Неточные совпадения
Кто там? (Подходит
к окну.)А, что ты, матушка?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут
к дурному смотрению или
к неискусству врача.
Да
кто там еще? (Подходит
к окну.)Не хочу, не хочу! Не нужно, не нужно! (Отходя.)Надоели, черт возьми! Не впускай, Осип!
Иди сюда, гляди,
кто здесь!» —
Сказал Игнатий Прохоров,
Взяв
к бревнам приваленную
Дугу.
— А
кто сплошал, и надо бы
Того тащить
к помещику,
Да все испортит он!
Мужик богатый… Питерщик…
Вишь, принесла нелегкая
Домой его на грех!
Порядки наши чудные
Ему пока в диковину,
Так смех и разобрал!
А мы теперь расхлебывай! —
«Ну… вы его не трогайте,
А лучше киньте жеребий.
Заплатим мы: вот пять рублей...
Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью
к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою
И за
кого умрет.
Поймал его Пахомушка,
Поднес
к огню, разглядывал
И молвил: «Пташка малая,
А ноготок востер!
Дыхну — с ладони скатишься,
Чихну — в огонь укатишься,
Щелкну — мертва покатишься,
А все ж ты, пташка малая,
Сильнее мужика!
Окрепнут скоро крылышки,
Тю-тю! куда ни вздумаешь,
Туда и полетишь!
Ой ты, пичуга малая!
Отдай свои нам крылышки,
Все царство облетим,
Посмотрим, поразведаем,
Поспросим — и дознаемся:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси...
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (
К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.
Г-жа Простакова (
к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась. И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де
кого уж и полюбит, так прямо полюбит.
Правдин. А
кого он невзлюбит, тот дурной человек. (
К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное
к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят
к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу.
К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин,
кто чему-нибудь учиться захочет.
Стародум(приметя всех смятение). Что это значит? (
К Софье.) Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный,
кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за
кого хочешь.
Стародум(
к Софье, с радостью). Как! Сердце твое умело отличить того,
кого я сам предлагал тебе? Вот мой тебе жених…
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на
ком из них более накопилось недоимки,
к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли
к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии — бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едва не побили каменьями, и в ответ на его предложение утроили усердие.
—
Кто ты? и с чем
к нам приехал? — спрашивали глуповцы у чиновника.
Все опять бросились
к домам, тащили оттуда,
кто что мог, и побежали на выгон.
Долго раздумывал он,
кому из двух кандидатов отдать преимущество: орловцу ли — на том основании, что «Орел да Кромы — первые воры», — или шуянину — на том основании, что он «в Питере бывал, на полу сыпал и тут не упал», но наконец предпочел орловца, потому что он принадлежал
к древнему роду «Проломленных Голов».
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который,
к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась
к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не на
кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
Он не верит и в мою любовь
к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем,
кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только
к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые,
кто из Крыма,
кто из Петербурга,
кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал
к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть
кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех,
кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят в комнату
к людям, от которых только что вышли.
― Без этого нельзя следить, ― сказал Песцов, обращаясь
к Левину, так как собеседник его ушел, и поговорить ему больше не с
кем было.
Расспросив подробности, которые знала княгиня о просившемся молодом человеке, Сергей Иванович, пройдя в первый класс, написал записку
к тому, от
кого это зависело, и передал княгине.
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень легко и просто было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, — сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогда не видаться, тотчас же поехал
к Анне, он покраснел. — Вот мы говорим, что народ пьет; не знаю,
кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
«Всё-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись
к себе, как будто защищая его пред кем-то,
кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу,
кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите
к себе этих шарлатанов.
—
Кому? Обществу. России нужны люди, нужна партия, иначе всё идет и пойдет
к собакам.
— Ну, смотри же, растирай комья-то, — сказал Левин, подходя
к лошади, — да за Мишкой смотри. А хороший будет всход, тебе по пятидесяти копеек за десятину.
Сообразив наконец то, что его обязанность состоит в том, чтобы поднимать Сережу в определенный час и что поэтому ему нечего разбирать,
кто там сидит, мать или другой
кто, а нужно исполнять свою обязанность, он оделся, подошел
к двери и отворил ее.
Дарья Александровна наблюдала эту новую для себя роскошь и, как хозяйка, ведущая дом, — хотя и не надеясь ничего из всего виденного применить
к своему дому, так это всё по роскоши было далеко выше ее образа жизни, — невольно вникала во все подробности, и задавала себе вопрос,
кто и как это всё сделал.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака ходил взад и вперед по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая коридор. Но в коридоре не видно было того,
кого он ожидал, и он, с отчаянием возвращаясь и взмахивая руками, относился
к спокойно курившему Степану Аркадьичу.
Но Левин ошибся, приняв того,
кто сидел в коляске, за старого князя. Когда он приблизился
к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой человек, «отличнейший малый и страстный охотник», как его представил Степан Аркадьич.
Все,
кого она любила, были с нею, и все были так добры
к ней, так ухаживали за нею, так одно приятное во всем предоставлялось ей, что если б она не знала и не чувствовала, что это должно скоро кончиться, она бы и не желала лучшей и приятнейшей жизни. Одно, что портило ей прелесть этой жизни, было то, что муж ее был не тот, каким она любила его и каким он бывал в деревне.
Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила любовь
к себе того,
кого она любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку.
— Я ничего не знаю и знать не хочу,
кто там и что. Я знаю, что брат моего мужа умирает и муж едет
к нему, и я еду с мужем, чтобы…
— Воздвиженское, на барский двор?
к графу? — повторил он. — Вот только изволок выедешь. Налево поверток. Прямо по пришпекту, так и воткнешься. Да вам
кого? Самого?
Но, хотя он и отдыхал теперь, то есть не работал над своим сочинением, он так привык
к умственной деятельности, что любил высказывать в красивой сжатой форме приходившие ему мысли и любил, чтобы было
кому слушать.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь
к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не
к нему, не
к самой себе, а
к тому,
кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
Ну, я приеду
к Анне Аркадьевне; она поймет, что я не могу ее звать
к себе или должна это сделать так, чтобы она не встретила тех,
кто смотрит иначе: это ее же оскорбит.
— Что такое? что?
кого? — Доверенность?
кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под судом? — Этак никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился в большую залу и, теснимый дворянами, приблизился
к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность
к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с
кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
— А
кто бросит камень? — сказал Алексей Александрович, очевидно довольный своей ролью. — Я всё простил и потому не могу лишать ее того, что есть потребность любви для нее — любви
к сыну…
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили — стыдиться того, что есть высшая высота христианина:
кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, — сказала она и, подняв глаза
к небу, начала молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
Теперь она знала всех их, как знают друг друга в уездном городе; знала, у
кого какие привычки и слабости, у
кого какой сапог жмет ногу; знала их отношения друг
к другу и
к главному центру, знала,
кто за
кого и как и чем держится, и
кто с
кем и в чем сходятся и расходятся; но этот круг правительственных, мужских интересов никогда, несмотря на внушения графини Лидии Ивановны, не мог интересовать ее, и она избегала его.
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь,
кто это? — обратился он
к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали
к нему.
К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с
кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Wünscht man Dochots, so hat man auch Klopots, [
Кто хочет иметь доходы, тот должен иметь хлопоты,] — сказал Васенька Весловский, подтрунивая над Немцем. — J’adore l’allemand, [Обожаю немецкий язык,] — обратился он опять с той же улыбкой
к Анне.
— Княгиня, пари! — послышался снизу голос Степана Аркадьича, обращавшегося
к Бетси. — За
кого вы держите?