Спор

Спор — процесс отстаивания каждой из сторон своего мнения, столкновение мнений и попытки убедить оппонента. Если в обсуждении не имеется конфликта мнений и стороны не заявили друг другу о том, что это спор, то спором это называться не может и является диалогом.

Спор по поводу претендования на владение чем-либо (как между физическими лицами, так и между юридическими) может разрешаться в суде.

Также спор может иметь значение в контексте состязания.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Однако и эта недобросовестность, эта настойчивая защита тезиса, фальшь, которую мы сами сознаем отлично, имеет достаточное основание. Очень часто при начале разговора мы бываем глубоко убеждены в справедливости нашего суждения, но потом аргументы противника становятся настолько сильными, что опровергают и разбивают нас; если мы сразу откажемся от своего убеждения, то весьма возможно, что впоследствии убедимся, что мы были правы, но что наше доказательство было ошибочным. Для защиты нашего тезиса, может быть, и были веские доводы и доказательства, но как раз на наше несчастье такой избавитель-аргумент не пришел нам в голову. Таким образом, мы создаем себе правило ведения споров с аргументами основательными и доказывающими предмет и в то же время допускаем, что резонность противника только кажущаяся и что во время спора мы можем случайно попасть на такой довод, который или разобьет окончательно аргумент противника, или каким-либо иным образом обнаружит несправедливость его мнения.

Артур Шопенгауэр, Искусство побеждать в спорах (сборник), 1900

Однако и эта недобросовестность, эта настойчивая защита тезиса, фальшь, которую мы сами сознаем отлично, имеет достаточное основание. Очень часто при начале разговора мы бываем глубоко убеждены в справедливости нашего суждения, но потом аргумент противника настолько силен, что опровергает и разбивает нас; если мы сразу откажемся от своего убеждения, то весьма возможно, что впоследствии убедимся, что мы были правы, но что наше доказательство было ошибочным. Для защиты нашего тезиса, может быть, и были веские доводы и доказательства, но как раз на наше несчастье такой избавитель-аргумент не пришел нам в голову. Таким образом мы создаем себе правило ведения споров с аргументами основательными и доказывающими предмет, и в то же время допускаем, что резонность противника только кажущаяся, и что во время спора можем случайно попасть на такой довод, который или разобьет окончательно аргумент противника, или каким либо иным образом обнаружит несправедливость мнения противника.

Артур Шопенгауэр, Эристика, или Искусство побеждать в спорах

Более того, даже Монблан фактов не способен сдвинуть нас с места, изменить занятую нами однажды позицию (занятую, напомню, эмоционально, а вовсе не по всестороннем рассмотрении рациональных аргументов и доводов). Если людей пытаются припереть к стенке неопровержимыми фактами, то мы либо следуем правилу «тем хуже для фактов» и просто игнорируем неудобные факты, при этом укрепляясь в собственных убеждениях, либо ставим под сомнение честность и порядочность противоположной стороны. Помните расхожую мудрость: если хочешь поссориться с близкими, то затей с ними спор? Это то самое и есть.

Валерий Соловей, Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования, 2015

Умение вести полемику энергично, но спокойно, рационально и твердо – очень ценное качество на работе и в жизни. Оно может отточить ваш ум, помочь вам проверить свои теории и достичь своих целей. Избежать споров все равно невозможно. Поэтому важно научиться вести споры грамотно. Аргументы должны быть доброжелательными. При спорах с друзьями хорошим аргументом может быть шутка или ободрение. Аргументы могут прояснить суть дела, что облегчит понимание проблемы и избавит от скрытого недовольства. Иногда доводы необходимы для достижения ваших целей: если вы не будете приводить веские доводы в пользу повышения своей зарплаты, вам ее, возможно, никогда и не повысят!

Джонатан Херринг, Искусство полемики. Как дискутировать энергично, убедительно, уверенно, 2011

Против сказанного могут быть выставлены три возражения. Во-первых, можно было бы отрицать, что в сознании встречаются представления, сопровождающиеся чувством необходимости и относимые к истине, определяемой будто бы самой по себе без всякого нашего участия. Отрицающий это либо не замечал бы того, что другие лучше знают, либо имел бы иную, нежели у других людей, внутреннюю организацию; в таком случае для него просто не существовало бы предмета отрицания и он в сущности не отрицал бы ничего, почему мы и могли бы оставить его возражение без всякого ответа. Во-вторых, можно было бы сказать, что на поставленный выше вопрос вообще не может быть дано никакого ответа, что относительно этого пункта мы находимся в состоянии непреодолимого незнания и необходимо должны в нем оставаться. С таким человеком вступать в спор, т. е. одним основаниям противопоставлять другие основания, совершенно излишне. Его опровергнет наилучшим образом действительное разрешение вопроса, и ему ничего, не останется, как, подвергнув нашу попытку критике, указать, в чем именно и почему наше разрешение вопроса ему кажется недостаточным. Наконец, ктонибудь мог бы возразить против нашей терминологии, утверждая, что философия есть вообще или кроме указанного нами также еще и нечто иное. Такому человеку легко можно было бы доказать, что все сведущие люди издавна уже разумели под философией то же, что и мы, и что все, что он бы желал выдать за философию, называется другими именами; что если слово это должно вообще обозначать нечто определенное, им следует обозначать именно эту определенную науку.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 12, 2014

В дальнейшем, возражая, никогда не следует прибегать к недозволенным приемам спора, а придерживаться надо следующих правил: 1) возражать, но не обвинять; 2) не «читать в сердце», не пытаться проникнуть в мотивы убеждений противника («вы стоите на этой точке зрения, потому что она вам выгодна», «вы так говорите, потому что вы сам такой» и т. п.); 3) не отклоняться в сторону от темы спора; спор нужно уметь доводить до конца, то есть либо до опровержения тезиса противника, либо до признания правоты противника.

Д. С. Лихачев, Письма о добром, -1

Практически все, что пишу в этой книге, также несовместимо с позицией жесткого детерминизма. Вероятно, мне следовало бы попытаться опровергнуть эту позицию прежде, чем я перейду к следующим темам. Однако все дело в том, что жесткий детерминизм просто невозможно опровергнуть, и это единственное, что объединяет его с компатибилизмом и либертарианизмом. В споре между этими позициями нет решающих аргументов, и едва ли они когда-нибудь появятся. Именно поэтому я попробую зайти с другого бока и объяснить, сколь важным является понятие моральной ответственности, свойственное лишь человеку, для всего нашего мировоззрения[96]. Мы хвалим, обвиняем, награждаем и наказываем других людей за их поступки, и подобная социальная практика предполагает, что человек отвечает за свои действия. А эта ответственность совершенно не укладывается в рамки жесткого детерминизма, о чем говорится во всех посвященных ему работах. Мир, в котором люди не отвечают за свои действия, показался бы нам совершенно незнакомым. Вопрос только в том, готовы ли мы признать аргументы жесткого детерминизма настолько убедительными, что мы готовы отказаться от самой основы нашего мировоззрения. Лично я без колебаний отвечаю на этот вопрос отрицательно, но готов признать, что последователи жесткого детерминизма ответят иначе. Тот факт, что мы практикуем упомянутые общественные ритуалы, сам по себе не является доказательством ошибочности теории детерминизма, однако требует от детерминизма весьма убедительных доказательств в защиту своей теории. Позиция компатибилизма тоже должна предоставить веские аргументы в пользу того, что детерминизм не противоречит подобным социальным практикам.

Ларс Свендсен, Философия свободы, 2016

Часто дискуссия переходит в жесткий спор и даже конфликт, когда собеседники говорят об абсолютно разных вещах, думая, что спорят об одном и том же. Это связано в первую очередь с неправильным, зачастую индивидуальным пониманием терминологии, особенно сложной или многозначительной, многокритериальной. Прежде чем спорить о демократии, клонировании, независимости автономных республик, определите, правильно ли реципиент или аудитория понимает значение и смысл данных явлений. В противном случае это может привести к демагогии. Помните и об игре слов. «Прослушал лекцию» – что это означает? Что человек внимательно все изучил и прошел лекционный курс или, наоборот, отвлекался, занимаясь своими личными делами? Как понять фразу «Добить клиента до принятия решения»? Что имеется в виду – поработать с ним, чтобы достичь своей конечной цели, или продолжить драку до того момента, как будет принято решение? Что означает фраза «Нам надо оставить эту практику»? Придерживаться прежней практики и пользоваться ею или отказаться от нее? Неясный или неточный тезис, слишком «широкий» или «узкий» по значению, может привести любой диалог, спор или беседу к абсурду и заставить их развиваться по абсолютно непредсказуемой траектории.

Никита Непряхин, Убеждай и побеждай. Секреты эффективной аргументации, 2010

Как видите, спор действительно бесконечный. Ни один из спорящих не в состоянии убедить другого, так как не предоставляет аргументов в защиту своей позиции. Аргумент надо использовать так. Сначала расскажите о факте, с которым собеседник согласится. А затем сделайте из этого факта вывод, подтверждающий вашу позицию.

Антонина Павлова, Краткое содержание «Искусство полемики. Как дискутировать энергично, убедительно, уверенно», -1

Существуют определенные правила аргументации и ведения переговоров. Важно на первоначальном этапе провести успешное выяснение спорных позиций, тогда аргументация может быть сведена к минимуму. Спор исчерпывает себя, когда разницу в позициях или мнениях сводят к минимуму, и обе стороны соглашаются принять встречное предложение. Однако иногда это происходит в связи с тем, что одна из сторон понимает, что ее собственная позиция не выдерживает атаки противника. Можно достичь соглашения также способами, вынуждающими человека отказаться от своего мнения и пойти на компромисс.

А. С. Головина, Деловые переговоры. Стратегия победы, -1

Здесь, как мне кажется, нужно быть очень осторожными и не смешивать две совершенно разные идеи. Конечно, даже наиболее деликатные из раздающих поощрения и награды могут контролировать своих подопечных, с этим спору нет. Я уже говорил, что поощрения обеспечивают контроль не хуже, чем наказания, и неявные награды в этом смысле ничем не уступают очевидным. Но делать из этого вывод, что любые взаимодействия между людьми нужно рассматривать как попытку одних контролировать других, было бы ошибкой. Те, кто стоит на этой позиции, либо и правда убеждены, что индивидуальность и свобода выбора – иллюзия и все мы делаем лишь то, к чему нас побуждают внешние стимулы, либо слишком широко понимают смысл слова «контроль», включая в него самые разные типы взаимодействия, в частности попытки убедить собеседника в собственной правоте. Тогда понятие «контроль» становится настолько широким и неточным, что использовать его нет никакого смысла. Я могу утверждать, что как только двое вступают в диалог, то каждый пытается контролировать собеседника, но это утверждение можно считать верным только при определенном понимании слова «контроль», и в целом это мало способствует пониманию проблемы.

Альфи Кон, Парадокс мотивации. Почему премии, оценки и похвала не работают и чем их заменить, 1993

Таким образом, беспристрастное исследование приводит к убеждению, что соглашение упомянутых выше текстов на самом деле невозможно, что они скорее представляют нам нерешенный спор римских юристов, по недосмотру попавший в дигесты. В смысле юстиниановского законодательства мы должны дать преимущество утвердительному мнению, не только вследствие преобладающего количества таких указаний, но и потому, что на этой стороне стоят те из римских юристов, которые всеми признаны первостепенными; наконец, в пользу этого мнения говорит и внутренняя последовательность (прим. s). Многие из новейших писателей также держатся этого взгляда[154].

Фридрих Карл фон Савиньи, Обязательственное право, -1

Далее Макграт аналогичным образом цитирует Стивена Джея Гулда: «Хочу повторить своим коллегам в стомиллионный раз (будь то студенческие споры или ученые трактаты): наука просто не в состоянии (основываясь на принятых методах) вынести решение о том, возможно ли, что бог управляет природой. Мы не подтверждаем и не отрицаем этого: как ученые, мы просто не можем высказывать об этом мнение». Несмотря на уверенный, почти нравоучительный, тон заявления Гулда, какие аргументы он приводит в его подтверждение? Почему мы, ученые, не можем высказывать мнение о боге? И почему чайник Рассела или Летающее Макаронное Чудище не защищены от нашей критики подобным же образом? Ниже я собираюсь продемонстрировать, что Вселенная под управлением творца сильно отличалась бы от Вселенной без такого попечителя. Почему же этот вопрос не является научным?

Ричард Докинз, Бог как иллюзия, 2006

Даже самые укорененные из наших представлений могут быть поставлены под сомнение. Это делается не для того, чтобы нарушить доверие к этим представлениям, – в случае, если они не пройдут проверку, – но для того, чтобы получить весомые основания для доверия. В этом случае мы слегка отстраняемся от того, что ранее принимали как данность, и признаем, что некоторые утверждения не обязательно верны просто потому, что мы считаем их верными. Впрочем, такое сомнение не может быть тотальным. Сомнение возможно лишь при условии, что мы считаем истинным нечто другое. Тем не менее порой нам приходится отказываться от самых фундаментальных представлений. Проблема заключается в том, что интуитивные представления могут быть очень различными, и философия в значительной мере состоит из споров о том, чьи интуитивные представления наиболее интуитивны. А разрешить этот вопрос однозначно не так уж просто. Наша интуиция может подводить нас, как и наши органы чувств. Но подобно тому, как мы все равно вынуждены полагаться на свой чувственный опыт, мы вынуждены полагаться и на интуитивные представления. Без них мы не можем заниматься философией, поэтому нам приходится принимать их на веру. Некоторые интуитивные представления можно отбросить, но нельзя отбросить их все. А «глубоким» интуитивным прозрениям мы придаем большой вес: если мы получаем результат, который идет вразрез с нашими фундаментальными интуитивными представлениями, мы решаем, что этот результат ошибочен. И нужно все начинать сначала. Если вам казалось, что философы могут развивать теории, следуя только своему вдохновению, я вынужден вас разочаровать.

Ларс Свендсен, Философия философии, 2004

В этой связи если мы ставим целью добиться искренней убежденности оппонента в верности принятого с нашим участием решения, нам важно обосновывать наши образы так, чтобы с ними сложно было спорить. Для этого используются так называемые трюизмы – высказывания, истинность которых не подвергается сомнению. «Ха, – скажете вы, – трюизмов не бывает: то, что для одного является само собой разумеющимся, для другого – вовсе не факт». И вы будете правы. Именно поэтому в разделе 6.1 мы не только рассмотрим технологии и примеры использования трюизмов в убеждении, но и предложим вам конкретный рецепт создания трюизмов под конкретного оппонента.

В. В. Козлов, Убеждение: «минные поля» переговоров, -1

Однако письменный спор гораздо меньше способен вывести человека из равновесия. В конце концов, если при первом прочтении адресат был вне себя от негодования или страха, то, обратившись к тексту второй раз, он может вести себя гораздо спокойнее, читать внимательнее. Поэтому, когда человек убеждает письменно, у него меньше возможностей скрыть какие-то провалы или неувязки в логических построениях. И автору следует более строго выстраивать цепочку доказательств.

Е. Г. Борисова, Элементы стиля. Принципы убедительного делового письма, 2009

Казалось, что в таком случае в споре побеждает тот, на чьей стороне истина. Но иногда справедливость и правда вынуждены отступить перед ложью. Причиной этого может быть то, что в споре участвуют не понятия, а люди. И правда у каждого своя, и способности убедить в ней у людей разные. Поэтому так важно уметь правильно аргументировать свои доводы, быть убедительным в своих суждениях. Искусство спора требует умения держаться, мыслить хладнокровно, говорить уверенно, четко и остроумно. Важное качество полемиста – уметь слушать и быстро реагировать на речь оппонента и в это же время эффективно организовывать своё выступление.

Анастасия Морозова, Техники речи, 2013

В ранних статьях И.В. Киреевского мы также обнаруживаем желание молодого критика выявить истину. Показать ее рельефно, выпукло, так сказать со всех сторон. Впрочем, как мы увидим, для Киреевского скрытый диалог – способ объяснить, в чем, собственно, состоит заблуждение предшествующей критики. Поэтому по своим задачам он все же отличается от параллелей у Пушкина и от спора у Надеждина и Шевырева. Он пользуется скорее приемами «философского диалога». Его интересуют не столько лица, сколько идеи, истины, и потому он ближе к Карамзину. Тем не менее следует помнить, что, как справедливо заметил Ю.В. Манн, «русский философский диалог 20–30-х г. XIX века не знает «многоголосия»: в хоре спорящих у Веневитинова, Шевырева, Надеждина, Одоевского, Станкевича без труда можно выделить авторский голос. На его долю приходятся главные аргументы, сила убеждения, а нередко… и нравственная победа над противником»[47]. Философский диалог Киреевского во многом сохраняет все традиционные черты, однако его авторский голос не претендует на окончательное обладание истиной, он действительно на равных спорит с предполагаемым оппонентом, причем чаще всего не отвлеченным, а конкретным, реальным.

В. Н. Греков, Судьбы таинственны веленья… Философские категории в публицистике славянофилов, 2011

1. Ты причастен и виновен, согласен с претензиями, готов нести наказание. Вполне удобная и, в общем-то, всех устраивающая позиция. Чувство вины, покаяние, осознание противоправности содеянного можно считать нормальным состоянием морально, духовно и психически дисциплинированного человека. Такую позицию закон и власть стараются поощрять. Что следует из совокупности норм о смягчающих обстоятельствах, из правил и судебной практики по назначению более мягких видов и размеров наказаний или вовсе приводящих к уголовной безнаказанности, а так же из иных форм послаблений. Данная позиция приемлема и при действительном раскаянии, и в ситуациях явной доказуемости (обоснованности) подозрений, бесперспективности споров и возможностью облегчения своей участи через поддержку от самого обвинения. Здесь деятельность защиты может ограничиться лишь контролем и сдерживанием второй стороны и суда, в целях недопущения вольной трактовки событий, квалификаций действий, для обеспечения точного установления всех обстоятельств по делу, соблюдения законных прав и интересов обвиняемого, справедливого наказания. Но, как увидишь позднее, ожидания справедливой участи могут и не оправдаться. (Со своей стороны лишь добавлю, что не верую в существование искренне-реальных Раскольниковых. Не то, чтобы по себе сужу о других, но таковых реально не встречал, а в тех, кто провозглашает себя в данном образе лицемерие и фальшь рано или поздно выясняются. Все люди – просто умные животные, но всё же животные, и, если индивидуум психически здоров, не религиозный фанатик, в нём неистребимо чувство самоспасения, он под гильотину ни за что не полезет. Что бы ни натворил. Все эти акты раскаяния – придумка человека для недостижимых целей (пере)воспитания, создания института снисхождений для облегчения расследований и судилищ).

В. И. Шейченко, Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде, 2015

Цель доказательства – побудить людей: (в той: степени, в которой: они разумны) согласиться с заключением. Для этой цели недостаточно, чтобы посылки в некотором смысле влекли за собой заключение. Необходимо также, чтобы: посылки: были признаны: истинными теми, кто спорит по поводу заключения. Существует множество достоверных доказательств существования Бога, которые совершенно бесполезны, поскольку, хотя их посылки могут быть истинными, они не признаны в качестве таковых теми, кто спорит о религии, например:

Ричард Суинберн, Существование Бога, 1979

Единственное, что они могут – выбрать меньшее зло по отношению к невиновным и, вообще говоря, равноправным субъектам. При этом, как подчеркивает А. В. Прокофьев, специально анализирующий эту проблему, сама формула «выбор меньшего зла» указывает на совершенно специфическую логику принятия решений, которая в рамках морального сознания является спорной, а если спор разрешается в пользу ее допустимости, то трагической» [Прокофьев, 2009, с. 122]. В качестве примера можно привести ситуации, когда врачам в больницах надо решать, в кого из пациентов вкладывать имеющиеся ограниченные средства, а кого – оставить; считать ли, что органы умирающего с бьющимся сердцем уже могут быть извлечены и использованы для спасения других людей и т. д. [Хаузер, 2008]. Как пишет А. В. Прокофьев, ситуации, когда ущерб, причиняемый кому-то, оказывается средством предотвращения ущерба множеству других людей, крайне неоднозначны и предельно сложны для абсолютного большинства этических традиций [Прокофьев, 2009, с. 127].

А. Н. Поддьяков, Компликология. Создание развивающих, диагностирующих и деструктивных трудностей, 2014

Но совсем негоже, если сам законодатель грешит односторонностью: по регуловскому правилу спора он прямолинейно противопоставляет субъективное и объективное вменения, искажает смысл последней установки и предает ее анафеме. Тут и так обычно подается повод для общественной тревоги; прогрессивная идея, продуктивно работающая лишь в связке со своим антиподом, стремительно превращается в единственное начало, в серийный протез мировоззрения. Специалисты должны бить в колокола, дабы не пострадали те ценности, ради которых все идеологические изменения и затевались. Попробуем критически оценить законодательно выраженные подвижки в области уголовной политики и их вероятный отзвук в карательной практике. Максимальная определенность в понимании объективного вменения запрашивается предметом анализа всей темы: суждения о криминализации бездействия будут более состоятельными, если исследователю удастся найти рациональное объяснение роли внешних данных для «ничегонеделания» обязанных лиц.

А. И. Бойко, Преступное бездействие, 2003

Действительно, вопрос о дозволенности дедукции не представляется заслуживающим серьезного осмысления или исследования в той форме, в какой мы поставили его. Причина заключается в том, что если мы спросим себя: «Разрешено ли размышлять, используя дедукцию?», ответ будет утвердительным, поскольку дедукция, как мы уже выяснили, заключается в «выведении соответствующих Шариату практических предписаний посредством правомерных свидетельств и доводов». Очевидно, что человек, которому предписана добродетель подчинения Шариату и для которого обязательно следование его законам, вынужден выводить необходимые ему практические нормы. А поскольку позиция Шариата в большинстве случаев не очевидна и не ясна в силу того, что по поводу нее может не быть явных доказательств, разумно, что вывод практических положений посредством правомерных свидетельств и доводов не был запрещен для всех людей, ибо если он будет запрещен, они не смогут выводить положения Шариата по многим вопросам. Таким образом, дедуктивный вывод исламских законов не только разрешен, но и необходим. Потребность в этом проистекает из подчиненности человека Шариату, и любая дискуссия на эту тему является спором по поводу самоочевидных истин.

М. Б. ас-Садр, История ‘Илм Аль-Усул, 2009

«Материя, раз она будет изгнана из природы, уносит с собой столько скептических и безбожных построений, такое невероятное количество споров и запутанных вопросов» («принцип экономии мысли», открытый Махом в 1870 годах! «философия, как мышление о мире по принципу наименьшей траты сил» – Авенариус в 1876 году!), «которые были бельмом в глазу для теологов и философов; материя причиняла столько бесплодного труда роду человеческому, что если бы даже те доводы, которые мы выдвинули против нее, были признаны недостаточно доказательными (что до меня, то я их считаю вполне очевидными), то все же я уверен, что все друзья истины, мира и религии имеют основание желать, чтобы эти доводы были признаны достаточными» (§ 96).

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм, -1

Для описания различных ориентаций и установок в процессе переговоров используются понятия «дистрибутивный» и «интеграционный» подходы. Дистрибутивный подход (от лат. distributus – разделенный, распределенный) – это подход который основывается на стратегическом влиянии, утаивании информации, взаимоисключении целей и интересов другой стороны, преобладании конкурирующей позиции над диалогом. Участники таких переговоров выступают в роли явных соперников, а целью переговоров является непременная победа, из-за чего в качестве условия взаимоотношений стороны требуют друг от друга уступок, упрямо придерживаются своей позиции, угрожают, скрывают свои истинные интересы, вводя других в заблуждение. Исследователи образно называют такой подход дележкой мифического «фиксированного пирога», когда оба участника, желая получить его большую часть, спорят, соперничают, придираются, а затем надолго запоминают свое поражение. Ориентация на такой подход поддерживается американской культурой, первоначально сформировавшейся в результате спортивных соревнований, систем продвижения определенного продукта, влияния некоторых академических программ и т. д. Такая ориентация задает определенный тип поведения в переговорах, предполагая дискуссии и дебаты, настойчивые требования, позиционные заявления и тактику, провоцирующую спор. Нетрудно заметить, что такой подход ассоциируется с силовой жесткой моделью ведения переговоров.

Я. С. Яскевич, Переговорный процесс в социально-экономической деятельности, 2014

Может быть, с уверения, что сам я считаю свое предприятие совершенно безобидным и неопасным. Моя слишком высокая оценка интеллекта на этот раз не на моей стороне. Если люди таковы, какими их описывают мои противники, и я не собираюсь тут с ними спорить, – то нет никакой опасности, что какой-нибудь благочестивый верующий, переубежденный моими соображениями, позволит отнять у себя свою веру. Кроме того, я не сказал ничего такого, чего не говорили бы до меня намного полнее, сильнее и убедительнее другие, лучшие люди. Имена этих людей известны; я не стану их здесь приводить, чтобы не сложилось впечатления, будто я хочу поставить себя в один ряд с ними. Я всего лишь – и это единственная новинка в моем изложении – добавил к критике моих великих предшественников кое-какое психологическое обоснование. Вряд ли можно ожидать, что именно эта добавка произведет воздействие, в котором тем, более ранним, было отказано. Конечно, меня могут теперь спросить, зачем писать такие вещи, когда уверен в их безрезультатности. Но к этому мы вернемся позднее.

Зигмунд Фрейд, Человек по имени Моисей, 1939

Однако… Наши аргументы часто имеют обратный эффект! Чем больше аргументов мы приводим, тем сильнее вызываем негативную реакцию и даже раздражаем нашего собеседника. Сначала он с нами спорит, потом пытается подловить на логических неточностях, а затем и вовсе категорически отказывает нам.

Н. А. Титова, Как мотивировать одним словом. 50 приемов НЛП, 2016

• вы должны оставить у себя самого и (что, конечно же, лучше всего) у своей аудитории или оппонента впечатление, что все сказанное – наиболее удачно в сложившейся ситуации. Поэтому в большинстве случаев такие орудия вербального поражения, как язвительные оскорбления, подобны зарядам, разорвавшимся еще в стволе пушки. Поэтому они, как и ответы-бумеранги, исключаются. Быстро найденный стандартный ответ на замечание не добавит вам очков, а впоследствии может настроить аудиторию и оппонента против вас. Правда, для подобных случаев вы наверняка подготовили пару вербальных мин, но, к сожалению, их жертвой будете только вы сами. Поэтому необходимо стремиться к тому, чтобы осталось приятное впечатление: вы дали подходящий ответ, продемонстрировали пример адекватной реакции, а вспоминая ситуацию, вы остаетесь довольны своим поведением и с уверенностью можете сказать: «Все было о’кей, я был о’кей, и ситуация была о’кей». Вот поэтому я и отличаю конструктивную находчивость в споре от всех остальных приемов;

Карстен Бредемайер, Искусство словесной атаки: Практическое руководство, 2003

Фрейд редко отступал от своих взглядов и теорий и мало сомневался в их правоте. Будучи неконфликтным в публичных спорах человеком, он тем не менее был крайне категоричен в своем мнении, что всякое отхождение от его понимания и трактовки психоанализа есть заблуждение и ошибка. Такая непримиримая убежденность, несомненно, стала залогом успеха Фрейда. Только благодаря непоколебимой вере в свою правоту он сумел выстоять перед всеми нападками и критикой и добиться всеобщего признания. Но в то же время категоричность Фрейда не позволила ему принять альтернативный или оппозиционный взгляд на психоанализ со стороны его учеников и соратников, которые в выгодный для них момент отошли от Фрейда в угоду личным амбициям. Возможно, нанесенная отступниками обида, в которой Фрейд не признавался, стала одной из причин его столь категоричного неприятия их учений и новшеств, основанных на фрейдизме или отталкивающихся от него.

Зигмунд Фрейд, Импульс влечения, 2017

Встроенный в науку аппарат выявления и исправления ошибок как раз и способствует ее успеху. В науке нет запретных областей, нет деликатных вопросов, которые нельзя затрагивать, нет неприкосновенных истин. Открытость всем новым идеям и жесткая, придирчивая проверка всех идей – и старых, и новых – позволяют отделить зерна от плевел. Сколь бы умны, харизматичны, привлекательны вы ни были, вам придется отстаивать свое мнение перед лицом упорного и искушенного скептицизма. В науке приветствуется разнообразие и разногласие. Приверженцев разных теорий поощряют к спору – глубокому и по существу.

К. Э. Саган, Мир, полный демонов. Наука – как свеча во тьме, 1996

Как вы можете верифицировать или опровергнуть утверждение, что «все факты являются физическими и ценностно-нейтральными»? Пожалуй, вы можете опровергнуть это, предъявив некие факты, которые не являются физическими, – например, Бог, или факты математических истин, или факты красоты и добра, или факты не-физического содержания в иных умах. Но всякий раз, как попытаетесь это делать, вы, вероятно, столкнетесь с ответом, что это все в действительности не факты. Реальные факты должны быть доступны всеобщему наблюдению и вызывать всеобщее согласие. Сомнительно, что даже представители естествознания еще могли бы с этим согласиться, и в этом есть какая-то ирония. Например, суперструны, волны вероятности в гильбертовом пространстве, взаимопревращения частиц микромира не доступны всеобщему наблюдению. Да и у компетентных ученых нет согласия по поводу этих явлений. Ведется много споров об объективной реальности вероятностных волн, о суперструнах и о том, как интерпретировать квантовые события. Так что даже современная наука больше не настаивает на доступности фактов всеобщему наблюдению и на всеобщем согласии как на условиях для признания фактичности явлений.

Коллектив авторов, Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания, 2009

При ответственных моментах, когда вам высказывают замечания или упрёки, самоирония не уместна. Наоборот, нужны прямые, но позитивные ответы. Также старайтесь не повторять в ответе высказанный вам упрёк. Так вы только закрепите его в уме собеседника. Например: «Компания терпит убытки из-за вашей невнимательности!» – ответы «Я здесь не при чём, такого не может быть» или «Я не виноват» только усугубят ваше положение в глазах оппонента. Более уместным будет ответ: «При мне компания достигла пика успеха, сейчас временные трудности». Но при нарастающем споре избегайте иронии и самоиронии.

Ричард Дэнсон, Черная риторика. Запрещенные приёмы ведения дискуссий, 2016

Таким образом, равенство, являющееся основой справедливости, есть не столько равенство между объектами обмена (это равенство всегда спорно и почти всегда допустимо, потому что иначе вообще не было бы никакого обмена), сколько равенство между субъектами обмена – разумеется, не фактическое, а правовое, которое, тем не менее, подразумевает равную свободу и информированность участников обмена в том, что касается их интересов и условий сделки. Мне возразят, что подобное равенство недостижимо. Не спорю. Однако справедливы те, кто к нему стремится, и несправедливы те, кто ему противится. Допустим, вы продаете дом, в котором прожили многие годы. Ясное дело, вы знаете все его плюсы и минусы лучше, чем потенциальный покупатель. В этом случае справедливость требует, чтобы вы честно рассказали ему обо всех явных и скрытых недостатках продаваемого жилища, а также – хотя закон от вас этого не требует – поведали, с кем из соседей стоит иметь дело, а с кем лучше не связываться. Конечно, не все из нас и далеко не всегда поступают именно так. Но разве кто-нибудь сомневается, что поступать так было бы справедливо? И если мы этого не делаем, значит, мы допускаем несправедливость. Вот приходит покупатель, и вы показываете ему дом. Надо сказать, что ближайший сосед – пьяница, который не дает спать по ночам всей округе? Что зимой стены отсыревают? Что балки подточены муравьями? Закон в разных случаях может либо требовать этого от вас, либо оставлять решение этих вопросов на ваше усмотрение. Но справедливость однозначно требует все рассказать без утайки.

Андре Конт-Спонвиль, Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни, 2001

Враждебно настроенный критик чувствует, что должен на корню уничтожить подобные претензии. Он старается доказать бездуховность индийской философии, представить индийскую религию в виде иррационального анимистического культа чудовищного. В этой попытке, которая есть не что иное, как попытка поставить Истину с ног на голову и принудить ее воспринимать факты вверх ногами, наш критик приходит к парадоксальному абсурду, к несостоятельности, опровергающей силой грубейшего преувеличения его же собственные концепции. Тем не менее, здесь возникают два по-настоящему серьезных вопроса. Во-первых, позволительно спросить, что лучше для человечества: религиозно-философский подход к жизни и цивилизация, пронизанная его идеями и мотивами, или же рационалистический и внешний подход и удовлетворение, получаемое витальным человеком от его интеллектуальных и практических ценностей. Признавая ценность и силу духовной концепции жизни, позволительно спросить, является ли ее выражение в индийской культуре наилучшим из возможных и самым полезным для продвижения человечества к его наивысшему уровню? Вот о чем может вестись спор между азиатским или древним умом и европейским или современным интеллектом.

Шри Ауробиндо, Шри Ауробиндо. Основы индийской культуры, 1998