Страна

Страна́ — территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко говорят не о границах, а о «рубежах»). В соответствии с этим, выделяют несколько типов стран:

• Политические страны (территория государства или колонии)
• Физико-географические страны и области
• Культурные страны и области

Исторические страны и областиСтрана может как обладать государственным суверенитетом, так и находиться под суверенитетом другого государства (колонии, подопечные территории).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В современное понятие «Ближний Восток» следует включить три субрегиона: а) Турцию в современных границах, б) Иран, в) арабские страны Азии и Египет. Это определение как нельзя более соответствует как современным, так и сложившимся традиционным взглядам на понятие, обладает с одной стороны геокультурной завершенностью, с другой – явными лингвистическими, этническими, религиозными, экономическими и политическими отличиями составных частей друг от друга. Каждая из стран, групп стран – субрегионов, обладает характерными векторами политического и экономического развития, особенностями, отличающими его от остальных. Однако при этом сам регион имеет ярко выраженную геополитическую судьбу, которую веками в той или иной степени разделяют все страны и народы Ближнего Востока. В исследуемый авторами настоящей книги период конца XIX – начала XX вв. все страны региона прошли путь от объекта международных отношений, стран с зависимым развитием, колоний и полуколоний, через национально-освободительные движения, революции и войны, к ярко выраженной субъектности, обладанию уникальным политическим, идеологическим и экономическим содержанием.

Коллектив авторов, Ближний Восток: война и политика, 2010

Большинство стран с развитой экономикой, работающей демократией, действенной правовой системой – например, США, Великобритания, Франция, Германия, – обеспечивают своим гражданам высокий уровень жизни и потому притягательны для иммигрантов из самых разных уголков земли. Отсюда их полиэтнический характер с постепенно уменьшающейся долей титульной нации и этноса. Такие страны, как Россия, Италия, Испания, Великобритания, исторически складывались как многонациональные государства с одним доминирующим этносом: в России это русские, в Испании – кастильцы, в Великобритании – англичане. Если в XVIII–XIX веках и до середины XX века в значительной части мира шло строительство национальных государств, то уже с середины XX века, особенно после окончания Второй мировой войны, большинство стран в Европе (а США еще раньше) стали наднациональными. Это означает, что приоритетным является гражданство, а этническая принадлежность имеет значение исключительно на личном уровне. Следовательно, гражданин того или иного государства находится в его полной юрисдикции вне зависимости от своего местонахождения в конкретный момент времени. И наоборот, у человека, имеющего гражданство не страны своего происхождения, а другого государства, подобных правовых обязательств по отношению к этнической родине не возникает. Более того, в случае столкновения интересов этих двух стран человек обязан выполнять свой долг перед гражданской родиной даже с оружием в руках, в противном случае он ответит перед законом.

Роберт Енгибарян, Время жить – выбор судьбы, 2016

Рассматривая региональную культуру как поле межкультурного взаимодействия, необходимо учесть, что это взаимодействие идет как «по горизонтали» – между народами, живущими на данной территории, так и «по вертикали», объединяя страну в единую общность (применительно к нашей стране можно было бы использовать название «Россия регионов»). И это единство обладает несколько иными очертаниями, чем традиционное административное районирование. Можно выделить как отдельные этнокультурные общности, обладающие при единстве территории государственным статусом (национальные республики в составе страны – Татарстан, Башкортостан, республики Кавказа), так и региональные культурные сообщества (Урал, Сибирь, Юг России, Дальний Восток), объединяющим началом которых служит исторически сложившийся способ жизни на данной территории. Вероятно, такой образ России мог бы существенно облегчить решение многих в том числе политико-экономических проблем сегодняшнего дня.

Ирина Мурзина, Теория и практика культурологических исследований

Большинство карт часто – возможно, даже слишком часто – составлялось с опорой на европейский опыт и подход. Именно поэтому на обычных картах в центре находится Европа. Поверхность мира не имеет никакого логического географического центра. Для составителей этих карт Европа была социальным, культурным и политическим центром. Большинство из нас видело карты, которые, критикуя этот европоцентристский взгляд, помещают Австралию наверху, а Африку в центре или изображают континенты пропорционально действительным географическим территориям (на обычных проекциях Европа и Северная Америка выглядят больше, чем они есть на самом деле). Но нам также необходимо сознавать, что карты побуждают нас считать национальные государства данными и неизменными, а себя – само собой разумеющимся способом отображения мира. Такой организации мира в виде системы предположительно равнозначных национальных государств всего пара сотен лет. Раньше многие местные общины не были тесно связаны с тем или вовлечены в политические дела того, что мы теперь считаем «своими странами». С другой стороны, империи организовывали политическую жизнь, которая не ограничивалась рамками большинства современных государств. Даже сегодня существуют другие важные основы для идентичности и солидарности, которые не согласуются с этой моделью национального государства, – религия, например, особенно для тех, кто, как многие исламисты, отвергает различие между религиозной и светской властью и стремится к созданию единых религиозных государств. В странах существуют важные внутренние различия, которые под воздействием идеи общей национальной культуры могут оставаться незамеченными. А с новыми масштабными международными миграциями появилось немало людей, которые имеют множество пересекающихся «национальных» идентичностей.

Крэйг Калхун, Национализм

Распад возглавлявшейся Советским Союзом мировой системы, а затем и самого СССР, наряду с постепенным и добровольным открытием Китая внешнему миру привел к восстановлению формального единства мировой системы – при центральной роли США. К исходу XX в. за пределами системы оставалось всего лишь несколько сравнительно небольших государств и территорий. Одни – по причине самоизоляции (Северная Корея), другие – из-за нарушения международных правил поведения (Ирак при Саддаме Хусейне, Югославия Слободана Милошевича, Ливия до 2003 г.), третьи – как непризнанные государства (Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия, Приднестровье, Турецкая республика Северного Кипра). Пограничное положение в этой связи занимают страны, подозреваемые в стремлении создать собственное ядерное оружие (Иран), и некоторые (но далеко не все!) авторитарные режимы (Александра Лукашенко в Белоруссии, Роберта Мугабе в Зимбабве)17. В то же время формальное единство является «единством поля» и не означает гомогенности. В известном смысле мир стал более фрагментарным, чем был во второй половине XX в.

Дмитрий Тренин, Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад», 2006

Эти страны имеют много общего. Все они находятся на границе пустыни и культивируемой земли и с древнейших времен до наших дней сталкивались с вечной проблемой вторгающихся кочевников. Две из важнейших стран, Египет и Ирак, находятся в орошаемых долинах крупных рек и с древнейших времен являются пересечениями торговых путей и централизованными государствами. Почти все они – аграрные страны с более или менее одинаковым общественным укладом и правящими классами, хотя внешние формы и даже социальные реалии меняются, по мере того как на всех их по отдельности влияет современный мир – в разное время, разными путями, с разной скоростью. Все, кроме самой Аравии, были приобретены арабами и исламом за счет великих завоеваний, и все они унаследовали одно и то же великое достояние: язык, религию и цивилизацию. Однако разговорный язык, как и религия, культура и общественные традиции, имеет множество местных различий. Давнее раздельное проживание и огромные расстояния способствовали тому, что у арабов в слиянии с различными местными культурами возникли активные локальные варианты общей традиции, иногда, как, например, в Египте, с глубоко укорененным ощущением местной национальной идентичности.

Бернард Льюис, Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы, 2002

Сегодня в мире существуют различные виды территориальной автономии: от административной (издание газет, радиовещание, судопроизводство на местном языке, некоторые дополнительные полномочия для местных органов) до государственной. В некоторых государствах автономные права предоставляются всем административным единицам, и в результате возникает так называемое «государство областей» (региональное государство). Такими региональными государствами сегодня являются Италия (по Конституции 1947 г.), Испания (по Конституции 1978 г.), Шри Ланка (согласно поправкам к Конституции 1978 г.) и ЮАР (после реформ 1994–1996 гг.). При этом речь не идет о детальном совпадении прав у всех автономных образований. В Испании территориальная автономия, имеющая некоторые черты национально-территориального характера (Арагон, Андалузия, Галисия, Страна басков), сочетается с автономией, обладающей чертами и областного районирования (Астурия, Леон, Валенсия). В Италии пять выделенных автономных областей имеют определенные особенности национального, лингвистического, бытового характера, остальные 15 созданы по территориальному признаку. Иногда высказываются утверждения, что создание регионального государства – новое явление современности[41]. На самом деле такие «государства автономий» вовсе не являются порождением только нашего времени. Сто лет тому назад аналогичным образом именовали Австрию, точнее, австрийскую часть Австро-Венгерской империи. Г. Еллинек прямо именовал ее «государством областей или земель, своего рода федерацией»[42], а З. Авалов утверждал: «Благодаря областному самоуправлению, которым уже сорок лет наделены австрийские земли, народности монархии получили возможность быстро развиваться во всех отношениях. Благодаря ему нашла применение созидательная энергия национальной солидарности»[43].

Т. П. Евсеенко, От общины к сложной государственности в античном Средниземноморье, 2005

Появление самостоятельных независимых государств Средней Азии означало, что в некоторых местах юго-восточная граница России была оттеснена в северном направлении более чем на тысячу миль. Новые государства в настоящее время контролируют большую часть месторождений минеральных и энергетических ресурсов, которые обязательно станут привлекательными для иностранных государств. Неизбежным становится то, что не только представители элиты, но вскоре и простые люди в этих республиках будут становиться все более и более националистически настроенными и, по всей видимости, будут все в большей степени придерживаться мусульманской ориентации. В Казахстане, обширной стране, располагающей огромными запасами природных ресурсов, но с населением почти в 20 млн. человек, распределенным примерно поровну между казахами и славянами, лингвистические и национальные трения, по-видимому, имеют тенденцию к усилению. Узбекистан – при более однородном этническом составе населения, насчитывающего примерно 25 млн. человек, и лидерах, делающих акцент на историческом величии страны, – становится все более активным в утверждении нового постколониального статуса региона. Туркменистан, который географически защищен Казахстаном от какого-либо прямого контакта с Россией, активно налаживает и развивает новые связи с Ираном в целях ослабления своей прежней зависимости от российской системы для получения доступа на мировые рынки.

В. С. Поликарпов, Збигнев Бжезинский. Сделать Россию пешкой, 2011

Особой структурой, которая связана с территорией и людьми на данной территории, является государство. Вся совокупность общественных структур народа создает общество данной страны. Государства имеют важное значение в консолидации нации. В связи с этим, один из основоположников марксизма-ленинизма В.И. Ленин писал, что образование национальных государств является тенденцией (стремлением) всякого национального движения. «Типичным, нормальным для капиталистического периода является, поэтому национальное государство»[24]. Он обращал внимание на то, что нельзя «смешивать нацию с расой и племенем, представлять её как дальнейшее продолжение и усложнение родоплеменных связей, как вечное, естественное, внеисторическое явление»[25].

Г. В. Нездемковская, Зарождение и развитие этнопедагогики России, 2011

В этом плане Центральная Азия является важнейшим среди окружающих Исламскую Республику Иран регионов – в силу давних исторических и культурных связей с Ираном. В своих отношениях со странами региона Иран опирается на историческую общность, на опыт совместной жизни со времен Ахеменидов до периода правления Сефевидов и Каджаров в XIX веке. Важную объединяющую роль играет ислам как общая вера, большое значение имеет также общность персидского языка для Ирана, Таджикистана и значительной части Узбекистана и Афганистана, а равно наличие таких городов, как Бухара, Балх, Марв (Мары), Хива и Хорезм в качестве колыбелей иранской цивилизации.

Мехди Санаи, Взаимоотношения Ирана и Центральной Азии. Тенденции и перспективы, 2017

Наряду с этим в современном мире имеют место процессы государственного образования, не признаваемые международными организациями (в первую очередь ООН). К подобного рода самопровозглашенным независимым республикам относятся Абхазия (часть территории Грузии, не признающей над собой власти грузинского правительства и имеющей все атрибуты суверенного государства). Аналогичным образом часть республики Молдова (бывшая союзная республика СССР – Молдавия) объявила о собственной независимости (Приднестровская республика). На территории России чеченский регион так же пытался стать самостоятельным государственным образованием, что привело к 2-м чеченским войнам. Данный конфликт, начавшийся в 1991 г., окончательно не урегулирован и по сегодняшний день. Более давний конфликт на данной почве имеет место в Великобритании, где провинция Северной Ирландии (Ольстер) добивается полной независимости от Соединенного Королевства. Тем же образом своей независимости от Испании добивается «страна Басков». В Канаде, в конце прошлого века, проводился общенациональный референдум по поводу отделения от этой страны франкоязычной провинции Квебек. Однако примеры мирного решения проблем образования новых государств на карте мира относятся скорее к разряду исключений, нежели правил. Правительства большинства самопровозглашенных государств считают политику центральных властей по отношению к себе проявлением колониальной политики нового времени.

М. Г. Меркулова, Контрольные работы по географии. 10 класс, 2009

Если американская идентичность формируется универсальными принципами свободы и демократии, можно предположить, что утверждение этих принципов в других странах должно стать основной целью американской внешней политики. А если Соединенные Штаты «уникальны», «исключительны», тогда у них нет ни малейшего стимула защищать по всему миру демократию и права человека. Если американский народ представляет собой «коллекцию» разнообразных культурных и этнических сущностей, национальные интересы Америки будут требовать «ублажения» этих сущностей, и в результате мы получим «мультикультурную» внешнюю политику. Если же американское общество принадлежит к западной традиции, проросшей из европейского культурного наследия, тогда нам следует сосредоточиться на углублении связей с Западной Европой, вплоть до создания Североатлантической зоны свободной торговли, и на укреплении НАТО. Если иммиграция постепенно превращает США в испаноговорящую страну, мы должны ориентироваться преимущественно на Латинскую Америку. Если же для американского образа жизни не имеют решающего значения ни европейская, ни латинская культуры, тогда США нужно проводить внешнюю политику, направленную на разрыв культурной близости с другими странами… Определений национальной идентичности в подобном контексте можно привести достаточно много, и все они будут диктовать разные национальные интересы и разные приоритеты в политике. Конфликты по поводу наших действий за рубежом коренятся в «домашних» спорах относительно того, кто мы такие.

Самюэль Хантингтон, Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности, 2004

Этот громадный по площади и чрезвычайно разнообразный по природным условиям регион – ближний сосед России и основной объект ее территориальной экспансии в ХVIII–XIX cтолетиях. Турецкая империя и Иран потеряли немало причерноморских и прикаспийских провинций в войнах с Россией, хотя часть ранее потерянных земель была возвращена ими после распада Российской империи. В начале ХХ века большая часть БСВ была частью трех империй: Британской, Французской и Российской. Ливия, Эритрея и Южное Сомали принадлежали Италии, Западная Сахара и находящиеся на территории Марокко города Сеута и Мелилья – Испании. Оттоманская Порта и Иран, казалось, доживали последние десятилетия самостоятельного государственного развития, а независимость Афганистана была обеспечена исключительно его ролью буферной территории, балансировавшей между Лондоном и Санкт-Петербургом. Период между двумя мировыми войнами с мандатной системой Лиги Наций позволил дополнительно урезать Турцию в пользу Франции и Великобритании. Современная конфигурация государственных границ БСВ – не более чем итог распада колониальной системы. Как следствие неурегулированные претензии стран БСВ друг к другу на протяжении десятилетий стали причинами множества войн и пограничных конфликтов, в итоге которых некоторые из этих стран, продолжая иметь представительство в ООН и прочие формальные признаки государственности, превратились в территории, не управляемые из единого центра.

Евгений Сатановский, Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями, 2012

О том, что в последнее время наука отказывается от сугубо государственнического подхода к толкованию древних территориально-политических образований как основных действующих лиц на международной арене, свидетельствует появление трудов, посвященных аргументированию негосударственного характера таких древних стран и даже империй, как Верхний и Нижний Египет. Утверждая это, некоторые ученые отмечают, что «в случае Египта отсутствовал целый ряд “классических” предпосылок перехода к государству, таких, как борьба за ресурсы – поскольку при огромном хозяйственном (земледельческом) потенциале долины Нила численность (плотность) ее населения в доисторическое время была сравнительно невелика; внешняя военная угроза – поскольку таковой пока неоткуда было исходить; культурное влияние других стран (в данном случае Месопотамии) – так как оно не могло быть решающим в силу достаточной самобытности автохтонной египетской протоцивилизации»[334]. Оставляя в стороне спорные моменты отсутствия культурных влияний и международных контактов Египта на том этапе, следует отметить, что автором не был указан такой существенный элемент формирования государства, как внутренняя самоорганизация, которая носит, прежде всего, правовой характер.

О. В. Буткевич, У истоков международного права, 2008

Политические процессы в 90-ые годы вызвали эрозию единого геополитического пространства страны. Поэтому в настоящее время весьма опасными региональными геополитическими вызовами являются начавшиеся в начале 90-х годов XX века в постсоветской России процессы территориальной дифференциации страны, которые породили сильные территориальные контрасты и диспропорции между субъектами Федерации. На западном геополитическом векторе наибольшую озабоченность в этом направлении, вызывает статус Калининградской области. Сохраняется опасность «ползучего реванша» со стороны Германии. Одной из неофициальных концепций является образование «Ганзейского региона Балтика» с включением в него трех прибалтийских государств и «Еврорегиона Кёнигсберг». Главная цель сторонников этой концепции – создание в ближайшие годы таких политических, экономических и юридических условий, которые позволят поставить вопрос о приеме «Еврорегиона Кёнигсберг» в члены Европейского союза вслед за Литвой, Латвией и Эстонией. При этом участие России никоим образом не предполагается. Видимо, считается, что экономическое развитие «под крылом» Германии позволит создать такую политическую ситуацию, при которой «Еврорегион Кёнигсберг» будет иметь достаточную юридическую автономность от России, чтобы самостоятельно решить вопрос о своем вступлении в Евросоюз. Некоторые литовские политики действуют даже решительнее немецких. Калининград они называют Караляучюсом, а всю территорию этого российского региона – не иначе как Малой Литвой. На разного рода международных форумах распространяется изданная в США «Энциклопедия Малой Литвы», в которой Калининградская область обозначена как «Караляучюсский край Литвы, оккупированный Россией», как «этническая земля балтов» и часть их «исторического наследия».

Г. Н. Нурышев, Россия в современной геополитике, 2012

Подобная практика огосударствления всей общественной жизни делает более вероятным переход от этнической трактовки нации не к общественной, а к государственнической, при которой нация воспринимается как синоним государства. Такая трактовка в последнее время действительно широко распространяется, закрепляясь в терминах «национальная армия», «Совет национальной безопасности», «национальные (государственные) интересы» и т. д. Подобная терминология используется и в других странах и пришла в Россию как раз из западного политического лексикона, однако там эти термины имеют иной генезис и воспринимаются иначе, чем в нашей стране с ее недавним имперским прошлым.

Эмиль Паин, Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России, -1

Однако есть тенденция рассматривать Западную Европу, несмотря на ее объединительные тенденции, более дифференцированно (и не в плане геополитических интересов, что было всегда), а в плане выделения ее исторически и культурно различных территорий. Эти различия особенно заметны шведам, норвежцам. Не случайно поэтому появление модели Европы норвежского ученого С.Роккана[89]. С. Роккан разделяет Западную Европу по двум осям: Север-Юг, Восток-Запад, показывает значительность отличий: Север – протестантский, Юг – католический, с религиозной сверхтерриториальностью. Восток и Запад тоже неодинаковы. Вообще говоря, по осям Север-Юг, Восток-Запад складывается исторически переменчивая картина. Среди факторов, которые создают многоразмерный характер Европы, С. Роккан выделяет: первоначальные различия – стартовые условия; факторы, связанные с различным сочетанием индустриальной революции и национальных революций (например, Французской революции); различия в политике государств между 1848 и 1950 годами; сюда следует добавить вхождение государств в состав разных империй; способность некоторых стран, географически находящихся на Западе, а фактически не являющихся Западом – как окраинных (Португалия, Греция), так и серединных (Германия) стать частью Запада; в целом исторически переменчивый характер того, что мы называем Западом и не-Западом.

В. Г. Федотова, Модернизация и культура, 2015

С этого момента термин «нация» все больше сближается не просто с обозначением населения данной территории, но с определением государства, страны, населенной этнически однородным населением. Слово «нация» используется, когда говорится о суверенитете народа, его праве на самоопределение, политических устремлениях. «Нация» во второй половине XVIII–XIX в. становится синонимом термина «народ», употребляемом в духе просветителей – народ как политический субъект, цель которого – борьба за свои права, свободу, суверенитет. При этом «государственное» значение слова превалировало над «этническим», поскольку идея нации четко увязывалась с идеей суверенного государства. В нацию могли быть объединены разные этносы и этнокультурные группы (как это и происходило при образовании германской, французской, английской наций и т. д.). По словам Э.Хосбаума, который считал нации исключительно явлением Нового времени, возникновение наций прямо связано с возникновением национального государства: «Нации существуют не только в качестве функции территориального государства особого типа (в самом общем смысле – гражданского государства Французской революции) или стремления к образованию такого; они обусловлены и вполне определенным этапом экономического и технического развития»[61].

С. Е. Федоров, История и теория наций и национализма, 2016

Главным и основополагающим принципом Вестфальской модели является неограниченный суверенитет национального государства на своей международно признанной территории с проживающим на ней населением. Вплоть до последних десятилетий двадцатого столетия то или иное государство на своей территории со «своим» населением могло творить что угодно, и никто, ни одно другое государство или группа стран и даже все мировое сообщество не имели легитимного права каким-либо образом влиять и даже давать официальную оценку тому, что происходит в таком государстве. Так называемые «вмешательство во внутренние дела», покушение на «национальные интересы» какого-либо государства рассматривались как нарушение международного права, служили поводом для всякого рода претензий и даже стать причиной не только локальных, но и мировых войн. Распространение принципов Вестфальской модели на все государства без учета их внутреннего устройства было характерно для международных отношений и политической глобализации в XVII–XX вв.

Х. А. Барлыбаев, Избранные труды. Том II. Философская антропология, глобализация, устойчивое развитие, сознание и идентичность, 2014

НАРУШЕННАЯ С КОНЦА 1980-х годов стабильность на Кавказе, считающемся «Балканами» Евразии, до сих пор не восстановлена. Сегодня в трех странах Южного Кавказа сталкиваются интересы четырех центров силы и государства-актера. С этим прежде всего связано отсутствие оптимальной модели стабилизации и обеспечения безопасности в регионе. США считают Южный Кавказ «регионом национальных интересов», Россия считает «регионом приоритетной внешней политики», Турция – «регионом естественных и стратегических интересов», Иран – «регионом обеспечения государственной безопасности». На сцене появился и пятый игрок, предъявивший наличие своих интересов, – с новой философской концепцией «Политика нового соседства» выступает Европейский союз. По логике этой политико-философской концепции, участие всех четырех вышеназванных стран отражает их политические, экономические и геополитические интересы, участие же Европейского союза носит коллективный характер и направлено на оказание странам региона помощи в становлении гражданского общества, развитии демократии и решении различных гуманитарных вопросов. Однако и в концепции «Политики нового соседства» немало слабых сторон: например, значительная часть населения двух стран – Франции и Нидерландов, считающихся основными в ЕС, в вопросе принятия единой Конституции выступила с собственных, отличных от большинства стран Союза позиций; в политике ЕС в отношении трех стран Южного Кавказа – Азербайджана, Грузии и Армении, стремящихся к интеграции в пространство ЕС, пока ясно видны проявления неопределенности и описательного подхода. Нам представляется ошибочным также подход ЕС к странам Южного Кавказа через единую призму, на основе одних и тех же критериев и принципов, не учитывающих социальные и этнорелигиозные особенности каждой страны.

Ибрагимли Халаддин, Азербайджанцы Грузии, -1

Отмеченные различия не означают никакой унаследованной культурной разобщенности или противоположности. В конечном счете, их следует рассматривать как проявление трех типов общества со свойственным им политическим мышлением. Во-первых, Россия, которая самодостаточна на своих просторах, все больше устремляет взоры на Восток, чтобы уравновесить процессы консолидации и экспансии, скорее, там, чем в напряженной зоне восточной части Центральной Европы. К тому же у нее свои внутренние и в высшей степени сложные проблемы со всеми федералистскими моделями организации, в сущности оставшиеся ею не осознанными и ей непонятными. Во-вторых, Польша, в которой в принципе идеи федерализма имеют давнюю традицию и которая все больше чувствует свою принадлежность к Западу, а не к Востоку, что видно из лозунга Польши как «оплота западной цивилизации» на Востоке[18]. Однако со времен разделов Речи Посполитой в XVIII в. она больше стремилась к восстановлению национального суверенитета и единства страны, чем к общеевропейской оптации. Наконец, Германия, где федеративная идея сама по себе наиболее тесно связана с представлением о правильно организованном государстве, как регион, который всегда наиболее сильно затрагивали европейские войны, выступает за объединение европейских государств, видя в нем силу, способную сохранить мир. Эта идея о причинной взаимосвязи мира, свободного от войн, и Европы и обусловила то, что после окончания Второй мировой войны именно Германия стала инициатором процесса европеизации.

Коллектив авторов, Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре, 2009

В центре их внимания – тактика и стратегия имперской власти, в сферу интересов попадает также язык бюрократии и права. Кроме того, рассматриваются воззрения отдельных индивидов, что помогает воссоздать интеллектуальную историю российской элиты. Лишь иногда обозначается явно выраженная социальная двойственность образов народов в России XIX – начала XX в.[24]. В таких работах заметна тенденция отождествлять (или не расценивать как значимые) национальные и этнические представления, что проявляется в названии коллективных и индивидуальных монографий, в которых присутствует наименование государства и этноса (например, «Сербия и сербы», «Германия и немцы», «Польша и поляки», «Финляндия и финны», «Украина и украинцы» и др.). Формально это кажется корректным, поскольку в данных исследованиях (главным образом исторических и литературоведческих) изучаются проблемы более широкого плана, – ведь история взаимного видения и восприятия народами друг друга связана с накоплением знаний о регионе, стране, она вписана в контекст дипломатических, политических, военных, культурных контактов, понимаемых довольно широко и разнообразно. При этом происходит неизбежный в таких случаях перенос значений современной политической и ментальной карты на прошлое. Ведь Польша, Финляндия и Украина в XIX в. были частью Империи, границы их были иными, население не воспринималось как этнически, конфессионально и социально однородное. Подобным ретроспективным видением отмечено в работах о «русском взгляде» на народы Империи решение вопроса о том, кого расценивать, например, в качестве «этнических» и «политических» финнов или поляков применительно к истории XVIII–XIX вв.

М. В. Лескинен, Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности, 2010

Однако важно подчеркнуть, что в первоначальный период лишь либерально настроенное меньшинство интеллектуалов оказалось в состоянии исповедовать новые ценности. Чтобы их стало разделять большинство, понадобилось более столетия. Укоренение в массовом сознании идеи «народа-нации» требовало системных изменений в менталитете, самосознании народов и прежде всего формирования в общественном сознании народа коллективного образа и имени собственного («мы французы», «мы немцы», «мы чехи» т. д.). О том, насколько это было непросто, свидетельствует, например, тот факт, что даже в середине XIX в. во Франции с ее многовековой централизованной государственностью «всякий новопоселенец, прибывший из соседней округи, был чем-то вроде «иностранца» и вызывал подозрение и враждебность»[11]. В Италии (и Германии) после создания государства национальная идея формулировалась вообще парадоксально: «Мы создали Италию, теперь нам нужно создать итальянцев»[12], (применительно к Германии – «немцев»). Еще более сложной была аналогичная задача для народов России, Австро-Венгрии, Османской империи, не имевших своих государств вплоть до конца Первой мировой войны. В XIX в. усилиями политиков, правоведов, ученых, деятелей культуры были созданы национальные «мифосимволические комплексы». Будучи специфическими для каждой страны, они тем не менее содержали и общие типологические черты. Во-первых, нации изображались в них как существующие с незапамятных времен, а не как недавние политические оформления социокультурных различий. Во-вторых, они содержали в себе идею «пробуждения» нации, неизбежно наступающего после длительного исторического «сна». В-третьих, предполагалось наличие внутренних и внешних врагов, не заинтересованных в таком «пробуждении»[13].

И. Ф. Габрусь, История философской мысли Беларуси, 2014

В древности наиболее развитые народы стали создавать своеобразные политико-религиозные союзы. Таковы, например, были древнегреческие амфиктионы. Римская империя объединила значительную часть Европы и создала в виде римского права основу для последующего правового развития практически всех европейских стран. Несмотря на раздробленность в эпоху средневековья, Западная Европа всегда имела общую организацию в виде папской власти. Восточная Европа также была сориентирована на единый центр – Константинополь.

Сборник статей, Проблемы европейской интеграции: правовой и культурологический аспекты. Сборник научных статей, 2007

Совокупность политических, социальных и культурных факторов помогает понять, почему религиозные конфликты в Восточной и Западной Европе были столь различны. К востоку от Рейна понятие суверенной страны и национальной политики было не так развито, как во Франции, Англии и Испании. Политические союзы были неравны по размеру. Священная Римская империя, Турецкая империя, Польша и Россия были крупнее, чем любая западноевропейская страна, но при этом вся власть была сконцентрирована в руках местной знати – ландграфов, шляхтичей, бояр. Обширные территории косвенно подчинялись далекому императору или королю, который не мог лично все проконтролировать, и напрямую – местной аристократии, чья власть была реальной, но незначительной. Ни один правитель Восточной Европы не смог достичь величия Филиппа II или Елизаветы I. Ни один из правителей Восточной Европы не мог полагаться на несколько миллионов подданных (как в Кастилии или Англии), чтобы содержать армию, поддерживать высокий уровень жизни в городах. Только Густав-Адольф мог управлять своими людьми в духе сильного объединения, как это было в Испании, Англии, Голландии и Франции. Дух национального единения был недоступен для жителей Центральной и Восточной Европы из-за этнического разнообразия населения. На этих территориях существовало 14 основных языков (в Западной Европе их было пять), многие этносы были смешаны. Даже крупные восточноевропейские страны были полиязычны. Священная Римская империя, например, включала в себя восемь этнических групп. Этническое соперничество накладывалось на религиозную вражду католиков и протестантов, окружая их семьи иными, чужеродными вероисповеданиями – исламом и греческим православием к югу от Дуная, русским православием к востоку от Днепра.

Р. С. Данн, Эпоха религиозных войн. 1559-1689, -1

Таким образом, когда-то ближневосточные общественные системы господствовали и на территории будущих античных обществ, несмотря на то что Балканы и Египет – антиподы в плане условий возникновения единой политической системы. Ведь Египет располагается вдоль великой реки, реализация выгод от которой требует центральной организации, – так что даже македонское завоевание и греческие «фараоны» не изменили стиля управления страной, – тогда как изрезанная местность Балкан не только делает ненужной, но и крайне затрудняет такую политическую организацию. Однако хотя подобные египетскому строю дворцовые системы и имели место на Балканах в микенский период, они не выходили за пределы отдельных ахейских городов, оставляя полуостров как целое совокупностью таких изолированных ближневосточных обществ в миниатюре.

А. С. Скоробогатов, Общество как договор между сильными и слабыми. Очерки по экономике истории, 2018

В исторической практике, где политическая власть создается, подвергается переделам, защищается и уничтожается, те или иные проявления суверенности могут как дополнять друг друга, так и преобладать одно над другим. Например, современная Россия соединяет в себе суверенитет «факта» и «признания», в то время как современный Ирак, Ливия, Косово и вообще подавляющее большинство стран мира формируют лишь фрейм «признания» – и то весьма специфического, формального. Дело в том, что реальное смысловое приращение, которое несет в себе понятие суверенитета в сравнении с базисным понятием власти, состоит в том, что суверенитет, как писал В. Л. Цымбурский, «представляет власть на фоне мира, ею не охваченного». Это и есть внешний аспект суверенитета – аспект признания. Однако как показывает политическая практика, власть большинства государств не охватывает даже территории собственной страны. Тем не менее, факт несуверенности власти на своей территории вовсе не является препятствием для международного признания страны. Так, в соответствии с Уставом, вопрос о вступлении в ООН решают государства-члены. Страна может стать субъектом ООН, если получает рекомендацию 9 из 15 членов Совета Безопасности и если при этом ни один из постоянных членов Совета Безопасности не высказался против. Затем это решение должно быть одобрено двумя третями членов Генеральной Ассамблеи. Такой подход не только рождает серьезную критику, но имеет альтернативную международную модель признания.

Е. Г. Пономарева, Вывихнутый век. Кто его вправит? Хаос, конфронтация, интеграция, 2016

Мы далеки от того, чтобы проводить прямые параллели между днем сегодняшним и событиями более чем вековой давности, так как и Россия в целом и Северный Кавказ за этот период претерпели кардинальные изменения. Но не обращать внимание на исторический опыт организации государственной власти на территории, отягощенной последствиями длительного военного конфликта, не пытаться выяснить, каковы были механизмы, позволявшие объединить, насильственно или добровольно, народы, стоящие на разных стадиях экономического и политического развития, имеющие различные социокультурные и этно-конфессиональные параметры, не учитывать какие средства приносили наибольший результат, с точки зрения поддержания политической стабильности на Северном Кавказе после завершения Кавказской войны, так же неблагоразумно6. Актуальность предлагаемой работы состоит в том, что характер и формы политики российского правительства в отношении иноязычных народов страны, их место в общей структуре государства и межэтнические связи – это важнейшие направления в исторических исследованиях, которые могут способствовать выработке новой общегосударственной идеологии, на деле объединяющей народы7.

З. Х. Ибрагимова, Мир чеченцев. XIX век, 2010

У философии истории есть, правда, еще один аргумент, который способствовал становлению идеи общего блага в политике. Он имеет прямое отношение к территории. Исторически завоевание новых территорий далеко не сразу стало важным фактором, свидетельствующим о мощи государства. Территориальные завоевания в Древнем мире рассматривались более с точки зрения грабежа добычи или поставки рабов, а не сами по себе. Присоединение новых земель в смысле приращения территории страны первоначально не имело практического значения. Территориальный фактор стал важным, когда начался процесс образования наций-государств. Главными аргументами стали следующие. Постоянство пребывания на одной и той же территории способствует развитию национальных склонностей и в дальнейшем консолидации сообщества. Территория есть одновременно защита народа. Кроме того, она превращается в символ нации и становится средством отстаивания национальной идеи. Таким образом, с того момента, когда территория перестает быть исключительно источником награбленной добычи любого рода, когда роль власти переходит от личного господства к управлению общей деятельностью группы, территория становится «инструментом необходимого авторитета для достижения Общего Блага… С этого момента политика развития физического объединения имеет не только экономический смысл. Она дает духовное единство сообществу. Через определение территориальных рамок руководители переводят национальное чувство в план конкретных реальностей»[50].

В. Н. Шевченко, Современные проблемы Российского государства. Философские очерки, 2015

Заметный в последнее время интерес к событиям революции и Гражданской войны в России и начавшаяся их переоценка объясняются повышенным спросом населения на хорошие исторические параллели. И как раз события 1990-х годов на Южном Кавказе, связанные с превращением советских республик – Азербайджана, Армении и Грузии – в суверенные государства, невольно вызывают воспоминания о событиях 1917–1921 годов. Это тем более актуально, что подобные аналогии стали излюбленной темой рассуждений современных политических лидеров государств Южного Кавказа, утверждающих, что именно в тот период были заложены основы современной государственности их стран, а также получен «бесценный» опыт построения европейской демократии. Среди прочих приводится пример Азербайджанской Демократической Республики, просуществовавшей чуть менее двух лет – а точнее, 23 месяца.

Вадим Муханов, По следам Азербайджанской Демократической Республики, -1

Н.Я. Данилевский утверждал, что направлявшиеся из центра страны колонизационные потоки, как правило, «образуют не новые центры русской жизни, а только расширяют единый, нераздельный круг ее»27. Таким образом, процесс русской колонизации можно было представить, по его мнению, растянутым во времени, поэтапным «расселением русского племени», что не создавало колоний западноевропейского типа, а расширяло целостный континентальный массив русской государственной территории. В каждом географическом фрагменте Российского государства, считал Н.Я. Данилевский, появляется не «отдельная провинциальная особь» и не государственное «владение» как таковое, но «сама Россия». Поэтому различия между центром и колонизуемыми окраинами виделись Данилевскому не политическими, а лишь обусловленными временем заселения и культурного освоения. Отстаивая идею целостности российского пространства, Н.Я. Данилевский, а вслед за ним и Г.В. Вернадский28, были склонны скорее преуменьшать имевшиеся различия, нежели их преувеличивать.

Коллектив авторов, Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири, 2013

Российскую империю привлекали рынки Китая, Ирана, Афганистана, Индии. Морские пути в эти страны контролировала Англия и крупные страны Западной Европы. Поиски Россией новых торговых путей в Центральной Азии привели к столкновению интересов России и Англии. Присоединение этого региона к Российской империи, длившееся более 100 лет, завершилось во второй половине XIX в. (Памир – в начале ХХ в.). В результате международных переговоров были установлены фиксированные границы на основании изучения пограничных территорий, их топографирования и картографирования, подписания двухсторонних дипломатических актов. Вошли в научный и политический лексикон понятия: Центральная Азия, Казахстан, Средняя Азия, Русский Туркестан, Афганский Туркестан, Восточный Туркестан, находившиеся в составе разных государств и зон влияния России, Китая, Британии, Персии, Афганистана. Во второй половине XIX – начале ХХ в. в результате геополитических сдвигов определился круг проблем, связанных с государственными границами, спорными территориями, с раздроблением единых этносов по различным государствам. Сложным оказались и проблемы, связанные с разделенными транспортными сухопутными и водными коммуникациями.

Н. Е. Бекмаханова, Присоединение Центральной Азии к Российской империи в XVIII–XIX вв., 2015

Учебники по языку в школах, университетах и прочих учебных заведениях являются средством распространения официальной культуры страны и тесно связаны с пропагандой господствующей культуры. Поэтому неудивительно, что колонизаторы различными путями навязывали свой язык народам порабощенных ими колониальных стран и до сих сохраняют твердую приверженность сохранению своей языковой гегемонии в бывших колониальных владениях. Чтобы добиться своих многочисленных целей, в том числе установления господства своего языка в колониях, государства-метрополии жертвовали жизнями своих солдат. Покоренные ими народы не раз воевали и несли потери ради сохранения своего языка, и этот вопрос по-прежнему сохраняет свою актуальность для многих дипломатических структур, а зачастую также существующих в мире организаций, осуществляющих деятельность в военной сфере и в области безопасности.

Абульфазль Хошманеш, Язык Корана, -1

3. Помимо естественного, эволюционного пути создания государства известны и другие варианты возникновения такового. Обычно это происходило в условиях широкого завоевания стран и территорий внутренне однородными племенными образованиями, не нуждавшимися в государстве как средстве организации своей жизни. Для организации покоренных территорий варвары быстро осваивали институты государства и приемы государственного управления, заимствованные у покоренных народов. Известны примеры, когда государство образовывалось в силу необходимости мобилизации ресурсов страны для обороны от внешних противников, если возможностей отдельных племен было для этого недостаточно (Великоморавское государство, Ирландия, Древняя Русь).

Коллектив авторов, Теория государства и права. Краткий курс, 2016

Обратной стороной этого процесса формирования мирового правительства является кризис территориальных государств как действенных инструментов правления. Роберт Джексон придумал выражение «квазигосударства» для описания государств, получивших юридическую государственность и ставших членами межгосударственной системы, но оказавшихся не в состоянии выполнять необходимые правительственные функции, исторически связанные с государственностью. С его точки зрения, наиболее яркими примерами такого состояния служат страны «третьего мира», которые появились в результате волны деколонизации после окончания Второй мировой войны.

Джованни Арриги, Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени, -1

Исламские страны Азии и большинство стран Африки по многим параметрам развития общественных отношений находятся в раннем средневековье. В свою очередь исламский мир далеко неоднороден. Географическая близость к Европе, долголетний колониальный статус того или иного европейского государства, интенсивность международного общения, а главное, сравнительная умеренность религиозности общества и теократичности государства обусловили более высокий уровень развития отдельных стран исламского мира, к которым можно отнести Турцию, не теряющую надежды стать членом Евросоюза, Египет, бывшие французские колонии Алжир, Марокко, Тунис, Сирию и Ливан, более четверти населения которого составляют христиане (арабы-марониты и армяне), постсоветские тюркские народы Азербайджана, Казахстана, Киргизии и Узбекистана, исповедующие ислам и благодаря советской власти переместившиеся в своем развитии на десятилетия вперед. На более консервативном архаичном уровне находятся менее развитый Таджикистан, а также Туркмения, родина племени огузов, предков сегодняшних турок и азербайджанцев.

Р. В. Енгибарян, XXI век: исламский вызов. XXI Century: Islamic Challenge, 2016

Геополитическая логика, доминировавшая в русской политике XVI–XIX вв., привела к тому, что резкое расширение границ страны на юг и восток ввело в её состав значительные территории с обширным мусульманским населением (Поволжье, Крым, Кавказ, Туркестан и др.). К концу XIX века четырнадцатимиллионная мусульманская община сделалась второй по численности после православных группой населения Российской империи. Национальное «пробуждение» данной части жителей страны всё более усиливалось по мере постепенного втягивания России во второй половине XIX – начала XX вв. в индустриальное общество и проникновения новых модернизационных настроений в мусульманскую среду. Для царской же администрации главным приоритетом продолжало оставаться совершенно иное – стремление как можно прочнее «спаять» всех подданных монархии Романовых, в том числе и мусульман, в «единое целое», держа всех их при этом под постоянным «государственным присмотром»2.

З. Х. Ибрагимова, Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период, 2006

Еще одна методологическая проблема было поднята на данном «круглом столе». Федерализм у нас в стране отождествляется с решением национального вопроса. Однако это можно отнести к наследию той национальной политики, которая прикрывала этнический максимализм, когда в общественное сознание был внесен элемент признания того, что каждый народ, нация имеет право на свое государство. Несколько десятилетий государство проводило такую политику, и эта мысль укоренилась в обществе. Неосторожно брошенная Б. Ельциным фраза: «Берите столько власти, сколько вы сможете проглотить», была воспринята однозначно, как превращение своих автономных республик в суверенные республики, как превращение автономных областей в республики и т. д. Национальный вопрос был практически сведен к созданию государства, в котором каждый народ наделялся своим государственным образованием. Между тем мировая практика показывает, что в мире существует свыше трех тысяч народов, а государств всего двести.

С. Н. Чернов, Конституционно-правовое регулирование отношений между Российской Федерации и ее субъектами, 2004

Иногда специалисты высказывают опасение того, что с расширением ЕС на юг развитие отношений со странами Азии и Латинской Америки окажется неблагоприятным для новых государств-членов. Нельзя забывать и о том, что с расширением Европейского союза его внешние границы переместились на 500 км на восток. Сегодня ЕС граничит с такими странами, как Сербия, Украина, Россия и Белоруссия. Вполне вероятно, что такая новая конфигурация Европейского союза повлечет за собой изменения в определении приоритетов внешних связей Европейского союза со странами, не являющимися членами ЕС[38]. Действительно, очень вероятно, что отношения ЕС с другими странами будут переориентированы на поддержание и развитие отношений со странами Востока и, в частности, Восточной Европы, как это случилось в свое время с Испанией и Португалией, когда во время вступления этих стран в Сообщество выяснилось, что их приоритетом является Латинская Америка.

В. Б. Рыжов, Сотрудничество Европейского союза со странами и региональными организациями Азии и Латинской Америки в свете европейской «политики содействия развитию», 2014

В некоторых государствах в том либо ином виде существует административная автономия, которая предоставляется их структурным подразделениям, обладающим существенными национальными, этническими, географическими или историческими особенностями. В настоящее время к числу таких стран относятся Великобритания, Дания, Испания, Италия, Финляндия, Португалия, Шри-Ланка и Индия. Обычно это страны с унитарной формой государственного устройства.

А. А. Мишин, Конституционное (государственное) право зарубежных стран, 2010