Неточные совпадения
— Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «
долг,
совесть», — я ничего не хочу говорить против
долга и
совести, — но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
— Вижу, но он еще помог бы оправдать мой поступок во мнении света, а теперь — я опозорена! Довольно;
совесть моя чиста. Я оставлена всеми, даже родным братом моим, испугавшимся неуспеха… Но я исполню свой
долг и останусь подле этого несчастного, его нянькой, сиделкой!
«Ведь вы никто так не сделаете, ведь вы не предадите себя из-за требований чести и
долга; ведь у вас ни у кого нет такой чуткой и чистой
совести?
Марья Степановна равнодушно выслушала объяснения Привалова о свободе
совести и общей веротерпимости, она все время смотрела на него
долгим испытующим взглядом и, когда он кончил, прибавила...
Нарочно сделал сие для успокоения
совести насчет кражи, и, замечательно, на время, и даже
долгое, действительно успокоился — сам передавал мне это.
Мысль же о том, что жертва его могла стать супругой другому, казалась ему невозможною, а потому
долгое время убежден был в
совести своей, что и не мог поступить иначе.
Преследования и принуждения в делах веры и
совести невозможны и нецерковны не в силу права свободы
совести или формального принципа веротерпимости, что не важно и не относится к сущности религии, а в силу
долга свободы, обязанности нести бремя, в силу того, что свобода есть сущность христианства.
Потом покусал верхушку пера, пососал губы и начал: «Хотя и находясь в настоящую время в противозаконном положении без усякий письменный вид, но по
долгу цести и
совести свяссенною обязанностию за
долг себе всегда поставляю донести, что…» и т. д.
Признаюсь вам, мне было тяжко бороться с
совестью; с одной стороны представлялось мне, что поджог тут обстоятельство совершенно постороннее, что самое преступление, как оно ни велико, содержит в себе столько наивных, столько симпатичных сторон; с другой стороны вопиял иной голос, — голос
долга и службы, доказывавший мне, что я, как следователь, не имею права рассуждать и тем менее соболезновать…
С той самой ночи, как он был схвачен в царской опочивальне и брошен в тюрьму, угрызения
совести перестали терзать его. Он тогда же принял ожидающую его казнь как искупление совершенных им некогда злодейств, и, лежа на гнилой соломе, он в первый раз после
долгого времени заснул спокойно.
Может быть, он еще с детства привык видеть на столе в этот день поросенка и вывел, что поросенок необходим для этого дня, и я уверен, если б хоть раз в этот день он не покушал поросенка, то на всю жизнь у него бы осталось некоторое угрызение
совести о неисполненном
долге.
— Ну, уж не я же, разумеется, стану тебя отговаривать исполнять по
совести свой
долг. Исполняй: пристыди бесстыжих — выкусишь кукиш, прапорщик будешь, а теперь все-таки пойдем к хозяевам; я ведь здесь долго не останусь.
— Эта мысль мне в голову приходила, Дмитрий. Но я подумала: за что же я буду наказана? Какой
долг я преступила, против чего согрешила я? Может быть,
совесть у меня не такая, как у других, но она молчала; или, может быть, я против тебя виновата? Я тебе помешаю, я остановлю тебя…
Если без Анастасии он не мог быть совершенно счастливым, то спокойная
совесть, чистая, святая любовь к отечеству, уверенность, что он исполнил
долг православного, не посрамил имени отца своего, — все могло служить ему утешением и утверждало в намерении расстаться навсегда с любимой его мечтою.
— А что такое он сделал? Он был у тебя в
долгу, так диво ли, что вздумал расплатиться? Ведь и у разбойника бывает подчас
совесть, боярин: а чтоб он был добрый человек — не верю! Нет, Юрий Дмитрич, как волка ни корми, а он все в лес глядит.
Яков Львович принял другое намерение: он не обратился к системе слабых и затемненных улик, а воззвал к
совести детей, к их чувству, к их нравственному
долгу спасти мать.
Домна Пантелевна. Они, долги-то, у нас хоть и маленькие, а все-таки, ежели который человек с
совестью, так беспокойство.
Ты отнимаешь у меня больше полумиллиона; ты отнимаешь у меня возможность расплатиться с
долгами, возвратить то, что я похитил у тебя; ты отнимаешь у меня последнее средство примириться с
совестью и сделаться порядочным, честным человеком: ты отнимаешь у меня надежду провести жизнь в довольстве, счастливо, без горя и волнений…
— Теперь я понимаю, граф, — сказала она, — я забыта… презрена… вы смеетесь надо мной!.. За что же вы погубили меня, за что же вы отняли у меня спокойную
совесть? Зачем же вы старались внушить к себе доверие, любовь, которая довела меня до забвения самой себя, своего
долга, заставила забыть меня, что я мать.
Белесова. Я ничего не преувеличиваю. Конечно, я не знаю, с какими мыслями он смотрит на меня; я вам говорю только о том, какое действие производит на меня его взгляд. Есть положения, в которых
долгий и серьезный взгляд непереносим: в нем укор, в нем обида, он будит
совесть. (С упреком.) А вы сами знаете, что мне, для моего спокойствия, надо усыплять
совесть, а не будить ее.
«Вот влюбиться бы, — думала она, потягиваясь, и от одной этой мысли у нее около сердца становилось тепло. — И от завода избавиться бы…» — мечтала она, воображая, как с ее
совести сваливаются все эти тяжелые корпуса, бараки, школа… Затем она вспомнила отца и подумала, что если бы он жил
дольше, то, наверное, выдал бы ее за простого человека, например, за Пименова. Приказал бы ей выходить за него — вот и все. И это было бы хорошо: завод тогда попал бы в настоящие руки.
Зыбкина. Уж это первое дело —
долг отдать, петлю с шеи скинуть, — последнего не пожалеешь. Бедно, голо, да зато
совесть покойна; сердце на месте.
— Искренно желаю, чтобы вы не ошиблись в ваших надеждах на избранного вами человека и чтобы не страдали впоследствии раскаянием. Изменить своему
долгу, на каком бы то ни было основании, проступок для женщин, за который их осудит и общественное мнение и собственная
совесть.
Переярков. Много ты тестю помог, много. Путал его этот
долг, ты ему руки развязал. Ты послушай, что он говорил! Этот
долг, Кирилин, не по документу, а по
совести, я заплатить должен. А ты ему простил; какой ты праздник для него сделал!
Нина Александровна. Слушайся более голоса сердца, Лена!
Совесть,
долг — не пустые слова. Кто думает их заглушить в себе, тот ни покоен, ни счастлив быть не может.
Видите ли, какое положение [безвыходное]: барыня здесь сама точно на барщине [, точно чиновник, исполняющий свой
долг: «по
совести, как человек, я вам сочувствую, но по точному смыслу законов я должна вас посадить в тюрьму».
Хвалынцев чувствовал, что относительно Татьяны у него не чиста
совесть, а чем
дольше тянутся эти проволочки, тем не чище и тяжелее становится на
совести, но признаться в этом самому себе, беспощадно обнажить перед собою это нехорошее чувство, назвать его настоящим именем у него духу не хватало.
Осудить себя за чувство к Цезарине, задушить его, выгнать его вон из сердца, — но опять-таки возможно ли это, когда это чувство, Бог весть как и когда, незаметно и невольно, но так могуче овладело им, когда из-за него он всю будущность, всю жизнь свою поставил уже на карту, когда бесповоротно сказано себе: «aut Caesar, aut nihil», когда наконец и теперь, после этой записки, после всех колючих укоров
совести, после сознания своей неправоты, это проклятое чувство наперекор всему — и рассудку, и
долгу, и
совести, — вот так и взмывает его душу, как птицу в ясную высь, в неизвестную даль и все заглушает, все уничтожает собою.
— Хотя я и гражданский человек, но… одобряю! — заметил, с благосклонным жестом, его превосходительство. — Военная служба для молодого человека не мешает… это формирует, регулирует… Это хорошо, одним словом!.. Постарайтесь и на новом своем поприще стойко исполнять то, к чему взывают
долг и честь и ваша
совесть. Я надеюсь, что вы вполне оправдаете ту лестную рекомендацию, которую сделал мне о вас многоуважаемый Иосиф Игнатьевич.
— Я надеюсь, Феликс Мартынович, вы употребите все усилия, все старания, чтобы облегчить участь Шишкина… Это —
долг вашей
совести, Феликс Мартынович! — прибавил он с удобопонятною для Подвиляньского выразительностью.
— И Корнев, наверно, отдал бы под суд или, по меньшей мере, отрешил меня от командования, если бы я поступил по правилам, а не так, как велит
совесть… Вот почему он благодарил меня вместо того, чтобы отдать под суд! Сам он тоже не по правилам спешил к Сахалину и тоже в густой туман бежал полным ходом… Так позвольте, господа, предложить тост за тех моряков и за тех людей, которые исполняют свой
долг не за страх, а за
совесть! — заключил капитан, поднимая бокал шампанского.
После
долгих размышлений, после мучительных колебаний
совести отступал он наконец от избранной было веры, отрицался сатаны и всех дел его и опять уходил искать истинную, правую веру.
Всякое другое намерение для людей благомыслящих покажется не только опасным, но и противным
долгу и голосу
совести, оно может показаться им химерическим или по крайней мере влекущим за собой неизбежные бедствия».
Магнус остановил на мне
долгий взгляд: что-то вроде страдания выразилось в его глазах. Но это не было страдание
совести или жалости — это была боль взрослого и умного человека, мысли которого перебиты глупым вопросом ребенка.
— Господи твоя воля! — удивился Авдеев. — Нешто я один должен? Ведь весь город должен! Я плачу проценты и отдам
долг. Господь с тобой! А кроме того, ежели, скажем, рассуждать по
совести, нешто я сам взял эти деньги? Мне Петр Семеныч всучил. Возьми, говорит, и возьми. Ежели, говорит, не берешь, то, значит, нам не доверяешь и сторонишься. Ты, говорит, возьми и отцу мельницу построй. Я и взял.
— Сима! — сказал Теркин строго, стоя все еще у дерева. —
Совести своей я тебе не продавал… Мой
долг не только самому очиститься от всякого облыжного поступка, но и тебя довести до сознания, что так не гоже, как покойный батюшка Иван Прокофьич говорил в этаких делах.
Благообразный старик с барским, холеным лицом, либеральный земец, любил говорить об общественном
долге, о
совести.
Это имя — "Ихменьев" — значило для нее совсем не то, что десять дней назад. Он был поводом той ужасной сцены… Но Антонина Сергеевна, принимая его, исполнила свой
долг перед собственной
совестью.
Когда делали опись его движимого имущества для продажи с аукциона в уплату
долга по сохранной расписке, нашли под чернильницей на столе записку, в которой он объявлял, что мучения
совести за совершенное им несколько лет преступление делаются для него невыносимы, и он решился на самоубийство.
— Я исполнил данный обет и свой
долг, — сказал он Михаилу Павловичу, — печаль о потере нашего благодетеля останется во мне вечною, но, по крайней мере, я чист перед священною его памятью и перед собственною
совестью. Ты понимаешь, что никакая сила уже не может поколебать моей решимости. Ты сам отвезешь к брату и матушке мои письма. Готовься сегодня же ехать в Петербург.
Действительно, моему клиенту, независимо от вашего оправдания, предстоят еще
долгие месяцы тюрьмы и следование по этапу в Калугу, так пусть же ободряющей в его несчастном положении мелодией звучит ему справедливое о нем мнение судей
совести, выраженное словами: «Нет, не виновен».
Когда же, после трагической смерти брата, она осталась одна, под гнетом угрызений
совести, когда все люди вокруг сделались ей противны, она вспомнила о Коле Лопухине и вспомнила, как, вероятно, не забыл читатель, задумавшись о будущем, быть может ожидающем ее счастье, этом луче дивного утра, который должен был рассеять густой мрак окружавшей ее
долгой ночи.
Но среди мрачных явлений и недобрых дел, несколько отрадно проявление не совсем угасших чувств и
совести, веры и сознания
долга. Дерзость и бесчеловечие не имели границ, но отрицание
долга повиновения не дерзало явно обнаруживаться. Напротив, проявлялось сознание необходимости подчинения и остались нерушимыми благоговейный страх и вера в святость церкви и верховной власти.
— Я могла бы утешить, осчастливить его, если бы не отказала Сурмину. Слава Богу, он этого не знает, может быть, думает, что и сам Сурмин не делал мне предложения. Воротить прошедшего невозможно, я исполнила свой
долг, к тому же… Тони любит его, я это заметила, — думала Лиза, и эта мысль несколько успокаивала ее
совесть.
Так он мирил
совесть и
долг свой с любовью.
Да, конец, и конец совершенно неожиданный. Я бы, несомненно, мог повенчать моих героя и героиню и соединить таким образом два любящих сердца на
долгую и счастливую жизнь. На них радовались бы отдохнувшие от многолетних треволнений Марья Петровна и Гладких. Я мог бы заставить умереть, испытав все мучения нечистой
совести, Семена Порфирьевича Толстых.