Русский
классический стих достиг тем самым того предела развития, который внутри своих границ мог создавать неожиданное лишь на пути пародии.
Однако в начале XX века в свете изменений, переживавшихся русской поэзией в те годы, система
классического стиха предстала в новом виде.
В университете я писал всё: новеллы, повести, эссе, очерки, белые стихи… даже пробовал сочинять
классические стихи.
Но вряд ли тут дело в магии
классического стиха.
Нашей сегодняшней действительности не отвечают песни на такой манер, на какой в старину грамотеи в своих покоях декламировали
классические стихи.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: крылечный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Сегодня трудно писать
классические стихи.
Это по праву
классические стихи, соединяющие нас с лучшими образцами русской поэзии. В них – мелос, эстезис, ноэзис – как спаянная триада.
Доступ к сокровищнице японского
классического стиха «Кокинсю» получали лишь вельможи императорского двора.
И всё это одето на прочный каркас умелой версификации, твёрдого
классического стиха.
Почти отчуждённое «я», скрывающее за мерным шагом
классического стиха обнажённое горло лирического героя.
Эти мысли твои вложены в рамки традиционного
классического стиха.
Она написана
классическим стихом, хотя одновременно с работой над этой пьесой поэт писал имажинистские поэмы, вошедшие в его сборник «Кооперативы веселья».
Неотменяемая тайна, собственно, равносильна здесь загадке
классического стиха: почему он избежал участи анахронизма (в отличие от живописи любого периода, например)?
Равномерность, метрическое однообразие
классического стиха и так называемая «музыкальность» поэзии казались обтекаемыми и скучными и проскальзывали в сознании, не зацепляясь за память и подталкивая ко сну.
Есть поэты, которые не идут по пути искания новых форм, они выбирают лёгкий путь – возвращаются в лоно
классического стиха.
Как ни парадоксально, в опоре на первичные устойчивые этические и мифологические ценности он является куда большим консерватором и традиционалистом, нежели многие современные эпигоны
классического стиха.
Они построены на принципе динамической композиции, которая включает в себя напряжённый свободный стих, переходящий к интонации прозы «объективного повествования», усиленной привлечением «утилитарных текстов» (к примеру, газетного заголовка, вывески, объявления, ресторанного меню), диалога, крутой жаргонной лексики и т. д.; ритмическая трактовка позволяет незаметное возвращение в верлибр, который, в свою очередь, может представлять вариации на темы
классического стиха, а временами полностью звучать «классически».
Когда я его декламировал про себя, в нём выходило неправильное число стоп, но, поскольку я не пытался их сосчитать, мне казалось, что он своей расхлябанностью вообще не напоминает
классический стих.
И дело не только в том, что я по делу и без цитирую
классические стихи на нитальском.
Именно эти закономерности определили динамику русского
классического стиха, а затем и стиха XX века.
Кажется даже, что предчувствие грандиозных преобразований, внешне выразившихся в трёх революциях и в полном переделе быта, стиля, всей жизни страны, каким-то невероятным образом – задолго до внешних событий – проявилось в творчестве этих поэтов, изнутри «взломавших» не столько форму русского
классического стиха (было и это, конечно, и об этом мне уже приходилось говорить в рамках настоящей книги), сколько внутреннюю его суть, динамику, лексику стиха.