу. Я его ел потом в одиночку недели три, отпиливая по кусочку ножом с зубчиками. Возможно, Люда не знала, что пряник давно затвердел. А, может быть, я ее чем-то обидел в школе и забыл.

Все эти месяцы до весны следующего года я готовился к вступительным экзаменам в Институт точной механики и оптики, не подозревая, что у военкома свои планы и мне предстоит поступать в военное училище. А пока я настойчиво учился, ходил в старый каменный спортзал с Витей Симоновым к тренеру Борису Погоре, который успел отслужить в армии и доучивался в техникуме. Витька, учился тогда на бухгалтерском отделении в нашем техникуме и мечтал о науке. Он, кажется, досконально знал биографии всех выдающихся физиков. Мы встретимся с ним через пару лет, когда он отслужит в армии в качестве патологоанатома.

А еще я влюбился в красивую и строгую девушку, которая училась в техникуме на последнем курсе. Мы с ней встречались, ходили в кино и проводили время вполне невинно и целомудренно. А весной, когда я уже был подстрижен по ноль, расстались и больше никогда не виделись.

Через два года летом я приехал из Ленинграда в отпуск к родителям почти на целый месяц. За два года службы в училище я похудел, окреп и сбрил усы, которые появились у меня примерно с восьмого класса. Я так привык к ним, что, когда командование приказало убрать всю поросль с лица, некоторое время пытался сохранить свои усы, а потом сдался и все-таки сбрил темные волосы над верхней губой и не узнавал свое лицо, избегая смотреть в зеркало, так как я себе не нравился безусым.

Два дня я отсыпался и наслаждался маминой домашней едой, а на третий день одел гражданскую одежду и пошел в центр села, где располагался клуб и по вечерам показывали кинофильмы. Первый сеанс начинался в девятнадцать часов, а второй двумя часами позже.

Я долго искал, что же мне одеть, и одел ярко синие спортивные брюки и полосатую отцовскую рубашку-тенниску с коротким рукавом, которую покойная бабушка называла бобочка.

Я шел по улице Карла Маркса, по не асфальтированной, поросшей травой по обочинам грунтовой дороге, по которой весной можно было пройти только в сапогах. На этой улице я прожил все школьные годы. Наш старый дом в центре села стоял закрытый без хозяев с заросшим травой палисадником, среди которой краснели многолетние цветки настурции, их очень любила бабушка. Несколько кленов, посаженных мною с отцом зеленели за невысоким штакетником.

У сельского клуба толпился народ, в основном подросшая молодежь. Многие мои одноклассники разъехались по ближайшим городам, поступили в институты или служили в армии. Я смотрел по сторонам, в надежде увидеть кого-нибудь из бывших одноклассников или знакомых. Вдруг меня кто-то хлопнул по плечу, я обернулся и с удивлением увидел высокую крепкую фигуру Вани Бошмана в форме десантника.

— Здорово, Саня! — сказал Бошман, улыбаясь и протягивая руку.

Мы обнялись

— Здравствуй, Ваня! — сказал я, — как ты заматерел!

— Ты как? — спросил Бошман.

— Закончил второй курс военно-морского училища, — ответил я.

— Еще три года? — спросил Иван.

— Да нет, наверное, гораздо больше, — сказал я и улыбнулся.

Оказалось, что Бошман в отпуске и скоро заканчивается его срочная служба. Я вспомнил, как полтора года назад осенью, мы с друзьями провожали другого Ивана, который был старше меня на год, в армию. В простом деревенском доме были накрыты столы, на которых красовались многочисленные бутылки с красным и белым. Я, тогда еще десятиклассник, решил водку не пить, а только немного выпить портвейна. Потом оказалось, что в бутылки из-под водки был налит самогон, а в бутылки из-под вина тоже был налит самогон, только густо закрашенный портвейном. Ерш сделал свое дело. После застолья гости играли в футбол, бегая по рыхлому чернозему убранного от картофеля огорода и забивая голы в ворота, сооруженные из холмиков бадыли, которая осталась после уборки урожая. Я захмелел от самодельного «вина», в какой-то момент споткнулся и упал на рыхлую землю лицом вниз, ноги не держали меня. Вставать совершенно не хотелось. Дома я долго отмывал лицо и шею под рукомойником, выковыривая чернозем из ушей, а потом вытряхивал землю из карманов.

Ваня Бошман распрощался со мной и ушел, гипнотизируя сельских девчонок своей статью, голубым беретом и многочисленными значками на широкой груди. Я остановился у рукописной афиши, выполненной гуашью местным художником. В этот вечер в клубе показывали «Король-олень». Я успел посмотреть этот фильм в Ленинграде. Он мне не понравился, не смотря на великолепный ансамбль актеров, музыку Таривердиева и голос молодой Аллы Пугачевой. Второй раз идти не хотелось.

Сельский клуб представлял собой длинное одноэтажное строение, отштукатуренное и выкрашенное гашеной известью в белый цвет. Небольшое фойе делило здание пополам. Правое крыло, ближе к Ленинской улице, занимал кинозал, а слева размещалась библиотека с читальным залом. Раньше сельский клуб находился в бывшей церкви, как и во многих населенных пунктах по всей стране. Но здание церкви пришло в негодность и клуб перенесли в помещение, которое освободил зооветеринарный техникум.

Рядом со входом в клуб стояли повзрослевшие школьники, деревенская молодежь, многих я знал в лицо. Меня тоже узнавали, подходили, здоровались, интересовались, где я сейчас и что делаю.

На крыльце клуба возник какой-то шум. Я поднял голову и увидел пьяного парня, его звали Сергей. Он только что вышел из клуба, неосторожно толкнув кого-то из ребят, и теперь стоял на площадке покачиваясь. Сергей был старше меня на год и, кажется, успел уже отслужить в армии. Мы не были друзьями, но были знакомы, здоровались раньше при встрече.

Сергей, не смотря на свое состояние, резво сбежал с крыльца и сразу направился о мне. Ни слова не говоря, он наотмашь ударил меня по лицу, затем второй раз. Я не ожидал агрессии от хорошо знакомого парня, но все-же успел нырнуть под первый удар, который пришелся по голове вскользь, потом отступил немного назад, так что второй удар пришелся в плечо. Я успел почувствовать запах перегара, исходящий от деревенского парня.

Сергей остановился и стоял столбом и, кажется, недоумевал, почему его соперник не упал после его двух ударов и, почему он не сопротивляется, не дает ему сдачи. Я же понимал, что мой недоброжелатель сейчас снова бросится на меня с кулаками, и мне придется защищаться, а драться мне совсем не хотелось.

— Ты что, Сергей? — удивленно спросил я, — не узнал меня?

Но Сергей, похоже и не собирался узнавать никого. Он продолжал выполнять программу, загруженную на сегодняшний вечер — выпить и подраться, выпить и кого-нибудь побить.

Я уже понял, что драка неизбежна и готов был отразить второй наскок неприятеля. Но тут кто-то коршуном слетел с клубного крыльца и возник между Сергеем и мной, я только увидел спину невысокого жилистого человека. В следующий момент на Сергея обрушился град совсем не боксерских, а размашистых хулиганских ударов.

Ты что, Амантай?! — только прокричал Сергей, закрываясь от многочисленных ударов по его лицу, по голове, по шее.

Сергей не отвечал обидчику, он только старался прикрыть свою голову руками, но это у него не очень получалось. Лицо его сделалось красным, из носа сочилась кровь, губа была разбита. Амантай остановил свою мельницу из ударов, видимо решив, что противник достаточно проучен. Он повернулся ко мне лицом и молча протянул руку. Я взглянул Амантаю в лицо и с трудом узнал того мальчишку, с которым несколько лет назад «играл в шахматы» на школьном вечере. Передо мной стоял девятнадцатилетний старик. Вокруг узких глаз Амантая рассыпалась сеть преждевременных морщин, глубокие носогубные складки заканчивались у самых губ, уголки губ приспущены, на левой щеке был виден свежий шрам. Я не понимал, почему этот казах, с которым мы никогда не были дружны, заступился за меня и теперь, ни слова ни говоря, отошел в сторону и где-то растворился в толпе односельчан.

— Привет, Саша! — сказал кто-то рядом.

Я повернулся. Передо мной стоял Толик Симонов.

— Привет! — сказал я, — как ты? Учишься? Работаешь?

— Я только из армии пришел, — сказал Толя. Буду устраиваться на работу.

— А где служил?

— В морге!

— Что? Ты же бухгалтер!

— Я им сказал, что заканчивал бухгалтерское отделение, — сказал Толя. А они говорят, что в дипломе написано «зооветеринарный техникум», значит доктор. Так я и прослужил два года в морге. Могу теперь патологоанатомом работать.

Я был рад увидеть приятеля, с которым вместе занимался спортом, но я был слишком возбужден только что произошедшим инцидентом.

— Ты видел, как Сергей набросился на меня? — спросил Артем.

— Да козел он, постоянно пьяный, — сказал Симонов. — Не бери в голову. Он свое получил, да и ты бы его остановил, я бы помог.

— А почему Амантай за меня вписался? Как ты считаешь?

— Не знаю, — сказал Толя, — он ведь только откинулся, это уже его второй срок, думаю, что не последний.

— Ты домой или в кино? — спросил я.

— Домой, — сказал Толя. — Пойдем, нам ведь по пути.

Мы шли по центральной улице, единственной в селе заасфальтированной дороге, по которой только однажды нам навстречу проехал серенький Москвич-402, да еще какой-то школьник промчался на отчаянно трещавшем и дымящем мопеде. Впереди нас, взявшись за руки, шла какая-то парочка, а на встречу попался невысокий парнишка, по возрасту школьник, с портативным магнитофоном в кожаном футляре, висевшем у него на плече. Из магнитофона звучала песня «Эти глаза напротив» в исполнении Валерия Ободзинского. Центральная улица, в народе ее звали грейдер, оживала только в уборочную страду, когда по ней шли ЗИЛы-157, груженые зерном, да зерноуборочные комбайны, перебрасываемые с одного поля на другое.

Закатное солнце диском расплавленного золота освещало нам дорогу, слепило глаза и не спеша пряталось за лес, подступающий к поселку черной полосой.

Совсем скоро мои родители и брат переедут в двухэтажный коттедж, стоящий в сосновом лесу на окраине поселка. Коттедж делился на две семьи. Вторую половину занимала семья директора техникума. Директором был Ким Валентин Харитонович, с ним проживала его супруга Цой Евронья Никитична и дети Вячеслав и Элеонора. Мама в те годы научилась готовить удивительно вкусные корейские кушанья обильно приправленные соевым соусом. С тех пор этот соус всегда у меня на столе. Пройдут многие годы и в деревне под Сеулом корейские инструктора будут учить меня и еще с десяток разноплеменных туристов со всего света готовить острое национальное блюдо кимчи красного цвета от обилия перца.

В этот дом я привез с собой моим родителям-огородникам, появившееся в Ленинграде устройство для подмагничивания воды. Изготовители в инструкции гарантировали прирост 40 процентов к урожаю, если воду для полива овощей предварительно пропускать через эту трубку-магнит. А еще в инструкции было написано, что обработанная вода полезна людям, склонным к образованию камней в почках. Мои родители вычитали это в инструкции и пошли к соседу, страдающим от этого недуга. Видимо, Валентин Харитонович попробовал магнитной воды, ночью ему вызывали неотложную помощь из районного центра. Я, кажется, чувствовал себя виноватым, но привозил я это устройства для полива огорода.

В один из моих первых приездов домой в тот период произошел забавный случай. В студенческом городке, где проживали мои родители, случилась авария, прорвало водопровод. На объекте работал экскаваторщик из районного центра. В конце дня директор техникума зашел к нам домой.

— Елена Алексеевна, — сказал Валентин Харитонович, — надо бы поощрить тракториста. Выдайте ему, пожалуйста, бутылку медицинского спирта.

Мать трудилась в огороде, руки в земле. Еще куча недоделанных дел.

— Саша, — обратилась мама ко мне, — возьми ключи от лаборатории и налей в бутылку спирт. Только бери из початой бутыли, что стоит справа, налево не ходи. Там метанол, яд! Ты понял меня?

— Конечно, понял, — сказал я.

Я сходил в главный корпус техникума, открыл лабораторию, взял чистую бутылку, воронку, налил до верху из бутыли, что стояла справа на полу. Бутылка была без пробки, пришлось свернуть подвернувшуюся бумажку и заткнуть ею горлышко. Тракторист ждал внизу. Ему предстояло на тракторе"Беларусь"проехать не менее 16 километров до города Щучинск, где он проживал. У дверей дома меня ждала взволнованная мама и директор Ким.

— Саша, ты из какой бутыли наливал спирт? — спросила мама.

— Справа на полу стояли бутыли, одна початая, из нее и наливал.

— А что на ней написано?

— Я не читал.

Тревога матери и директора начала передаваться мне. Из дома вышел отец, на нем был пиджак, он явно был одет, словно собрался на работу.

— Поехали, сказал отец Валентину Харитоновичу.

— Лена, ты не волнуйся, мы туда и обратно.

Мы с мамой пошли в лабораторию. Я показал бутыль, из которой налил спирт.

— Все правильно, — сказала мать.

— Метиловый спирт у меня вообще закрыт в шкафу.

Она ругала себя за то, что не пошла сама, а послала меня. Потом успокоилась и стала ждать отца.

В это время директор с отцом приехали в районный центр, каким-то образом узнали, где живет тракторист и буквально ворвались к нему в дом. На улице было уже темно, в Кокчетавской области не бывает белых ночей. Тракторист ужинал, рядом с ним сидел какой-то мужчина, женщина стояла у плиты, пахло жареной картошкой с луком. На столе стояла початая бутылка, закрытая свернутой бумажкой, в одной тарелке огурцы и помидоры, в другой — соленые белые грузди. Отец стремительно подошел к столу, поставил на стол целую бутылку водки, предусмотрительно привезенную с собой, и взял со стола бутылку со спиртом.

— Не понял! — сказал тракторист и поднялся из-за стола, за ним встал и его товарищ.

— Спирт может быть не качественным, — сказал Валентин Харитонович.

— Как вы себя чувствуете? — спросил отец. — Живот не болит, не тошнит, рвоты нет?

— Да ничего у нас не болит, — возмущенно ответил товарищ. — Отличный спирт, медицинский. Я его водой разбавляю, а Коля так — не разбавленным.

Бутылка водки все же сняла возникшее было напряжение. Через десять минут директорский УАЗ возвращал руководителей с остатками медицинского спирта домой.

Однажды в этом доме гостил мамин двоюродный брат Евгений Богданович Шишковский, который работал в Электростали на заводе электриком, на том самом заводе, где его отец до войны был главным инженером, а до этого воевал в русско-японскую войну и был награжден орденом. Мы виделись с маминым братом всего один вечер, утром следующего дня я уезжал обратно на службу.

В 1983 году мы с женой привезем показать дедушке и бабушке годовалую внучку Олю.Возможно мы назвали так нашего первенца потому, что в 1959, клгда мама была беремена, я ждал сестренку, которую родители хотели назвать Ольга, но родился Юра. УЗИ в те годы не было, так что пол ребенка заранее не определяли. Это будет последний мой визит в родительский дом в Котуркуле.

В 1988 году, когда мы с отцом приедем из Омска на могилу бабушки, Валентин Харитонович Ким приютит нас на своей половине. Я помню стол, уставленный блюдами национальной корейской кухни: суп с самодельной лапшой, огненная оранжевая кимчи, хе из мяса с твердоватой картошкой, нарезанной тонкими прямоугольными параллелепипедами, какой-то фантастически вкусный папоротник и все это обильно приправленное ароматным соевым соусом. Нужно сказать, что у наших соседей было традицией в определенное время летом выезжать в лес для сбора ростков папоротника.

Теперь по адресу Студенческий переулок — 4 — Гостевой дом Katar hause? Так написано на карте. Проживание 120000 тнг. Есть баня. Читаю отзыв:

Отличное место для отдыха. Арендовали целый подъезд. В доме чисто, уютно, есть все необходимое для комфортного времяпровождения. Готовят вкусные завтраки. Вечером разжигают костер. Всем советую. Цена соответствует качеству.

Канат Солтанбеков

В последний раз я приезжал в Катарколь с братом в 2019 году. Мы остановились в гостинице поселка Боровое в 16 километрах от Катырколя. В первый день Сергей Борисович Савельев, проявляя гостеприимство, угощает нас обильным обедом. Стол был накрыт в общежитии, которое Савельев отремонтировал и обеспечил отопление. Раньше оно было женским, куда не пускали особей мужского пола. Именно сюда когда-то Виктор Махинько предлагал мне проникнуть по пожарной лестнице. Я уже несколько лет не брал в рот спиртное по рекомендации врачей. Но в тот раз я пил казахстанскую водку наравне со всеми.

После обеда мы пошли в гости к бывшему преподавателю Писаренко Петру Афанасьевичу и его супруге Антонине. Встреились мы с четой Писаренко на улице перед 4-хэтажным домом. Утепленная труба отопления подходит к дому и образует ворота в виде большой буквы П. На верней штанге ворот крупными буквами по-русски написано «КОТУРЛЯНДИЯ». Мы здороваемся у ворот в этот рай нашей молодости и фотографируемся. Антонина, увидев меня, восклицает:

— Генрих Иосифович!

Мы обнимаемся. Она видит во мне отца. Двумя часами раньше Сергей Борисович сделал нам экскурсию по кабинетам главного корпуса бывшего техникума и показал нам кабинет завуча. Здесь в небольшом кабинете отец провел не менее полутора десятков лет, организуя учебный процесс.

Квартира Писаренко на четвертом этаже, как раз над нашей бывшей и в точности повторяет планировку. Мы сидим в гостиной за накрытым столом. Петр Афанасьевич демонстрирует свои многочисленные настойки. Он травник. Когда-то давно он закончил минскую сельскохозяйственную академию, приехал в Казахстан в зооветеринарный техникум, преподавал, женился на своей студентке и остался здесь навсегда. Дети выросли и уехали в город. А неугомонный Петр Афанасьевич и Антонина все время в движении: огород, кролики, заготовки, настойки из трав. Время от времени Писаренко подходит к ноутбуку, стоящему на журнальном столике и сообщает нам о посланиях, поступающих на его компьютер от бывших котуркульцев, проживающих в далеких городах и странах.

— Как вы без отопления? — спрашиваю я.

— Да, мы с Тоней топим печь, вот так идет дымоход, здесь топка, — сказал 80-летний пенсионер, — летом заготавливаем дрова, все, как раньше.

Цивилизация сделала шаг назад. Хорошо, если будет два шага вперед.

На следующий день мы лежим с Юрой в гостиничном номере на ковре с казахским национальным орнаментом. Мы переживаем вчерашний эмоционально-насыщенный день. Наверное, нам было бы хуже, если бы не дегустация лечебных настоек Петра Афанасьевича.

На улицу мы выползаем только к обеду. Против гостиницы стоит настоящая большая юрта. Миловидная девушка приглашает зайти и отведать казахские национальные блюда. Мы заказываем кумыс, лепешки суп-лапшу и казы. Нас обслуживает женщина — мама той девушки, что встретила нас при входе в юрту. Ее фамилия Хусаинова. Оказалось, что она хорошо знает Сергея Борисовича Савельева, а сама и вовсе является супругой бывшего акима Катарколя. Аким — это глава местного исполнительного органа государственной власти в Казахстане.

— Да, я помню, в моем свидетельстве о рождении была подпись акима Хусаинова, — говорю я брату.

— Ну, этот уже и не жив, наверное, давно, — поправляет меня брат.

— Да, — соглашаюсь я, — наверное, это его рдственница

Мы фотографируемся в казахских национальных одеждах на фоне ковра, украсившего стенку юрты. На мне синий расписанный халат шапан, на голове колпак выполненный в том же стиле, в руках добра. Справа от меня Светлана — Юрина жена, она тоже в казахских национальных одеждах. Я сделал себе несколько тетрадей, поместив эту фотографию на обложку и записываю в них все, что сохранила память. По-моему, на этой фотографии я похож на старика Муканова.