Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит
на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее
время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее
время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид
на подгородное озеро,
на самый городок,
на идущие по другую сторону озера луга, —
на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Красивый пажик по
временам взглядывал
на него с какой-то полуулыбкой.
На балконе в это
время происходил довольно одушевленный разговор.
В это
время дети опять возвратились
на балкон. Паша кинул почти умоляющий взгляд
на отца.
В это
время из лесу показался и Сафоныч. Кирьян позазевался
на него. Павел юркнул у него из рук и — прямо к егерю.
— Да! — возразила Александра Григорьевна, мрачно нахмуривая брови. — Я, конечно, никогда не позволяла себе роптать
на промысл божий, но все-таки в этом случае воля его казалась мне немилосердна… В первое
время после смерти мужа, мне представлялось, что неужели эта маленькая планетка-земля удержит меня, и я не улечу за ним в вечность!..
— Меня тогда удерживало в жизни и теперь удерживает конечно вот кто!.. — заключила Александра Григорьевна и указала
на Сережу, который все
время как-то неловко стоял посредине комнаты.
Паша сейчас начал читать. Еспер Иваныч, по
временам, из-под очков, взглядывал
на него. Наконец уже смерклось. Имплев обратился к Паше.
Только
на обеспеченной всем и ничего не делающей русской дворянской почве мог вырасти такой прекрасный и в то же
время столь малодействующий плод.
Павел, все это
время ходивший по коридору и повторявший умственно и, если можно так выразиться, нравственно свою роль, вдруг услышал плач в женской уборной. Он вошел туда и увидел, что
на диване сидел, развалясь, полураздетый из женского костюма Разумов, а
на креслах маленький Шишмарев, совсем еще не одетый для Маруси. Последний заливался горькими слезами.
Зрителей во все это
время утешал, наигрывая
на скрипке печальнейшие арии, актер Видостан, составлявший своею особою весь оркестр.
Николай Силыч, до сего
времени молчавший, при последней фразе взглянул
на священника, а потом, встав
на ноги, обратился к инспектору-учителю.
Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все
время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как бы вся превратилась в слух.
На дворе послышался легкий стук экипажа.
— Да, может быть, — отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками. — А вы как ваше
время проводите? — прибавил он с возвратившеюся ему
на минуту любезностью.
Ванька в последнее
время тоже завел сердечную привязанность к особе кухарки,
на которой обещался даже жениться, беспрестанно бегал к ней, и жена Симонова (женщины всегда бывают очень сострадательны к подобным слабостям!) с величайшей готовностью исполняла его должность.
Разговор
на несколько
времени прекратился.
Между Еспером Иванычем и княгинею несколько
времени уже шла переписка: княгиня, с видневшимися следами слез
на каждом письме, умоляла его переселиться для лечения в Москву, где и доктора лучше, и она сама будет иметь счастье быть при нем.
В продолжение этого
времени в церковь пришли две молоденькие девушки, очень хорошенькие собой; они сейчас же почти
на первого
на Павла взглянули как-то необыкновенно внимательно и несколько даже лукаво.
Особенно
на Павла подействовало в преждеосвященной обедне то, когда
на средину церкви вышли двое, хорошеньких, как ангелы, дискантов и начали петь: «Да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою!» В это
время то одна половина молящихся, то другая становится
на колени; а дисканты все продолжают петь.
— То было, сударь,
время, а теперь — другое: меня сейчас же, вон, полковой командир солдату
на руки отдал… «Пуще глазу, говорит, береги у меня этого дворянина!»; так тот меня и умоет, и причешет, и грамоте выучил, — разве нынче есть такие начальники!
— Да, он мне очень предан; он меня обыкновенно провожал от Имплевых домой; я ему всегда давала по гривенничку
на чай, и он за это получил ко мне какую-то фанатическую любовь, так что я здесь гораздо безопаснее, чем в какой-нибудь гостинице, — говорила m-me Фатеева, но сама, как видно, думала в это
время совсем об другом.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва двигались. Придя к себе
на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и в то же
время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Полковник, начавший последнее
время почти притрухивать сына,
на это покачал только головой и вздохнул; и когда потом проводил, наконец, далеко еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему казалось, что у него нет уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед глазами старика.
Разговор
на несколько
времени приостановился.
— Я вот велю у вас все книги обобрать, — заключила старушка и погрозила ему своим маленьким пальцем, а сама в это
время мельком взглянула
на Павла.
Все, что он
на этот раз встретил у Еспера Иваныча, явилось ему далеко не в прежнем привлекательном виде: эта княгиня, чуть живая, едущая
на вечер к генерал-губернатору, Еспер Иваныч, забавляющийся игрушками, Анна Гавриловна, почему-то начавшая вдруг говорить о нравственности, и наконец эта дрянная Мари, думавшая выйти замуж за другого и в то же
время, как справедливо говорит Фатеева, кокетничавшая с ним.
В дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности: с весьма тонкими очертаниями лица, в выражении которого совершенно не видно было грубо поддельного смирения, но в то же
время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые глаза его были полуприподняты вверх; с губ почти не сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны с некоторым кокетством; подрясник
на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки у монаха были белые и очень красивые.
В это
время в одном из номеров с шумом отворилась дверь, и
на пороге ее показалась молодая девушка в одном только легоньком капоте, совершенно не застегнутом
на груди, в башмаках без чулок, и с головой непричесанной и растрепанной, но собой она была прехорошенькая и, как видно, престройненькая и преэфирная станом.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая
времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий
на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном,
на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Неведомов при этом задумался
на довольно продолжительное
время.
Взойдя
на кафедру, он был как бы некоторое
время в недоумении.
Профессор, как бы с большим вниманием, несколько
времени смотрел
на него.
— Некогда все! — отвечал Салов, в одно и то же
время ухмыляясь и нахмуриваясь. Он никогда почти не ходил в университет и все был
на первом курсе, без всякой, кажется, надежды перейти
на второй.
Павел, как мы видели, несколько срезавшийся в этом споре, все остальное
время сидел нахмурившись и насупившись; сердце его гораздо более склонялось к тому, что говорил Неведомов; ум же, — должен он был к досаде своей сознаться, — был больше
на стороне Салова.
Неведомов между тем усадил свою спутницу рядом с собой и по
временам, несмотря
на свои мягкие голубые глаза, взглядывал
на нее каким-то пламенным тигром.
И Салов, делая явно при всех гримасу, ходил к ней, а потом, возвращаясь и садясь, снова повторял эту гримасу и в то же
время не забывал показывать головой Павлу
на Неведомова и
на его юную подругу и лукаво подмигивать.
Во все это
время Анна Ивановна, остававшаяся одна, по
временам взглядывала то
на Павла, то
на Неведомова. Не принимая, конечно, никакого участия в этом разговоре, она собиралась было уйти к себе в комнату; но вдруг, услышав шум и голоса у дверей, радостно воскликнула...
Тот сейчас же его понял, сел
на корточки
на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову
на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх
на воздух
на кого-то и
на что-то лают; а Замин повалился, в это
время,
на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
Любовь к Мари в герое моем не то чтобы прошла совершенно, но она как-то замерла и осталась в то же
время какою-то неудовлетворенною, затаенною и оскорбленною, так что ему вспоминать об Мари было больно, грустно и досадно; он лучше хотел думать, что она умерла, и
на эту тему, размечтавшись в сумерки, писал даже стихи...
Вообще, он был весьма циничен в отзывах даже о самом себе и, казалось, нисколько не стыдился разных своих дурных поступков. Так, в одно
время, Павел стал часто видать у Салова какого-то молоденького студента, который приходил к нему, сейчас же садился с ним играть в карты, ерошил волосы, швырял даже иногда картами, но, несмотря
на то, Салов без всякой жалости продолжал с ним играть.
Инженер в это
время встал из-за стола и, выкинув
на стол двадцатипятирублевую бумажку, объявил, что он больше играть не будет.
Александр Иванович в это
время на мгновение и лукаво взглянул
на Павла.
Госпожа Татьяна эта, я уверен, в то
время, как встретилась с Онегиным
на бале, была в замшевых башмаках — ну, и ему она могла показаться и светской, и неприступной, но как же поэт-то не видел тут обмана и увлечения?
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это
время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал
на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
М-lle Прыхина, в это
время, вздумавшая или, может быть, принявшая
на себя обязанность занимать полковника, несла ему бог знает какую чушь.
Выйдя
на двор, гостьи и молодой хозяин сначала направились в яровое поле, прошли его, зашли в луга, прошли все луга, зашли в небольшой перелесок и тот весь прошли. В продолжение всего этого
времени, m-lle Прыхина беспрестанно уходила то в одну сторону, то в другую, видимо, желая оставлять Павла с m-me Фатеевой наедине. Та вряд ли даже, в этом случае, делала ей какие-либо особенные откровенности, но она сама догадалась о многом: о, в этом случае m-lle Прыхина была преопытная и предальновидная!
А m-lle Прыхина, молча подавшая при его приходе ему руку, во все это
время смотрела
на него с таким выражением, которым как бы ясно говорила: «О, голубчик! Знаю я тебя; знаю, зачем ты сюда приехал!»
Он, должно быть, в то
время, как я жила в гувернантках, подсматривал за мною и знал все, что я делаю, потому что, когда у Салова мне начинало делаться нехорошо, я писала к Неведомову потихоньку письмецо и просила его возвратить мне его дружбу и уважение, но он мне даже и не отвечал ничего
на это письмо…
Его самого интересовало посмотреть, что с Неведомовым происходит. Он застал того в самом деле не спящим, но сидящим
на своем диване и читающим книгу. Вихров, занятый последнее
время все своей Клеопатрой Петровной, недели с две не видал приятеля и теперь заметил, что тот ужасно переменился: похудел и побледнел.
— Ну, а эта госпожа не такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии, и я вас прошу
на будущее
время, — продолжал Павел несколько уже и строгим голосом, — если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно ли вам теперь знать, в чем было вчера дело, или нет?