Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из
того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого
сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Вдруг песня хором грянула
Удалая, согласная:
Десятка три молодчиков,
Хмельненьки, а не валятся,
Идут рядком, поют,
Поют про Волгу-матушку,
Про удаль молодецкую,
Про девичью красу.
Притихла вся дороженька,
Одна
та песня складная
Широко, вольно катится,
Как рожь под ветром стелется,
По
сердцу по крестьянскому
Идет огнем-тоской!..
Жизнь трудовая —
Другу прямая
К
сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на
сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига
сердца моего, не оставляю замечать
тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно.
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое
сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в
том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
У кого она в душе, у
того, без всякого сомнения, и храброе
сердце.
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он,
то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно
сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко мне о
том же, о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее
сердце…
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а
сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях,
сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и
сердце.
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с
сердцем советуют. Дело в
том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что
сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего
сердца, когда взаимная любовь ваша…
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и
то же: имей
сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Милон. Вот
та, которая владеет моим
сердцем. Любезная Софья! Скажи мне, каким случаем здесь нахожу тебя?
Правдин. Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к окну, увидел вашу карету,
то, не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего
сердца. Мое к вам душевное почтение…
Стародум(к Софье, с радостью). Как!
Сердце твое умело отличить
того, кого я сам предлагал тебе? Вот мой тебе жених…
Но когда он убедился, что злодеяние уже совершилось,
то чувства его внезапно стихают, и одна только жажда водворяется в
сердце его — это жажда безмолвия.
Обстоятельства дела выяснились вполне; но так как Линкин непременно требовал, чтобы была выслушана речь его защитника,
то Грустилов должен был скрепя
сердце исполнить его требование.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился
тем, что объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание прибавил еще прованское масло. И в
то же время положил в
сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе в городе останется хоть один недоумевающий.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в руках,
то"злопыхательное"
сердце его до такой степени воспламенилось, что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.
Но это-то, собственно,
то есть совсем наглое забвение всяких околичностей, и привлекло"злопыхательное"
сердце привередливого старца.
Тогда бригадир вдруг засовестился. Загорелось
сердце его стыдом великим, и стоял он перед глуповцами и точил слезы. ("И все
те его слезы были крокодиловы", — предваряет летописец события.)
Словом сказать, в полчаса, да и
то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено только на другой день), и зачал тужить и корить глуповцев, что нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики — ничего, чем бы начальниково
сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
Бородавкин чувствовал, как
сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до
того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности. Сознание это было
тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
Когда прошение было прочитано и закрестовано,
то у всех словно отлегло от
сердца. Запаковали бумагу в конверт, запечатали и сдали на почту.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца,
то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой,
то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
— Проповедник, — говорил он, — обязан иметь
сердце сокрушенно и, следственно, главу слегка наклоненную набок. Глас не лаятельный, но томный, как бы воздыхающий. Руками не неистовствовать, но, утвердив первоначально правую руку близ
сердца (сего истинного источника всех воздыханий), постепенно оную отодвигать в пространство, а потом вспять к
тому же источнику обращать. В патетических местах не выкрикивать и ненужных слов от себя не сочинять, но токмо воздыхать громчае.
Но когда спрятавшиеся стрельцы после короткого перерыва вновь услышали удары топора, продолжавшего свое разрушительное дело,
то сердца их дрогнули.
Положа руку на
сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев было бы не только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина
тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказался бы несогласным с истиною.
— Нет,
сердце говорит, но вы подумайте: вы, мужчины, имеете виды на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы
то, что вы любите, и потом, когда вы убеждены, что любите, вы делаете предложение…
Всё это было ужасно гадко, но Левину это представлялось совсем не так гадко, как это должно было представляться
тем, которые не знали Николая Левина, не знали всей его истории, не знали его
сердца.
Он знал, что за это, за
то самое, что
сердце его истерзано, они будут безжалостны к нему.
— По делом за
то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от
сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала
то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
И, несмотря на
то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего
сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
— Все или один?» И, не помогая мучившемуся юноше, с которым она танцовала, в разговоре, нить которого он упустил и не мог поднять, и наружно подчиняясь весело-громким повелительным крикам Корсунского,
то бросающего всех в grand rond, [большой круг,]
то в chaîne, [цепь,] она наблюдала, и
сердце ее сжималось больше и больше.
Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в
то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в
сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
Не позволяя себе даже думать о
том, что будет, чем это кончится, судя по расспросам о
том, сколько это обыкновенно продолжается, Левин в воображении своем приготовился терпеть и держать свое
сердце в руках часов пять, и ему это казалось возможно.
— Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после
того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было
сердца.
Он видел только ее ясные, правдивые глаза, испуганные
той же радостью любви, которая наполняла и его
сердце. Глаза эти светились ближе и ближе, ослепляя его своим светом любви. Она остановилась подле самого его, касаясь его. Руки ее поднялись и опустились ему на плечи.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось
сердце при мысли о
том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к
тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Есть люди, которые, встречая своего счастливого в чем бы
то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть в нем, и видеть в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти в этом счастливом сопернике
те качества, которыми он победил их, и ищут в нем со щемящею болью в
сердце одного хорошего.
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено в его
сердце; но он не мог вырвать из своего
сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании
те минуты счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное
сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до
того, чтобы пробыть целый день с ним в его доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
Одно, чего он не мог вырвать из своего
сердца, несмотря на
то, что он не переставая боролся с этим чувством, это было доходящее до отчаяния сожаление о
том, что он навсегда потерял ее.
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что
сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не
то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
— Это доказывает только
то, что у вас нет
сердца, — сказала она. Но взгляд ее говорил, что она знает, что у него есть
сердце, и от этого-то боится его.
Придумывая
те слова, в которых она всё скажет Долли, и умышленно растравляя свое
сердце, Анна вошла на лестницу.
— Пожалуйста, пожалуйста, не будем говорить об этом, — сказал он, садясь и вместе с
тем чувствуя, что в
сердце его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною надежда.
Чем больше он узнавал брата,
тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не
сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в
том, что на мгновение, когда она узнала в штатском платье столь знакомые ей когда-то черты, у ней прервалось дыхание, кровь прилила к
сердцу, и яркая краска, она чувствовала это, выступила на лицо.