Неточные совпадения
Он как-то притворно-радушно поклонился дяде, взглянул на генерала и
не поклонился ему; улыбнулся тетке (и улыбка его в этом случае была гораздо добрее и искреннее),
а потом, кивнув головой небрежно барону, уселся на один из отдаленных диванов, и лицо его вслед за
тем приняло скучающее и недовольное выражение, так что Марья Васильевна
не преминула спросить его встревоженным голосом...
Старый генерал вскоре поднялся. Он совершенно казенным образом наклонил перед хозяйкой свой стан,
а Михайле Борисовичу, стоя к нему боком и
не поворачиваясь, протянул руку, которую
тот с своей стороны крепко пожал и пошел проводить генерала до половины залы.
—
Не знаю-с, насколько он умен! — резко отвечал Михайло Борисович, выпивая при этом свою обычную рюмку портвейну; в сущности он очень хорошо знал, что генерал был умен, но только
тот всегда подавлял его своей аляповатой и действительно уж ни перед чем
не останавливающейся натурой,
а потому Михайло Борисович издавна его ненавидел.
— Я
не к вашему разговору,
а так сказал! — отвечал
тот, опять уже потупляясь в тарелку.
Мне больше всех из них противны их лучшие люди, их передовые; и для этого-то сорта людей (кровью сердце обливается при этой мысли) отец готовил меня,
а между
тем он был, сколько я помню, человек
не глупый, любил меня и, конечно, желал мне добра.
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному
не научат, он в
то же время знал, что мне оттуда дадут хороший чин и хорошее место,
а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Зала, гостиная и кабинет были полны редкостями и драгоценностями; все это досталось князю от деда и от отца, но сам он весьма мало обращал внимания на все эти сокровища искусств:
не древний и
не художественный мир волновал его душу и сердце,
а, напротив
того, мир современный и социальный!
Князь, ехав в своей покойной карете, заметно был под влиянием
не совсем веселых мыслей: более месяца он
не видался с женою, но предстоящее свидание вовсе, кажется,
не занимало и
не интересовало его;
а между
тем князь женился по страсти.
— Совершеннейшее! — воскликнул князь, смотря на потолок. —
А что, — продолжал он с некоторой расстановкой и точно
не решаясь вдруг спросить о
том, о чем ему хотелось спросить: — Анна Юрьевна ничего тебе
не говорила про свою подчиненную Елену?.. — Голос у него при этом был какой-то странный.
Глубокие очертания, которыми запечатлены были лица обеих дам, и очень заметные усы на губах старухи Жиглинской,
а равно и заметный пушок тоже на губках дочери, свидетельствовали, что как
та, так и другая наделены были одинаково пылкими темпераментами и имели характеры твердые, непреклонные, способные изломаться о препятствие, но
не изогнуться перед ним.
— Вы сделаете
то, — продолжала Елена, и черные глаза ее сплошь покрылись слезами, — вы сделаете
то, что я в этаком холоду
не могу принять князя,
а он сегодня непременно заедет.
Я никогда
не скажу больному, что у него; должен это знать я,
а не он: он в этом случае человек темный, его только можно напугать
тем.
— До вечера! — повторил
тот, видимо, делая над собой страшное усилие, чтобы
не смотреть на Елену тоже неравнодушным оком. —
А я книг много для вас накупил: прикажете их ужо привезти к вам? — присовокупил он.
— Его непременно надобно прогнать и
не пускать к себе,
а то он одними своими рассуждениями может уморить человека.
— Поверьте вы мне-с, — продолжала она милым, но в
то же время несколько наставническим тоном, — я знаю по собственному опыту, что единственное счастье человека на земле — это труд и трудиться;
а вы, князь, извините меня, ничего
не делаете…
— Вы
не попробовали этого, уверяю вас,
а испытайте, может быть, и понравится,
тем более, что княгине давно хочется переехать в Петербург: она там родилась, там все ее родные: Москву она почти ненавидит.
В отношении детей —
то же: хороший человек и незаконных детей воспитает,
а от дрянного и законным никакой пользы
не будет.
— Мы-с пили, — отвечал ему резко князь Никита Семеныч, — на биваках, в лагерях, у себя на квартире,
а уж в Английском клубе пить
не стали бы-с, нет-с…
не стали бы! — заключил старик и, заплетаясь ногою, снова пошел дозирать по клубу, все ли прилично себя ведут. Князя Григорова он, к великому своему удовольствию, больше
не видал.
Тот, в самом деле, заметно охмелевший, уехал домой.
Сия опытная в жизни дама видела, что ни дочь нисколько
не помышляет обеспечить себя насчет князя, ни
тот нимало
не заботится о
том,
а потому она, как мать, решилась, по крайней мере насколько было в ее возможности,
не допускать их войти в близкие между собою отношения; и для этого она, как только приходил к ним князь, усаживалась вместе с молодыми людьми в гостиной и затем ни на минуту
не покидала своего поста.
Анна Юрьевна была единственная особа из всей московской родни князя, с которою он
не был до неприличия холоден,
а, напротив
того, видался довольно часто и был даже дружен.
Не прошло еще и десяти минут после
того, как кучер уехал,
а князь уже начал прислушиваться к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил.
Довольство в доме Жиглинских с
тех пор, как Елена сделалась начальницей заведения, заметно возросло; но это-то именно и кидало Елизавету Петровну в злобу неописанную: повышение дочери она прямо относила
не к достоинствам ее,
а к влиянию и просьбам князя.
Мало, что из круга своего ни с кем
не видится, даже с родными-то своими со всеми разошелся, и все, знаете, с учеными любит беседовать, и
не то что с настоящими учеными — с каким-нибудь ректором университета или ректором семинарии, с архиереем каким-нибудь ученым, с историком каким-нибудь или математиком,
а так, знаете, с вольнодумцами разными; обедами их все прежде, бывало, угощал.
— Только они меня-то, к сожалению,
не знают… — продолжала между
тем та, все более и более приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними
не стану,
а прямо дело заведу: я мать, и мне никто
не запретит говорить за дочь мою. Господин князь должен был понимать, что он — человек женатый, и что она —
не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
— Еще бы
не обеспечить! — проговорил Елпидифор Мартыныч, разводя своими короткими ручками: он далеко
не имел такого состояния, как князь, но и
то готов бы был обеспечить Елену;
а тут вдруг этакий богач и
не делает
того…
— Садитесь, только
не перед глазами,
а то развлекать будете, — говорила она,
не поднимая глаз от письма.
—
А мне-то вы разве должны были говорить об этом, — неужели вы
того не понимаете? — горячилась Анна Юрьевна. — Елена моя подчиненная, она начальница учебного заведения: после этого я должна ее выгнать?
— Нет-с, я
не к
тому это сказал, — начал он с чувством какого-то даже оскорбленного достоинства, —
а говорю потому, что мать мне прямо сказала: «Я, говорит, дело с князем затею, потому что он
не обеспечивает моей дочери!»
Тот на это
не осмелился даже поклониться Анне Юрьевне,
а молча повернулся и тихо вышел из кабинета.
Первые ее намерения были самые добрые — дать совет князю, чтобы он как можно скорее послал этим беднякам денег;
а то он, по своему ротозейству, очень может быть, что и
не делает этого…
Но когда Анна Юрьевна приехала к Григоровым,
то князя
не застала дома,
а княгиня пригласила ее в гостиную и что-то долго к ней
не выходила: между княгиней и мужем только что перед
тем произошла очень
не яркая по своему внешнему проявлению, но весьма глубокая по внутреннему содержанию горя сцена.
— Непременно скажи, прошу тебя о
том! — восклицала Елизавета Петровна почти умоляющим голосом. — Или вот что мы лучше сделаем! — прибавила она потом, как бы сообразив нечто. — Чтобы мне никак вам
не мешать, ты возьми мою спальную: у тебя будет зала, гостиная и спальная,
а я возьму комнаты за коридором, так мы и будем жить на двух разных половинах.
—
А тем, что… ну, решился провести этот день с женой. И скажи прямо, серьезно, как вон русские самодуры говорят: «Хочу, мол, так и сделаю,
а ты моему нраву
не препятствуй!». Досадно бы, конечно, было, но я бы покорилась;
а то приехал, сначала хитрить стал,
а потом, когда отпустили, так обрадовался, как школьник, и убежал.
— Вот как! — произнесла Анна Юрьевна. — Это, однако, дает и мне мысль нанять дачу, только
не в Останкине,
а по соседству около него, в Свиблове! Иван Иваныч! — крикнула затем Анна Юрьевна, звоня в
то же время в колокольчик.
Барон мало
того, что в Михайле Борисовиче потерял искреннейшим образом расположенного к нему начальника, но, что ужаснее всего для него было, — на место Бахтулова назначен был именно
тот свирепый генерал, которого мы видели у Бахтулова и который на первом же приеме своего ведомства объяснил, что он в подчиненных своих желает видеть работников, тружеников,
а не друзей.
Княгиня после
того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в дом,
а мужчины прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине между ними
не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.
Между
тем княгиня велела ему сказать, что она никак
не может выйти из своей комнаты занимать гостью,
а поэтому князю самому надобно было оставаться дома; но он дня два уже
не видал Елены: перспектива провести целый вечер без нее приводила его просто в ужас.
— Но мало что старину! — подхватила Елена. —
А старину совершенно отвергнутую. Статистика-с очень ясно нам показала, — продолжала она, обращаясь к барону, — что страх наказания никого еще
не остановил от преступления; напротив, чем сильнее были меры наказания,
тем больше было преступлений.
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине,
а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену,
а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был
не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между
тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
— Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без
того есть, — сказала княгиня, —
а вам
не жаль видеть бог знает какие мои страдания!
—
Тем, что мы горничной, я думаю,
не желаем в доме иметь с такими милыми качествами,
а вы хотите, чтобы у вас жена была такая.
Тем более, что он в нее был прежде влюблен так, что она даже
не желала его приезда к ним в Москву именно из опасения, что он будет ухаживать за ней;
а теперь — пусть ухаживает!
«
А что если за княгиней примахнуть?» — подумал он,
тем более, что она
не только что
не подурнела, но еще прелестнее стала, и встретилась с ним весьма-весьма благосклонно; муж же прямо ему сказал, что он будет даже доволен, если кто заслужит любовь его супруги; следовательно, опасаться какой-нибудь неприятности с этой стороны нечего!
—
А знаете ли вы, — продолжал барон, — что наши, так называемые нравственные женщины, разлюбя мужа, продолжают еще любить их по-брачному: это явление, как хотите, безнравственное и представляет безобразнейшую картину; этого никакие дикие племена, никакие животные
не позволяют себе!
Те обыкновенно любят тогда только, когда чувствуют влечение к
тому.
Все эти насмешливые отзывы Миклакова, разумеется, передавались кому следует;
а эти, кто следует, заставляли разных своих критиков уже печатно продергивать Миклакова, и таким образом
не стало почти ни одного журнала, ни одной газеты, где бы
не называли его
то человеком отсталым,
то чересчур новым, либеральным, дерзким, бездарным и, наконец, даже подкупленным.
Прочитывая все это, Миклаков только поеживался и посмеивался, и говорил, что ему все это как с гуся вода, и при этом обыкновенно почти всем спешил пояснить, что он спокойнейший и счастливейший человек в мире, так как с голоду умереть
не может, ибо выслужил уже пенсию, женской измены
не боится, потому что никогда и
не верил женской верности [Вместо слов «женской измены
не боится, потому что никогда и
не верил женской верности» было: «женской измены
не боится, потому что сам всегда первый изменяет».], и, наконец, крайне доволен своим служебным занятием, в силу
того, что оно все состоит из цифр,
а цифры, по его словам, суть самые честные вещи в мире и никогда
не лгут!
— Ах, боже мой, душить чувство! — воскликнул Миклаков. — Никогда чувство вдруг
не приходит,
а всегда оно есть результат накопленных, одного и
того же рода, впечатлений; стоит только
не позволять на первых порах повторяться этим впечатлениям — и чувства
не будет!
—
А тем, что вы сами очень хорошо знаете — чем, но только из принципов ваших хотите показать, что вам ничего это
не значит.
— Да,
то есть муж мой, собственно, знал их хорошо, даже очень хорошо! — повторила г-жа Петицкая с какой-то странной усмешкою. — Он рассказывал мне, как в молодости проиграл у них в доме три тысячи рублей, и
не то что, знаете, проиграл,
а просто был очень пьян, и у него их вытащили из кармана и сказали потом, что он их проиграл!
— Про нее, между прочим, рассказывают, — продолжала г-жа Петицкая, — и это
не то что выдумка,
а настоящее происшествие было: раз она идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну так, говорит, и я с вами!» Пошла с ним в номер и вымылась, и
не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин
не следует.