Стрела Габинчи

Алекс Орлов, 2010

Иногда мечты воплощаются, правда, не всегда так, как о том мечталось. Это испытали на себе два шестнадцатилетних жителя средневекового города, затерянного то ли в прошлом, то ли в чьем-то будущем. Увлеченные рассказами о дальних странствиях и путешествиях, они неожиданно оказались обвиненными в преступлениях, которых не совершали. Прачкин сын — Клаус и кухаркин сын — Ригард бегут из ставшего вдруг враждебным города в не менее враждебный и трудный для выживания окружающий мир. Теперь им предстоит кормиться лишь своими трудами и защищаться своими силами, продолжая бесконечное путешествие поневоле.

17

Клаус сунул в кладку последнее полено и, ударив кресалом по кремню, с первого раза запалил мох. Потом закрыл печку и прислушался к тому, как усилившаяся тяга раздувает пламя.

Позже, когда дрова разгорятся, надо прикрыть заслонку, чтобы кладка тлела всю ночь, кипятя в котле белье с щелоком. К утру дрова прогорят, котел немного остынет и белье можно будет полоскать, сушить и гладить.

Прислушиваясь к треску дров, Клаус вздохнул. Сегодня мать потребовала у него ответа — где взял деньги на обновки? То, что его радовало, ее очень напугало. Пришлось придумать историю про то, как они с Ригардом нашли золотой талер и поделили его.

Наверное, мать ему не поверила, но ничего не сказала.

Взяв с полки коптящую лампу, Клаус зевнул и пошел в комнату, но неожиданно за расшатанной дверью послышались шаркающие шаги, а затем кто-то постучал.

— Кто там? — негромко спросил Клаус, старясь не разбудить мать.

— Мня… ето… Открой, Клау… ус…

— Ты, что ли, Брицай? — спросил Клаус, узнав по голосу уличного пьяницу, который что ни день валялся в сточной канаве.

— Ну… открой… скажу скорее…

Днем, проходя мимо Брицая, Клаус подал ему крейцер, и, видимо, теперь тот пришел попросить добавки.

Клаус не хотел открывать, самым лучшим было послать этого пьянчугу через дверь и идти спать, однако он боялся, что Брицай поднимет шум и разбудит мать.

Пришлось открыть.

— Ну чего тебе? — спросил Клаус, освещая лампой перекошенное лицо Брицая, от которого разило так, что от него прятались даже собаки.

— Тебе убить хотят… Эта…

— Убить? О чем ты?

Клаусу показалось, что пьянчуга бредит, и он оглянулся на дверь комнаты — если мать такое услышит, ее потом не успокоить.

— Беги… Убьют и повесют… Господские слу… слуги…

— Уходи отсюда, Брицай. Уходи. Тебе это приснилось — иди восвояси.

— Побере… гись… Они тут… они на… улице…

Клаус хотел выпроводить с крыльца Брицая, но не желал пачкать руки об его зловонные лохмотья. Впрочем, пьянчуга сам повернулся и, покачиваясь, пошел прочь, продолжая что-то бормотать.

Уже закрывая дверь, Клаус услышал:

— За золото габинч… чийское… На дыбу… На дыбу…

Он стоял и не верил собственным ушам — откуда Брицай мог знать про габинчийское золото?

Дунув на фитиль лампы, Клаус постоял у двери, привыкая к темноте. Потом поставил лампу в угол и, стараясь не шуметь, снова открыл дверь.

Было тихо. Где-то далеко, у дороги, лаяли собаки, журчала в канаве вода. По улице, не разбирая дороги, уходил по грязи Брицай. Время от времени он что-то бормотал, но разобрать что было трудно.

Клаус вышел на покосившееся крыльцо и потянул носом, улавливая знакомое зловоние: до сточной канавы было меньше десяти шагов. Дальше она сворачивала вправо и тянулась до самой реки, а вдоль нее была натоптана тропинка, по которой он каждый день таскал воду.

Сделав еще несколько шагов, Клаус оказался на подгнившем настиле, который здесь, на грязной окраине, был вместо мостовой.

Накануне вечером прошел дождь, который «подновил» грязь и сделал обочины улиц непролазными.

Где-то открылось окно и на улицу выплеснули ночной горшок. Волна зловония прокатилась вдоль стен и достигла Клауса.

«Даже до канавы дойти ленятся, свиньи», — подумал он, вспомнив рассказы заезжего торговца о городах на севере, в которых дерьмо уходило в реки не по канавам, а с помощью спрятанных в землю потаенных труб, и оттого на улицах поддерживался чистый воздух.

Представить такое Клаусу было трудно, к запаху зловонных улиц он привык с детства.

Вдруг в непроницаемых тучах появилось оконце, и свет неполной луны робко скользнул по латаным крышам с потрескавшейся черепицей. Клаусу показалось, что в темноте блеснуло железо, и он замер, словно каменное изваяние, стараясь уловить хотя бы слабый звук.

«Человек там, что ли?»

Это был шепот, который Клаус уловил будто во сне.

«Не шевелится… Нет, не человек…»

«А я тебе говорю — человек… Не было его там… Не было».

Клаус затаил дыхание, пытаясь угадать, откуда раздается шепот. Но никаких подсказок, кроме журчания нечистот в канаве и мяуканья кошки на соседней улице, слышно не было.

«Показалось», — решил он и вздохнул.

«Пошевелился вроде…» — тотчас донеслось от стены справа. Тучи разошлись, давая больше лунного света.

«Да человек же!» — настаивал все тот же беспокойный голос, но ему никто не ответил. В следующее мгновение раздался металлический щелчок, обеспокоивший Клауса — уж не целятся ли в него из арбалета?

«За золото габинч… чийское… На дыбу… На дыбу…» — вспомнил он бессвязный бред пьяницы Брицая. Мог ли тот что-то подслушать на темной улице? Да запросто! Кто примет всерьез грязного пьянчугу? При таком говорят не стесняясь.

«На дыбу… Убьют и повесют… Господские слуги… Беги…»

А куда бежать? Если вниз к реке, там открытое место и спрятаться негде. Остается только вперед, до пересечения с Брусничной, а дальше налево и снова к окраине, чтобы проскочить в кузнечную слободу, где мастерских понаставлено да кучи угля. Кто не знает, особенно не побегает!

В какой-то момент Клаусу пришла мысль, что все это лишь дурной сон. Ну да, по-другому и быть не может!

— Клаус, сын прачки Марты, именем лорда Ортзейского и земли Ганускай графа Виндорфа ты арестован! Не смей сопротивляться, ибо это будет зачтено как…

Дослушивать Клаус не стал, он рванулся вперед по едва видимому в темноте прогибающемуся под ногами настилу.

— Держи его! Стреляй в ноги!..

Клаус сиганул вправо, тотчас погружаясь в грязь. Ах, новые сапоги! Ах, новые штаны, за золото купленные!

Щелкнул арбалет, болт с треском врезался в дверь зеленщика Руттерга. Клаус снова выскочил на мостки и понесся что было духу, боясь лишь подскользнуться и шлепнуться на грязную обочину.

— Воры! Воры-ы-ы! — закричала спросонья какая-то баба.

«Вот дура…» — подумал Клаус, сворачивая на Кузнечную улицу, мощенную камнем за счет мастерового народа. Так им было сподручнее возить руду и уголь.

Впереди показался отряд стражников с алебардами и масляными фонарями. Клаус прибавил ходу, надеясь проскочить между ними, однако стражники выставили алебарды.

— Вон он, Хоттерн! Стреляй! — закричали сзади. Клаус бросился влево, и, как оказалось, вовремя. Щелкнул арбалет, и в кирасу самого рослого стражника врезался болт.

Поднялась суматоха, надо было воспользоваться ею и как-то прорваться сквозь шеренгу стражи, однако легко проскочить Клаусу не дали. Чей-то кулак врезался ему в лицо, и он покатился по мостовой, освещенной полудюжиной масляных ламп.

— Руби злодея! — заорал кто-то совсем рядом. Клаус оттолкнулся от стены и перекатился в другую сторону, а в следующее мгновение по мостовой лязгнула здоровенная секира, вышибив сноп искр и каменную крошку, больно хлестнувшую Клауса по уху.

— Руби! — завопили с другой стороны. Клаус разогнался на четвереньках, вскочил на ноги и рванулся к кузнечной слободе.

— Уйдет же! Уйдет, стреляйте кто-нибудь!

Клаус шмыгнул в проходной двор, слыша сзади топот и тяжелое дыхание.

«Убьют!» — подумал он, и эта мысль придала ему сил.

Никогда еще Клаус не бегал так быстро и так много. Он взбегал на кучи угля и резко менял направление, перемахивал через заборы и, замирая, таился в темных углах. Но оторваться ему никак не удавалось, к преследователям подходили все новые силы, и пару раз его едва не схватили.

Поняв, что еще немного — и его поймают, Клаус судорожно выгреб из кармана все свои монеты — золотые, серебряные, медные — и, крикнув «Забирайте свое золото!», швырнул их в стену перед собой, а потом резко свернул налево.

Брошенный в него кинжал пролетел мимо, а звон монет отрезвил загонщиков, заставив сбавить темп. Когда последние из погони стали собирать монеты, первые тоже вернулись к ним и устроили ссору.

Ссора разгоралась, послышались оскорбления и звон мечей, а Клаус продолжал нестись по улицам, потеряв всякую ориентацию.

Наконец, немного поостыв, он понял, где находится, и, выскочив к грязной канаве, побежал к реке.

Другого направления для себя он не представлял, река казалась ему лучшим убежищем.

Добравшись до берега, Клаус остановился, чтобы перевести дух. Где-то в городе еще слышались крики, и собаки заливались злобным лаем, а река мирно несла свои воды к океану. Только теперь Клаус понял, что спасся.

Мазнув ладонью по лицу, он обнаружил кровь, натекавшую из рассеченной брови.

Умывшись и немного попив, Клаус посмотрел на противоположный берег и спросил сам себя:

— Ну и что теперь делать?

Ответом ему был жуткий, полный ужаса вопль, донесшийся со стороны города. Клаус так испугался, что юркнул под дырявую лодку, не зная, что и думать.

Прошло несколько тревожных минут, а потом вдруг послышалось шлепанье босых ног по берегу и всхлипы с жалобными подвываниями.

Голос показался Клаусу знакомым. Вот человек достиг берега, похлебал речной воды и снова стал подвывать, все более убеждая Клауса, что он его знает.

— Ригард… Ригард, это ты?

Всхлипы прекратились, стало тихо.

— Румяный, не бойся, это я, Клаус!

— Кла… Клаус? Шо… Что ты здесь делаешь?

Ригард перестал всхлипывать и пошел на знакомый голос.

— То же, что и ты, — ответил Клаус и вздохнул. — Меня стражники гнали и стреляли из арбалета.

— В… в меня тоже стреляли… — поделился Ригард и всхлипнул. — Мамашу напугали…

— Да ты в ночной рубашке, что ли? — удивился Клаус — в слабом свете луны Ригард выглядел как белое пятно.

— В рубашке, да. Как есть голый… Одежку пришлось с собой тащить и сапожки… Все новое, Клаус, тебе такие и не снились! Я за все золотой полуталер отдал, честное слово!

— Ну что же, мой ноги и надевай свои обновки. И как ты их не потерял?

— Как я мог потерять, я же такой одежки в жизни не носил! У купца Стоккриша покупал, с выбором!

— А я у Венцеля.

— Правда? Ты тоже в обновке?

— Да, — Клаус вздохнул. — Наверное, мы вчера совсем немного разошлись, а то бы в одну лавку пошли.

— Наверно… А сапожки у тебя короткие?

— Короткие.

— А курточка суконная?

— Да, серая и с подкладкой.

— А у меня черная.

Перестав всхлипывать, Ригард какое-то время шуршал обновками, а потом притопнул ногами — это означало, что он полностью одет.

— И что теперь делать будем? — спросил он, присаживаясь на лодку.

— Не знаю. У тебя деньги остались?

— Нет. Должно, из кармана выпали, когда я штанами тряс. А ты свои куда подевал?

— В стену бросил.

— В стену? Как это в стену?

— Они меня почти схватили, прямо в затылок дышали, тогда я и бросил все, что нашел в кармане, в стенку и так отвлек их. Иначе бы не уцелел.

— Ну… Ну и правильно. Это лучше, чем алебардой получить…

— А кто там орал так страшно? Я даже обомлел.

Ригард хмыкнул:

— Это я стражника уделал.

— Чем уделал?

— А ногтями! Расцарапал рожу одной рукой. В другой-то обновка — сапоги, курточка, штаны… А он меня за рубашку схватил и орет — поймал! Вот я его и уделал.

Ригард хохотнул, но потом снова загрустил и зашмыгал носом.

— Что теперь с нами будет, Клаус?

— Не знаю. Но отсюда нам бежать надо.

— А куда?

— Пойдем вдоль реки, может, набредем на какой-нибудь дальний порт и наймемся на галеру.

— Да, наймемся на галеру! — обрадовался Ригард. — А потом отправимся до самого океана и вернемся через год богатыми людьми, правда? Небось за год все забудется, правильно я говорю?

— Конечно, забудется, Ригард… — Клаус вздохнул. Он и представить себе не мог, как будет жить этот год и на какие средства. Хорошо бы наняться на галеру, но он слышал, что в команды берут людей подготовленных. А какая у них с Ригардом подготовка? Они лишь смотрели с берега да заглядывали на пристани через борта.

В конце концов приятели двинулись на восток, решив до рассвета отмахать миль десять, чтобы пущенные по следу конные стражники не смогли поймать их.

В том, что будет погоня, они не сомневались.

— И зачем мы на это золото позарились… — со вздохом произнес Ригард, когда они отошли от города на полмили.

— Теперь жалеть поздно, — сказал Клаус. — Зато одежку купили. Потом ее продать можно, а сами пойдем в простом.

— Я свою не продам! Я о такой одежке всю жизнь мечтал!

Клаус не ответил.

— Они нас что же, за грабителей приняли? — спросил Ригард через пару минут.

— Выходит, так.

— Но мы же еще дети, Клаус! Разве могли мы солдат поубивать? Что они там думают, эти стражники?

Клаус, немного подумав, сказал:

— Наверно, им все равно, кого хватать. Потом, на дыбе, мы бы во всем признались.

— Как это «на дыбе»?! — воскликнул Ригард и даже остановился.

— Меня Брицай предупредил. Видать, услышал что-то на улице, пока в канаве валялся, и постучался ночью. Бубнит что-то непонятное, я его прогнать хотел, а он и давай говорить — беги, дескать, а то на дыбу отправят и повесят. Вот я и задумался.

— А меня, выходит, ты предупредил…

— Как это?

— Ты мимо моего дома пробежал, мамашу переполошил, вот я и проснулся. И почему-то сразу решил, что это за мной пожаловали. Вскочил как был в рубашке, схватил с лавки одежку, сапоги — и в дверь, а там уже и солдаты со стражниками. Фонари горят, арбалеты клацкают и алебарды, алебарды… Много алебард! Вот я вдоль них и побежал, а они вжик-вжик, да все мимо!

— Жуть какая! — поразился Клаус, живо представив страшную картину, как босой Ригард бежал между отточенных лезвий.

— Да уж. Слушай, а может, в Габинчи рванем, а? — вдруг предложил Ригард.

— А почему не ко двору его королевского величества? — усмехнулся Клаус. — Нет, Ригард, нам теперь нужно по-настоящему жизнь налаживать, ведь мы с тобой, считай, взрослые люди. Такие уже на войну ходят, а мы при мамашиных юбках засиделись. Разве это правильно?

— Ну… — Ригард вспомнил полную съестных припасов кладовку и вздохнул. — Может, ты и прав, Клаус. Может, ты и прав.