Неточные совпадения
Князь в это время шагал по Невскому. Карету он обыкновенно всегда отпускал и ездил в ней
только туда, куда ему надобно
было очень чистым и незагрязненным явиться. Чем ближе он подходил к своей гостинице, тем быстрее шел и, придя к себе в номер, сейчас же принялся писать,
как бы спеша передать волновавшие его чувствования.
В один из холоднейших и ненастнейших московских дней к дому князя подходила молодая, стройная девушка, брюнетка, с очень красивыми, выразительными, умными чертами лица. Она очень аккуратно и несколько на мужской лад
была одета и,
как видно, привыкла ходить пешком. Несмотря на слепящую вьюгу и холод, она шла смело и твердо, и
только подойдя к подъезду княжеского дома,
как бы несколько смутилась.
—
Как тут
быть! — произнес он, нахмуривая брови. — Найти себе занятие и специальность какую-нибудь вовсе дело не легкое… Это выпадает
только на долю счастливцев.
Принадлежать человеку в браке или без брака для Елены, по ее убеждениям,
было решительно все равно;
только в браке,
как говорили ей, бывают эти отношения несколько попрочнее.
Во всем этом объяснении князь показался ей таким честным, таким бравым и благородным, но вместе с тем несколько сдержанным и
как бы не договаривающимся до конца. Словом, она и понять хорошенько не могла, что он за человек, и сознавала ясно
только одно, что сама влюбилась в него без ума и готова
была исполнить самое капризнейшее его желание, хоть бы это стоило ей жизни.
Дело в том, что,
как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он
был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо
был уверен, что одних
только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с тем знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
Сия опытная в жизни дама видела, что ни дочь нисколько не помышляет обеспечить себя насчет князя, ни тот нимало не заботится о том, а потому она,
как мать, решилась, по крайней мере насколько
было в ее возможности, не допускать их войти в близкие между собою отношения; и для этого она,
как только приходил к ним князь, усаживалась вместе с молодыми людьми в гостиной и затем ни на минуту не покидала своего поста.
— У вас, кажется, кузина,
только и
есть в голове,
как мужчины ездят к женщинам или
как женщины ездят к мужчинам.
—
Буду,
как только ты желаешь, но ты меня разлюбишь сама!
— О, моя милая! — воскликнула Анна Юрьевна. — Зачем вы это говорите? Вы очень хорошо убеждены, что я решительно ничего не делаю,
как только сплю и
ем.
— Ах, мой милый!.. Ils feront tres bien!.. [Они сделают очень хорошо!.. (франц.).] — отвечала, слегка вздохнув, Анна Юрьевна. — Я так часто в жизни моей близка
была сломать себе голову, но не успела
только, так пусть же они мне помогут в этом… Ваши занятия в конце мая совершенно окончатся? — отнеслась она затем к Елене,
как бы чувствуя необходимость ее немножко приласкать.
Будь князь понастойчивей, он, может
быть, успел бы втолковать ей и привить свои убеждения, или, по крайней мере, она стала бы притворяться, что разделяет их; но князь,
как и с большей частью молодых людей это бывает, сразу же разочаровался в своей супруге, отвернулся от нее умственно и не стал ни слова с ней говорить о том, что составляло его
суть, так что с этой стороны княгиня почти не знала его и видела
только, что он знакомится с какими-то странными людьми и бог знает
какие иногда странные вещи говорит.
Услыхав, что ее сопернице угрожает это счастие, княгиня страшно и окончательно испугалась за самое себя; она, судя по собственным своим чувствам, твердо
была убеждена, что
как только родится у князя от Елены ребенок, так он весь и навсегда уйдет в эту новую семью; а потому,
как ни добра она
была и
как ни чувствовала отвращение от всякого рода ссор и сцен, но опасность показалась ей слишком велика, так что она решилась поговорить по этому поводу с мужем серьезно.
Нынче от писцов требуют, чтобы они
были хоть сколько-нибудь грамотны, но русский литератор может
быть даже безграмотен: корректор ему все поправит; а писать он тоже может всякую чепуху,
какая только придет ему в голову, ибо эти тысячеустные дуры-газеты (так обыкновенно Миклаков называл газеты) способны принять в себя всякую дрянь и изрыгнуть ее перед русскою публикою.
Прочитывая все это, Миклаков
только поеживался и посмеивался, и говорил, что ему все это
как с гуся вода, и при этом обыкновенно почти всем спешил пояснить, что он спокойнейший и счастливейший человек в мире, так
как с голоду умереть не может, ибо выслужил уже пенсию, женской измены не боится, потому что никогда и не верил женской верности [Вместо слов «женской измены не боится, потому что никогда и не верил женской верности»
было: «женской измены не боится, потому что сам всегда первый изменяет».], и, наконец, крайне доволен своим служебным занятием, в силу того, что оно все состоит из цифр, а цифры, по его словам,
суть самые честные вещи в мире и никогда не лгут!
Она познакомилась с княгиней всего
только с месяц назад и,
как кажется,
была мастерица устраивать себе знакомства с лицами знатными и богатыми.
Княгиня на это молчала. Она отовсюду, наконец, слышала, что Жиглинские
были ужасно дрянные люди, и она понять одного
только не могла,
каким образом князь мог сблизиться с ними?
Он до сих пор еще жил,
как жил некогда студентом, и
только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени у него очень много накопилось книг, которые и надобно
было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его
была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей.
— Но ты
только выслушай меня… выслушай несколько моих слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым голосом. — Я,
как мать,
буду говорить с тобою совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя, рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько, и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила и знаю по опыту, что все потом иначе представляется.
— Ну, то и другое несправедливо; князь не любит собственно княгини, и вы для него имеете значение; тут-с, напротив, скрываются совершенно другие мотивы: княгиня вызывает внимание или ревность,
как хотите назовите, со стороны князя вследствие того
только, что имеет счастие
быть его супругой.
— У меня там мебель
есть, — отвечала Анна Юрьевна, — но
только одно: je n'accepte point d'argent [я вовсе не принимаю денег (франц.).], так
как вы не удостоиваете меня чести брать их за мои дела.
Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор,
как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но
только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно
было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них — самое большое, останется чернорабочим.
Сев в карету, он велел
как можно проворнее везти себя в Роше-де-Канкаль. Елена взяла тот же нумер, где они обыкновенно всегда встречались. При входе князя она взмахнула
только на него глазами, но не тронулась с своего места. За последнее время она очень похудела: под глазами у нее шли синие круги; румянец
был какой-то неровный.
— Речь идет о поэме А.С.Пушкина «Полтава» (1829).] у Пушкина сказал: «
Есть третий клад — святая месть, ее готовлюсь к богу снесть!» Меня вот в этом письме, — говорила Елена, указывая на письмо к Анне Юрьевне, — укоряют в вредном направлении; но, каково бы ни
было мое направление, худо ли, хорошо ли оно, я говорила о нем всегда
только с людьми, которые и без меня так же думали,
как я думаю; значит, я не пропагандировала моих убеждений!
Причина, его останавливавшая в этом случае,
была очень проста: он находил, что у него нет приличного платья на то, чтобы явиться к княгине, и все это время занят
был изготовлением себе нового туалета; недели три, по крайней мере, у него ушло на то, что он обдумывал,
как и где бы ему добыть на сей предмет денег, так
как жалованья он всего
только получал сто рублей в месяц, которые проживал до последней копейки; оставалось поэтому одно средство: заказать себе у какого-нибудь известного портного платье в долг; но Миклаков никогда и ни у кого ничего не занимал.
При этом она видела,
как Николя, для потехи m-lle Пижон, плясал в одном белье,
как иногда стоял перед ней на коленях, и при этом она била его по щекам;
как в некоторые ночи он являлся довольно поздно, но в комнаты впускаем не
был, а, постояв
только в сенях, уезжал обратно.
Миклаков вначале сильно потрухивал проиграть, потому что у него в кармане
было всего
только три рубля серебром; но, сыграв несколько игр, совершенно успокоился: княгиня играла
как новорожденный младенец и даже, по-видимому, нисколько не хлопотала играть получше.
За ужином Миклаков, по обыкновению,
выпил довольно много, но говорить что-либо лишнее остерегся и
был только,
как показалось княгине, очень задумчив. При прощании он пожал у ней крепко руку.
— Плохо-то, плохо! Конечно, что на первых порах слова родительские им покажутся неприятными, ну, а потом,
как обдумаются, так, может
быть, и сделают по-ихнему; я, вы знаете, для вас делал в этом отношении, сколько
только мог, да и вперед — к-ха!.. — что-нибудь сделаю, — не откажитесь уж и вы, по пословице: долг платежом красен!
— Вот в том-то и дело; я никак не желаю, чтобы он жил под русскими законами… Ты знаешь, я никогда и ни на что не просила у тебя денег; но тут уж
буду требовать, что
как только подрастет немного наш мальчик, то его отправить за границу, и пусть он
будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но
только не русским.
— Одну
только вашу капризную волю и желание, потому что предмета этого вы не изучали, не знаете хорошо; тогда
как родители, действующие по здравому смыслу, очень твердо и положительно могут объяснить своим детям: «Милые мои, мы вас окрестили православными, потому что вы русские, а в России всего удобнее
быть православным!»
Спустя несколько дней после крестин у Елены, г-жа Петицкая, успевшая одной
только ей известным способом проведать, что у Елены родился сын, и даже то, что она не хотела его крестить, — сейчас же прибежала к княгине и рассказала ей об этом.
Как княгиня ни
была готова к подобному известию, все-таки оно смутило и встревожило ее. Она решилась расспросить поподробнее Миклакова, который,
как донесла ей та же г-жа Петицкая,
был восприемником ребенка.
По своей доброте, она готова
была пожертвовать собою, чтобы
только спасти его; но
как это сделать, она решительно не могла понять.
Г-жа Петицкая готова
была бог знает
как хвалить Миклакова, чтобы
только полюбила его княгиня и не уехала в Петербург.
Затем, не
выпивши ни рюмки вина или водки, пообедал
только, и так
как всю предыдущую ночь не спал, то заснул мертвым сном и часов в восемь проснулся поздоровевший и совершенно счастливый.
— Что ж ни при чем? Вам тогда надобно
будет немножко побольше характеру показать!.. Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае понять и оценить, и теперь,
как ему
будет угодно — деньгами ли выдать или вексель.
Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, — Елене Николаевне одни
только проценты пойдут; на имя ее — она не желает того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется,
как им!..
Месяца два уже m-r Николя во всех маскарадах постоянно ходил с одной женской маской в черном домино, а сам
был просто во фраке; но перед последним театральным маскарадом получил, вероятно, от этого домино записочку, в которой его умоляли, чтобы он явился в маскарад замаскированным, так
как есть будто бы злые люди, которые подмечают их свидания, — „но
только, бога ради, — прибавлялось в записочке, — не в богатом костюме, в котором сейчас узнают Оглоблина, а в самом простом“.
Самой живой и сильною страстью ее в последнее время
был Архангелов; он сильно пленил ее красотой своей; но на розах любви, если
только под ними не подложено обеспеченного состояния,
как известно, нельзя долго почить.
Елпидифор Мартыныч вышел прописать рецепт и
только было уселся в маленькой гостиной за круглый стол, надел очки и закинул голову несколько вправо, чтобы сообразить, что собственно прописать,
как вдруг поражен
был неописанным удивлением: на одном из ближайших стульев он увидел стоявшую, или, лучше оказать, валявшуюся свою собственную круглую шляпенку, которую он дал Николя Оглоблину для маскарада.
Первым движением Елпидифора Мартыныча
было закричать г-же Петицкой несколько лукавым голосом: „
Какая это такая у ней шляпа?“, но многолетняя опытность жизни человека и врача инстинктивно остановила его, и он
только громчайшим образом кашлянул на всю комнату: „К-ха!“, так что Петицкая даже вздрогнула и невольно проговорила сама с собой...
Его главным образом бесило то, от кого княгиня могла узнать, и
как только он помышлял, что ей известна
была вся постигшая его неприятность, так кровь подливала у него к сердцу и неимоверная злоба им овладевала.
«Э, черт возьми! Могу же я
быть спокойным или не спокойным,
как мне пожелается того!» — подумал он; но, поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой и передать ей всю эту историю,
как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо знала князя, так что, едва
только он вошел,
как она воскликнула встревоженным даже голосом...
Не сознавая хорошенько сама того, что делает, и предполагая, что князя целый вечер не
будет дома, княгиня велела сказать Миклакову через его посланного, чтобы он пришел к ней; но едва
только этот посланный отправился,
как раздался звонок.
Положение ее, в самом деле,
было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом знают, и вместе с тем она очень хорошо понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна
только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так
как последнее время прожилась окончательно.
— Да к тому, чтобы вы себя-то уж не очень великодушным человеком считали, — отвечал Миклаков, — так
как многие смертные делают то же самое, что и вы,
только гораздо проще и искреннее и не
быв даже сами ни в чем виноваты, а вы тут получаете должное возмездие!
— Посмотрим! При княгине у тебя в этом случае нехорошо
было: она,
как немка,
только и знала вкус в картофеле да в кофее.
Я
только прибыл из Польши и,
как живой свидетель, под влиянием неостывших впечатлений, стал рассказывать о том,
как наши польские дамы не совсем, может, вежливо относятся к русским офицерам…
как потом
были захвачены в казармах солдаты и все уничтожены…
— Я еще тогда,
как княгиня взяла
только Петицкую с собою за границу, говорила, что та
будет ссорить ее с Миклаковым, и даже предсказывала, что княгиня, вследствие этого, опять вернется к тебе.
Жуквич на это грустно
только склонил голову и хотел
было что-то такое сказать, но приостановился, так
как в это время в зале послышались тяжелые шаги. Елена тоже прислушалась к этим шагам и, очень хорошо узнав по ним походку князя, громко проговорила...
Такого рода ответ Оглоблин давал обыкновенно на все просьбы, к нему адресуемые. Феодосий Иваныч
был правитель дел его и хоть от природы
был наделен весьма малым умом, но сумел как-то себе выработать необыкновенно серьезный и почти глубокомысленный вид. Начальника своего он больше всего обольщал и доказывал ему свое усердие тем, что
как только тот станет что-нибудь приказывать ему с известными минами и жестами, так и Феодосий Иваныч начнет делать точно такие же мины и жесты.