Неточные совпадения
И скоро звонкий
голос Оли
В семействе Лариных умолк.
Улан, своей невольник доли,
Был должен ехать с нею в полк.
Слезами горько обливаясь,
Старушка, с дочерью прощаясь,
Казалось, чуть жива была,
Но Таня плакать не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее
печальное лицо.
Когда все вышли на крыльцо,
И всё, прощаясь, суетилось
Вокруг кареты молодых,
Татьяна проводила их.
Голос его был груб и хрипл, движения торопливы и неровны, речь бессмысленна и несвязна (он никогда не употреблял местоимений), но ударения так трогательны и желтое уродливое лицо его принимало иногда такое откровенно
печальное выражение, что, слушая его, нельзя было удержаться от какого-то смешанного чувства сожаления, страха и грусти.
Во время путешествия он заметно успокоился; но по мере приближения к дому лицо его все более и более принимало
печальное выражение, и когда, выходя из коляски, он спросил у выбежавшего, запыхавшегося Фоки: «Где Наталья Николаевна?» —
голос его был нетверд и в глазах были слезы.
Внезапный звук пронесся среди деревьев с неожиданностью тревожной погони; это запел кларнет. Музыкант, выйдя на палубу, сыграл отрывок мелодии, полной
печального, протяжного повторения. Звук дрожал, как
голос, скрывающий горе; усилился, улыбнулся грустным переливом и оборвался. Далекое эхо смутно напевало ту же мелодию.
В магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно было видеть людей, которые шли встречу друг другу так, как будто ничего
печального не случилось; неприятны
голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, — странный звук, точно десятки молотков забивали гвозди в небо и в землю, заключая и город и душу в холодную, скучную темноту.
Говорил Самойлов не спеша, усталым глуховатым
голосом и легко, как человек, привыкший говорить много. Глаза у него были темные,
печальные, а под ними — синеватые мешки. Самгин, слушая его, барабанил пальцами по столу, как бы желая намекнуть этим шумом, что говорить следует скорее. Барабанил и думал...
Сам же, в случае так называемой
печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и
голоса возвышать не любит, но более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: «Ведь я тебя просил, любезный мой», или: «Что с тобою, друг мой, опомнись», — причем только слегка стискивает зубы и кривит рот.
Голоса подьячих доходили до него, они хозяйничали, требовали то того, то другого и неприятно развлекали его среди
печальных его размышлений.
Высокий ростом, с волосами странно разбросанными, без всякого единства прически, с резким лицом, напоминающим ряд членов Конвента 93 года, а всего более Мара, с тем же большим ртом, с тою же резкой чертой пренебрежения на губах и с тем же грустно и озлобленно
печальным выражением; к этому следует прибавить очки, шляпу с широкими полями, чрезвычайную раздражительность, громкий
голос, непривычку себя сдерживать и способность, по мере негодования, поднимать брови все выше и выше.
— Что же ты видел, мой мальчик? — спросила она с
печальным сомнением в
голосе.
Теплою июльскою ночью бричка, запряженная парою лошадей, остановилась на ночлег в поле, у опушки леса. Утром, на самой заре, двое слепых прошли шляхом. Один вертел рукоятку примитивного инструмента: деревянный валик кружился в отверстии пустого ящика и терся о туго натянутые струны, издававшие однотонное и
печальное жужжание. Несколько гнусавый, но приятный старческий
голос пел утреннюю молитву.
— Откуда же ты мог знать, мой мальчик? — переспросила мать с
печальным сомнением в
голосе.
Мой первый друг, мой друг бесценный,
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил;
Молю святое провиденье:
Да
голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейским ясных дней!
И, приняв из рук Тамары деньги, священник благословил кадило, подаваемое псаломщиком, и стал обходить с каждением тело покойницы. Потом, остановившись у нее в головах, он кротким, привычно-печальным
голосом возгласил...
Хотя
печальное и тягостное впечатление житья в Багрове было ослаблено последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие лица, услышал другие речи и
голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и матери, увидел ласку и привет от всех наших знакомых.
И в том и в другом случае — уверенность, что формы правления безразличны и что все они имеют в виду только вящее утучнение и без того тучного буржуа, уверенность
печальная и даже неосновательная, но тем не менее сообщающая самому акту всеобщей подачи
голосов характер чистой случайности.
Так они и прослужили всю панихиду. А когда очередь дошла до последнего воззвания, то Осадчий, наклонив вниз голову, напружив шею, со странными и страшными,
печальными и злыми глазами заговорил нараспев низким
голосом, рокочущим, как струны контрабаса...
Лица и звук
голосов их имели серьезное, почти
печальное выражение, как будто потери вчерашнего дела сильно трогали и огорчали каждого, но, сказать по правде, так как никто из них не потерял очень близкого человека (да и бывают ли в военном быту очень близкие люди?), это выражение печали было выражение официальное, которое они только считали обязанностью выказывать.
— Не… воротятся! — повторила она вопросительно-печальным
голосом, потом подала отцу руку и тихо, склонив голову, пошла домой, оглядываясь по временам назад.
— Позвольте и мне тоже проститься с вами, — произнес
печальным и вместе с тем каким-то диким
голосом Аггей Никитич: он никак не ожидал, что так скоро придется ему уехать из Кузьмищева.
Бывало, по вечерам, вычистив лошадей, они соберутся в кружок около конюшен, и маленький рыжий казак, встряхнув вихрами, высоким
голосом запоет, как медная труба; тихонько, напряженно вытягиваясь, заведет
печальную песню про тихий Дон, синий Дунай.
Иван Ларионович, покорно улыбаясь, поправляет очки на сером,
печальном носу и отходит прочь, а десяток
голосов дружно подхватывают песню, сливаясь в могучий поток, и, точно подняв на воздух всю мастерскую, мерными толчками качает ее.
И всё как бы остановилось в своем росте, умирало; шум
голосов гас, удаляясь, перерождался в
печальные вздохи.
Пустобайка. Сору-то сколько… черти! Вроде гуляющих, эти дачники… появятся, насорят на земле — и нет их… А ты после ихнего житья разбирай, подметай… (Громко, с досадой стучит трещоткой и свистит. Кропилкин отвечает свистом. Пустобайка уходит. Калерия выходит и садится под соснами,
печальная, задумчивая. Прислушивается к пению, покачивая головой, тихо подпевает. С правой стороны в лесу раздается
голос Пустобайки.)
Прищурив глаза, обесцвеченные болезнью и
печальные, русский слабым
голосом прочитал надпись на открытке и хорошо улыбнулся старику, а тот сказал ему...
Парень смотрел на нее, чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми словами и
печальной улыбкой. То холодное и жесткое, что он имел в груди против нее, — таяло в нем от теплого блеска ее глаз. Женщина казалась ему теперь маленькой, беззащитной, как дитя. Она говорила что-то ласковым
голосом, точно упрашивала, и все улыбалась; но он не вслушивался в ее слова.
Безличные во тьме, странно похожие один на другого, но двору рассыпались какие-то тихие, чёрные люди, они стояли тесными группами и, слушая липкий
голос Саши, беззвучно покачивались на ногах, точно под сильными толчками ветра. Речь Саши насыщала грудь Климкова
печальным холодом и острою враждою к шпиону.
Долинский задыхался, а светляки перед ним все мелькали, и зеленые майки качались на гнутких стеблях травы и наполняли своим удушливым запахом неподвижный воздух, а трава все растет, растет, и уж Долинскому и нечем дышать, и негде повернуться. От страшной, жгучей боли в груди он болезненно вскрикнул, но
голос его беззвучно замер в сонном воздухе пустыни, и только переросшая траву задумчивая пальма тихо покачала ему своей
печальной головкой.
Гулянье начали молебном. Очень благолепно служил поп Глеб; он стал ещё более худ и сух; надтреснутый
голос его, произнося необычные слова, звучал жалобно, как бы умоляя из последних сил; серые лица чахоточных ткачей сурово нахмурились, благочестиво одеревенели; многие бабы плакали навзрыд. А когда поп поднимал в дымное небо
печальные глаза свои, люди, вслед за ним, тоже умоляюще смотрели в дым на тусклое, лысое солнце, думая, должно быть, что кроткий поп видит в небе кого-то, кто знает и слушает его.
Двое других жрецов присоединили к первым свои
голоса. Это Гор и Анубис оплакивали Озириса, и каждый раз, когда они оканчивали стих, хор, расположившийся на ступенях лестницы, повторял его торжественным и
печальным мотивом.
Он закрывает глаза,
голос его звучит сильнее и
печальней, пальцы, разбирая бечевку снасти, шевелятся медленнее.
Кто не хочет вслушиваться в эти слова, кого мысль о смерти и в этом
печальном положении не льстит, а пугает, тому надо стараться заглушить эти воющие
голоса чем-нибудь еще более их безобразным. Это прекрасно понимает простой человек: он спускает тогда на волю всю свою звериную простоту, начинает глупить, издеваться над собою, над людьми, над чувством. Не особенно нежный и без того, он становится зол сугубо.
В продолжение этой речи
голос Перепетуи Петровны делался более и более
печальным, и, наконец, она начала всхлипывать.
В июле… ночью. Странную приятность
Я находил в ее
печальном взоре
И помертвелых губах. Это странно.
Ты, кажется, ее не находил
Красавицей. И точно, мало было
В ней истинно прекрасного. Глаза,
Одни глаза. Да взгляд… такого взгляда
Уж никогда я не встречал. А
голосУ ней был тих и слаб — как у больной —
Муж у нее был негодяй суровый,
Узнал я поздно… Бедная Инеза!..
При звуке его сухого
голоса она, с удивлением, взглянула в лицо ему и стала молча, внимательно слушать его суровые, почти карающие слова. Он доказывал ей, как развращает ум эта, излюбленная ею, литература, искажающая действительность, чуждая облагораживающих идей, равнодушная к
печальной правде жизни, к желаниям и мукам людей.
Голос его резко звучал в тишине леса, и часто в придорожных ветвях раздавался тревожный шорох — кто-то прятался там.
— Я понимаю, Яков, что тебе нельзя не бить жену, — снова раздается спокойный и вдумчивый
голос учителя, — у тебя на это много причин… Не характер твоей жены причина того, что ты ее так неосторожно бьешь… а вся твоя темная и
печальная жизнь…
Я вошел в комнату Пасынкова. Он не лежал, а сидел на своей постели, наклонясь всем туловищем вперед, тихо разводил руками, улыбался и говорил, все говорил
голосом беззвучным и слабым, как шелест тростника. Глаза его блуждали.
Печальный свет ночника, поставленного на полу и загороженного книгою, лежал недвижным пятном на потолке; лицо Пасынкова казалось еще бледнее в полумраке.
Часто
печальная горлица соединяла жалобный
голос свой с ее стенанием.
— Да вольно же вам, Иван Сидорыч, водку пить, — возразил
печальный и нежный женский
голос. — Не пили бы, и грудь бы не болела.
Спорили два
голоса: мужской низкий, то дребезжащий, то глухой, точно из бочки, какой бывает только у чахоточных пьяниц, и женский — очень нежный, молодой и
печальный.
Солнце пекло беспощадно, синее небо смотрело спокойно на ниву мёртвых, на толпу вокруг свежей могилы, а
голос оратора всё звучал,
печальный и задушевный.
Доселе я не обращал внимания на другую сторону, Москва поглотила меня. Страшный звук меди среди этой тишины заставил обернуться — все переменилось.
Печальный, уединенный Симонов монастырь, с черными крышами, как на гробах, с мрачными стенами, стоял на обширном поле, небольшая река тихо обвивала его, не имея сил подвинуть несколько остановившихся барок; кое-где курились огоньки, и около них лежали мужики, голодные, усталые, измокшие, и
голос меди вырывался из гортани монастыря.
…Уже не днями, а короткими, быстро летящими часами мерялось неумолимое время. И был вечер, и вечерняя тишина была, и длинные тени ложились по земле — первые острые стрелы грядущей ночи великого боя, когда прозвучал
печальный и суровый
голос. Он говорил...
Что-то знакомое слышит он в рыдающем
голосе колокола, знакомое и
печальное: так плакала мать когда-то, так плакал он сам.
Торжественным покоем, великой грустью и любовью были проникнуты величавые, могуче-сдержанные звуки: кто-то большой и темный, как сама ночь, кто-то всевидящий и оттого жалеющий и бесконечно
печальный тихо окутывал землю своим мягким покровом, и до крайних пределов ее должен был дойти его мощный и сдержанный
голос. «Боже мой, ведь это о нас, о нас!» — подумал Чистяков и весь потянулся к певцам.
Выпевают ей молитвенными
голосами, скорбными,
печальными...
— Опять спустила петлю… Павла Артемьевна, позвольте к Дорушке или к Вассе подойти… Я сама не умею поднять… Тут что-то напутано больно! — жалобным, деланно-печальным тоном прозвучал
голос Они Лихаревой.
— Расстаться? — ахнул весь класс в один
голос. — Расстаться навсегда! За что? Разве мы обидели вас, дуся? За что вы бросаете нас? — раздавались здесь и там
печальные возгласы «седьмушек».
Голос у него был полон слез, как у покойной деды, когда она пела свои
печальные горные песни.
И
голос у нее был нежный и бархатный, как будто нарочно созданный для таких
печальных песен… Да и вся она была такая нежная и тихая, с большими, грустными черными глазами и длинными косами до пят. Когда она улыбалась — казалось, улыбалось небо…