Неточные совпадения
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука
в халат, со щегольской гитарой
в руках, укладывался
в гостиной, освещенной только лунным
светом, на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение
в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
Зная, что Еспер Иваныч учение и образование предпочитает всему на
свете, княгиня начала, по преимуществу, свою воспитанницу учить, и что эти операции совершались над ней неупустительно и
в обильном числе, мы можем видеть из последнего письма девушки.
Павел, как бы все уж похоронив на
свете, с понуренной головой и весь
в слезах, возвратился
в комнаты.
— Еще бы!.. — проговорила княгиня. У ней всегда была маленькая наклонность к придворным известиям, но теперь, когда
в ней совершенно почти потухли другие стремления, наклонность эта возросла у ней почти
в страсть. Не щадя своего хилого здоровья, она всюду выезжала, принимала к себе всевозможных особ из большого
света, чтобы хоть звук единый услышать от них о том, что там происходит.
Павел на это ей ничего не сказал и стал насмешливо оглядывать гостиную Мари, которая,
в сущности, напоминала собой гостиные всех, я думаю, на
свете молодых из военного звания.
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для
света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько
в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я
в первый раз увидала Постена.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что
в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для
света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не
в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
Главным образом его возмутило то, что самому-то ему показалось его произведение далеко не
в таком привлекательном
свете, каким оно казалось ему, когда он писал его и читал на первых порах.
Он всегда очень любил, когда начальник губернии бывал у них
в гостях, даже когда это случалось и
в его отсутствие, потому что это все-таки показывало, что тот не утратил расположения к их семейству, а расположением этим Пиколов
в настоящее время дорожил больше всего на
свете, так как начальник губернии обещался его представить на имеющуюся
в скором времени открыться вакансию председателя уголовной палаты.
Он вытребовал также и самое дело из опеки по этому имению; оказалось, что такое прошение от мужиков действительно было там; поименованные
в нем мужики наотрез объявили, что они такого прошения не подавали и подписавшегося за них какого-то Емельяна Крестова совсем не знают, да его, вероятно, совсем и на
свете не существует.
— За мной, сюда! — сказал тот мужикам и сам первый вошел, или, лучше сказать, спустился
в шалаш, который сверху представлял только как бы одну крышу, но под нею была выкопана довольно пространная яма или, скорей, комната, стены которой были обложены тесом, а
свет в нее проходил сквозь небольшие стеклышки, вставленные
в крышу.
— И то совершенно возможно! — ответил тот с прежнею развязностью. — Нет на
свете балки, которая бы при двенадцати аршинах длины не провисла бы, только ходить от этого бояться нечего.
В Петербурге
в домах все полы качаются, однако этого никто не боится.
Понятно, что Клеопатра Петровна о всех своих сердечных отношениях говорила совершенно свободно — и вряд ли
в глубине души своей не сознавала, что для нее все уже кончено на
свете, и если предавалась иногда материальным заботам, то
в этом случае
в ней чисто говорил один только животный инстинкт всякого живого существа, желающего и стремящегося сохранить и обеспечить свое существование.
«Добрый Павел Михайлович, — писала она не столь уже бойким почерком, — нашего общего друга
в прошедшую ночь совершенно неожиданно не стало на
свете.
— Да, вы! Чем Норма привлекательна? Это сочетанием
в себе
света и тьмы: она чиста, свята и недоступна для всех, и один только
в мире человек знает, что она грешна!
Более приятного открытия, какое
в настоящую минуту сделал ему генерал, для него не существовало на
свете.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения
в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Неточные совпадения
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на
свет не следовало родиться. Никак, даже темно
в этой комнате?
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем
в «Московских ведомостях»!
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не
в меру было весело: // У каждого
в груди // Играло чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На
свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Тут сын отцу покаялся: // «С тех пор, как сына Власьевны // Поставил я не
в очередь, // Постыл мне белый
свет!» // А сам к веревке тянется.
Г-жа Простакова. Как тебе не знать большого
свету, Адам Адамыч? Я чай, и
в одном Петербурге ты всего нагляделся.