Неточные совпадения
Глаз ее теперь нельзя видеть, потому что они закрыты длинными ресницами, но в институте, из которого она возвращается
к домашним ларам, всегда говорили, что ни у
кого нет таких прелестных глаз, как у Лизы Бахаревой.
— Не пущу, — задыхаясь, но решительно ответил опять Арефьич. — Позови
кого тебе надо
к воротам, а не езди.
— Исправиться? — переспросила игуменья и, взглянув на Лизу, добавила: — ну, исправляются-то или меняются
к лучшему только богатые, прямые, искренние натуры, а
кто весь век лгал и себе, и людям и не исправлялся в молодости, тому уж на старости лет не исправиться.
Это в трактир-то на станцию ему нельзя было идти, далеко, да и боязно, встретишь
кого из своих, он, мой голубчик, и пошел мне селяночку-то эту проклятую готовить
к городническому повару, да торопился, на мост-то далеко, он льдом хотел, грех и случился.
Все уездные любители церковного пения обыкновенно сходились в собор
к ранней обедне, ибо Никон Родионович всегда приходили помолиться за ранней, и тут пели певчие. Поздней обедни Никон Родионович не любили и ядовито замечали, что
к поздней обедне только ходят приказничихи хвастаться, у
кого новые башмаки есть.
— Кто-то там без него
к его жене ходит? — спросила Давыдовская, смеясь и подмаргивая Арапову.
«Даже излишняя ревность
к делу будет преступлением, ибо
кто осмелится самовольно вступаться в общее дело, тот грабит общее достояние», — решает ночное рютлийское собрание, расходясь в виду зари, заигравшей на девственном снегу окружных гор…
Более Райнер держался континентального революционного кружка и знакомился со всеми,
кто мало-мальски примыкал
к этому кружку. Отсюда через год у Райнера составилось весьма обширное знакомство, и кое-кто из революционных эмигрантов стали поглядывать на него с надеждами и упованиями, что он будет отличный слуга делу.
— Низость, это низость — ходить в дом
к честной женщине и петь на ее счет такие гнусные песни. Здесь нет ее детей, и я отвечаю за нее каждому,
кто еще скажет на ее счет хоть одно непристойное слово.
По гостиной с таинственным, мрачным видом проходил Арапов. Он не дал первого, обычного приветствия хозяйке, но проходил, пожимая руки всем по ряду и не смотря на тех,
кого удостоивал своего рукопожатия.
К маркизе он тоже отнесся с рядовым приветствием, но что-то ей буркнул такое, что она, эффектно улыбнувшись, сказала...
Маркиза понеслась зря. Все ее слушали,
кто удерживая смех,
кто с изумлением, и только одна Рогнеда Романовна, по долгу дружбы, с восторгом, да Малек-Адель — с спокойною важностью, точно барышня вырезала его из картинки и приставила дыбки постоять у стенки. А Белоярцев, смиренно пригнувшись
к уху Арапова, слегка отпрукивал маркизу, произнося с расстановкой: «тпру, тпру, тпрусь, милочка, тпрусь».
Он еще завернул раза три
к маркизе и всякий раз заставал у нее Сахарова. Маркиза ему искала места. Розанову она тоже взялась протежировать и отдала ему самому письмо для отправления в Петербург
к одному важному лицу. Розанов отправил это письмо, а через две недели
к нему заехал Рациборский и привез известие, что Розанов определен ординатором при одной гражданской больнице; сообщая Розанову это известие, Рациборский ни одним словом не дал почувствовать Розанову,
кому он обязан за это определение.
— Как? Одно слово: взял да и пустил. Теперь,
к примеру скажем, я. Я небольшой человек,
кто как разумеет, может и совсем человек маленький, а я центральный человек. У нас теперь по низовью рыбацкие артели: несколько сот артель одна, так что ж мне.
Розанов чуть было не заикнулся о Лизе, но ничего не сказал и уехал, думая: «Может быть и
к лучшему, что Лизавета Егоровна отказалась от своего намерения.
Кто знает, что выйдет, если они познакомятся?»
— И умно делаете. Затем-то я вас и позвал
к себе. Я старый солдат; мне, может быть, извините меня, с революционерами и говорить бы, пожалуй, не следовало. Но пусть каждый думает,
кто как хочет, а я по-своему всегда думал и буду думать. Молодежь есть наше упование и надежда России.
К такому положению нельзя оставаться равнодушным. Их жалко. Я не говорю об университетских историях. Тут что ж говорить! Тут говорить нечего. А есть, говорят, другие затеи…
— Какие документы? Что это такое документы? — с гримаской спросила Бертольди. —
Кого это может компрометировать? Нам надоела шваль, мы ищем порядочных людей — и только. Что ж, пусть все это знают: не генерала же мы
к себе приглашаем.
Лиза давно стала очень молчалива, давно заставляла себя стерпливать и сносить многое, чего бы она не стерпела прежде ни для
кого и ни для чего. Своему идолу она приносила в жертву все свои страсти и, разочаровываясь в искренности жрецов, разделявших с нею одно кастовое служение, даже лгала себе, стараясь по возможности оправдывать их и в то же время не дать повода
к первому ренегатству.
Мы бы должны принимать всякого,
кто к нам просится, и действовать на его нравственность добрым примером и готовностью служить друг другу.
— Тому, у
кого коротка воля и
кто мало дорожит доверием
к своим словам.
«Вильгельм Райнер, — спокойно прочитал Вязмитинов и продолжал: — он во всем сознался, но наотрез отказался назвать
кого бы то ни было из своих сообщников, и вчера приговорен
к расстрелянию. — Приговор будет исполняться ровно через неделю у нас „за городом“.»
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души.
К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?