По истории других родов войск имеются довольно солидные труды многих авторов, в том числе коллективные работы советских
военных историков.
Много лет спустя я узнал, общаясь с одним известным
военным историком, что они, студенты истфака, зная, когда дед идёт на работу, специально сбегáли с занятий, чтобы повстречать его и поздороваться.
Подобного же мнения придерживались и многие другие русские
военные историки дореволюционного периода.
Что же нам пытался в ней поведать такой авторитетный немецкий
военный историк?
Но в числе главных причин случившегося
военные историки считали нарушение управления частями дивизии со стороны штаба корпуса, а также командира и штаба соединения.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: лакунарный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Работа
военного историка должна отличаться возможной полнотой.
Эта книга вышла в конце весны 1995 года и вызвала немало дискуссий в кругах отечественных
военных историков.
По оценкам
военных историков и археологов, русская рать насчитывала не 100 тысяч человек, как указывается в летописях, а не более 20—30 тысяч.
Военные историки отмечают, что офицерам с трудом удавалось удерживать своих солдат под контролем, но не изучают, как это влияло на материальные ресурсы, необходимые гражданским для выживания.
Задача
военного историка заключается в том, чтобы, опираясь на действительные факты, отделить достоверное от недостоверного.
Об этом отступлении, почти безнадёжном, с восхищением напишут потом
военные историки.
Эти же сведения приводятся в последнем на сегодняшний день обобщающем труде по истории войны российских
военных историков (см. таблицу 1), а также в 4 томе «Большой российской энциклопедии» и «Военном энциклопедическом словаре».
Несмотря на это, современные
военные историки, а также специалисты по истории отечественной военной, военно-политической и внешней разведки редко о ней вспоминают, видимо полагая, что поскольку беспримерный поход эскадры закончился цусимской катастрофой, об её охране говорить неудобно.
Или даже так: нечётные страницы пишет
военный историк, чётные – мемуарист.
Внимание
военных историков привлекут статьи о мобилизации и о лагерях для военнопленных.
Ряд
военных историков тогда говорили о том, что в данной истории существует очень много «белых пятен», наличие которых позволяет западным идеологам в свою пользу трактовать исторические события, подводя общество к нужным им выводам.
Почему сказку о «неожиданном нападении» поддерживают официальные
военные историки и генералы – понятно.
Большинство дворянских (Михневич, Гейсман и др.) и буржуазных
военных историков сводят историю военного искусства к деятельности полководцев по созданию вооружённых сил и управлению ими на войне и в бою.
Поучительность теряется, нарождается много иллюзий; стратегия вопиет об искажении логики событий
военными историками; она не только не может опереться на их труды, но вынуждена затрачивать лишние усилия на то, чтобы рассеять посеянные ими предрассудки.
Вместе с тем нельзя не отметить и ряд отрицательных факторов, которые в это время серьёзно влияли и на качество, и на масштаб исследований
военных историков.
В войнах 1866 и 1870-го он уже служил в штабе, в 1884-м стал
военным историком, а после 1891 года свёл работу над своим планом к чистой абстракции, командуя армиями на бумаге.
Таким образом, вопреки фальсификаторам, вместе с другими честными
военными историками мы вводим в научный оборот правдивые сведения о штрафбатах.
Потому что являются
военными историками – специалистами в области явлений и проблем тех лет.
Разумеется, дело не только в субъективных причинах и в определённой мотивации ведущих
военных историков 50—60-х годов, а также в стереотипности мышления большинства остальных.
В цели данной книги не входит подробное освещение военных действий, тем более что этот сюжет – один из любимейших в среде
военных историков и учёных, специализирующихся на регионе.
Поэтому виртуозное владение копьём, по свидетельству
военных историков, было одним из главных требований к любому кандидату в княжеские дружинники.
Советский
военный историк называет предположение барона «правильным по существу… но запоздалым по времени».
Данная задача, особенно в части касающейся первого года войны, под силу только крупным коллективам
военных историков, имеющим доступ ко всем архивным материалам.
Японские
военные историки признают, что «во время советско-финляндского конфликта японский генеральный штаб проявлял к нему большой интерес».
Военные историки оценивают московское войско в пятьдесят тысяч воинов.
Вне поля зрения
военных историков и историков дипломатии часто оказываются и проблемы, связанные с изучением пропагандистских стратегий власти, готовящей общественное мнение к восприятию внешнеполитической акции, а также того, как общество откликалось на «пропагандистское подкрепление» военных акций, какими каналами информации пользовались современники и как создавалась историческая память о событиях.
Перед
военными историками стоит задача подняться в своих исследованиях на более высокую ступень обобщения, углубить научный анализ, писать не только о том, как происходили военные события, сколько о том, почему они развивались именно так, а не иначе.
Сумеют ли
военные историки когда-нибудь досконально объяснить происшедшее, или исход боя так и останется среди неразрешимых загадок истории?
Другие битвы интересны именно
военным историкам и знамениты тем, что явили миру новую военную технику или тактику (или, наоборот, являлись последними примерами применения старого вооружения и старой тактики).
Британские
военные историки, которым позже довелось изучать эту войну пришли к заключению, что она была проиграна в первые два месяца и то, что происходило дальше – было не более чем агонией.
Как бы то ни было, ни один серьёзный
военный историк не смог пройти мимо этого документа.
Подлежал роспуску «мозг армии» – Генеральный штаб, по общему признанию
военных историков, в ту пору самый сильный в мире.
Возможно, что
военные историки уже установили или могут установить, по чьей команде и чьим лёгким движением пальцев взвился и разорвался в небе первый снаряд мировой войны.
Однако дело забуксовало из-за того, что как раз документы предвоенных дней
военным историкам трогать и не разрешили.
Военные историки всегда были склонны идти на принцип, даже до появления социальных сетей.
Это войдёт в описания
военных историков!
Военные историки будущих времён немало удивятся, узнав, что потери среди атаковавших первоклассную морскую крепость с открытых всем ветрам ледяных полей, где и укрыться-то можно только за трупом павшего прежде тебя товарища, потери очень скромные – 527 человек, в то время как защитников крепости в ходе штурма погибло вдвое больше; чувство удовлетворения вызывает и утверждение, что ранен среди атаковавших был лишь один человек из десяти.
Исследуя военное искусство этого периода,
военный историк находит в исторических музеях довольно богатый материал, который является существенным дополнением к письменным документам.
Русский
военный историк обычно стремится вслед за фактическим изложением событий развернуть свои выводы и заключения, часто весьма ограниченного размаха и углубления.
Военные историки утверждали, что если бы этот солдат был дезертиром, то на нём не было бы ремня.