Рассказы о Великой Отечественной

Алексей Василенко, 2020

Костромской журналист и писатель Алексей Василенко в своей книге собрал более ста документальных свидетельств ветеранов-фронтовиков: пехотинцев, лётчиков, танкистов, связистов, санитаров, сапёров – о самых памятных и трагических событиях Великой Отечественной войны. Каждый из этих рассказов можно назвать важным документом эпохи, запечатлевшим ежедневный героизм нашего народа в прошедшей войне.

Выстоять!

Война глазами генерала и лейтенанта

Евгений Яковлевич Лебедев

— Евгений Яковлевич, вы много лет отдали увековечению памяти всех, кто принимал участие в Великой Отечественной войне и погиб в боях. При вашем самом активном участии и руководстве создавалась уникальная Книга Памяти. Такие создавались во всех областях России, но именно книга, где вы были главным редактором, была признана одной из самых лучших — по полноте материала, по исторической оснащённости. Там есть практически все сведения о том, что было сделано в ваших родных местах для Победы. И конечно же, работая с документами, историческими материалами, вы, как непосредственный участник войны, не могли не сделать каких-то обобщений, выводов.

— Вы знаете, вся послевоенная мемуаристика, все труды военных историков, посвящённые этой войне, стремятся сделать такие выводы. Мы стараемся извлечь какие-то уроки из истории, чтобы не повторить ошибок. Но самое парадоксальное заключается в том, что уроки извлекаем мы, уже ушедшие из активной жизни (или вообще из жизни) поколения. А условия меняются быстро, и молодые начинают считать, будто этот опыт им сегодня не нужен. После Великой Отечественной крупномасштабных войн, слава богу, не вели, но в боевых действиях, в общем внимании к боеготовности прослеживается именно такое отношение: прошлый опыт устарел. С этим никак не могу согласиться. В особенности в части военно-патриотического воспитания, физического, оборонного воспитания, мобилизационной готовности.

На основании собственного опыта и изучения истории могу категорически утверждать, что готовность к обороне у нас была на достаточно высоком уровне. Да, мы опоздали с реформой армии, да, Гитлер опередил нас, и первый удар был таким мощным, что его не выдержала бы ни одна армия мира. Это наглядно было продемонстрировано в Европе, и Гитлер со своими маршалами не случайно сделали ставку на блицкриг, молниеносную войну. Могу утверждать даже, что если бы не были предприняты перед войной многие меры, эта ставка была бы полностью оправданной.

Посмотрите: накануне войны у нас была проведена очень важная реформа в армии в целях её укрепления. Мы от территориальной системы базирования перешли на кадровую. Эта гигантская работа была проведена за год-полтора всего!

На первом рубеже обороны — у самой границы — стояли 170 дивизий. Сила большая, но сама граница была новой, оборонительные сооружения вдоль старой были оставлены в тылу, а новые сооружения ещё не построены или не закончены. Начало войны Гитлер тоже точно просчитал: в момент, когда в армию пришло необученное пополнение, а старослужащие, самые опытные солдаты, уже отправились по домам.

И вот при всём этом, если бы не хорошо просчитанная и организованная система мобилизационной работы, гитлеровцы вполне могли рассчитывать на победу, по крайней мере — на взятие Москвы.

Мне пришлось вести войну на втором рубеже — Орша — Витебск. Я служил тогда в 7-м механизированном московском корпусе, элитном корпусе. Туда входила первая московская дивизия, 14-я наро-фоминская и 18-я танковая дивизия. Кстати, начальником штаба корпуса был знаменитый Михаил Сергеевич Малинин, который позже был начальником штабов у великих маршалов Победы — Жукова и Рокоссовского и по полному праву присутствовал при историческом подписании капитуляции Германии.

Так вот Малинин всегда уделял особое внимание мобготовности и часто собирал командиров по этому вопросу. Помню, последнее такое совещание было у нас в Наро-Фоминске в марте 1941 года. Присутствовали все начальники всех служб. Особое внимание было обращено на скорость сборов. А результат говорит сам за себя: когда мы должны были выдвинуться на фронт, мы в течение… конкретно: 22 июня началась война, а уже к вечеру 23 июня мы грузились в эшелоны и уходили на запад. Вот что такое мобготовность! А ведь надо было ещё полностью доукомплектоваться, ведь в мирное время какой-то контингент резервируется, чтобы меньше народа содержать без ущерба для боеготовности. За два дня полностью дополнили!

Одна за другой уходили на фронт дивизии. А ведь что значит — отмобилизовать дивизию? Это 14–15 тысяч личного состава одеть, обуть, вооружить и начально обучить, потренировать. Это гигантская работа. И ещё раз повторю: если бы не чёткое планирование, нам бы не выдержать немецкого удара…

— Евгений Яковлевич, это точка зрения ветерана войны, отдавшего службе в вооружённых силах много лет, прошедшего путь до генеральского звания. Но тогда, в сорок первом, вы были молодым командиром и видели начало войны и другим взглядом, в другом ракурсе.

— Да, начало военного пути для меня было трудным и страшным. Под Вязьмой четыре наши армии попали в «мешок», в окружение. Это было 3 октября сорок первого, когда немцы начали генеральное наступление на Москву. Этот момент подробно описан и в художественной, и в мемуарной литературе, поэтому о ситуации говорить не буду. Но вот ощущение беспомощности, полного разброда отчётливо помню. Войска потеряли управление, и каждый действовал, кто во что горазд. Да и лично мы все были деморализованы, подавлены…

И вот какой-то полковник, даже не знаю фамилию его, собрал нас, всех командиров, кто был поблизости: кто хочет сегодня прорываться?

Захотели все.

— Собираемся в таком-то часу там-то…

И вот в этом месте собралось нас… Ну, несколько тысяч, наверно, было! Построили нас в цепи, как для психической атаки, офицерам, каждому, в том числе и мне, дали по сто человек — наша зона ответственности. Предупредили о правилах игры: справа и слева нас будут сопровождать счетверённые зенитные пулемёты с трассирующими пулями. Они будут указывать направление и границы участка прорыва. И вот в этом коридоре надлежало двигаться, строго в этих рамках.

Эту ночную сумасшедшую атаку не забуду никогда. Мы двигались автоматически, сознание отключилось, да и какое сознание, когда ночь, вспышки кругом, понять что-то трудно. Видишь только перед собой несколько метров, бежишь, идёшь с непрерывным криком «ура!» или просто криком, рядом падают люди, но надо идти, останавливаться нельзя. Первая линия. Один немец. Второй немец. Идём, кричим. Вторая линия. Немцы. Стреляем. Идём. Кричим. Сбоку где-то трассы идут, значит, не сбились, не оторвались от своих…

И вот когда уже, казалось, всё было кончено, что уже прошли, напоролись на танковую засаду. Уже перед рассветом было. Там деревня была, и они за деревней нас встретили и начали расстреливать. Там канавка была. Я залёг было, а потом выглянул и тут же получил такой силы удар, что сразу отключился. Это уже потом я понял, что их снаряд 35-миллиметровый коснулся, срикошетил об мою каску и взорвался через долю секунды уже над моей спиной.

На сколько секунд, минут, часов я потерял сознание — не знаю. Когда очнулся, то вот что интересно: вначале очнулось сознание. То есть сознание в чистом виде, потому что тела не было, не чувствовал, только понял, что жив. Мысль была как бы вне тела, такое впечатление было, в одной точке. Потом эта точка стала расширяться. После этого появилось ощущение тела, потом почувствовал пальцы на руках, ногах, попытался пошевелиться — вышло! Я очень боялся за ноги, боялся, что не смогу идти. Умереть не боялся, нет! В шоке эта мысль не приходила в голову, но всё время вспоминалось то, что видел накануне. А видел я трупы наших солдат с выколотыми штыками глазами. И я представлял, что и со мной немцы — вот так же… Стал вставать. Сел. Оглядел себя. Каска смята. В руке сидит осколок, кровь течёт. Всё лицо в мелкой осколочной сыпи, тоже всё в крови. Но вот что самое удивительное: с меня взрывом сорвало всю спину бушлата, гимнастёрку, до нижнего белья. Боль в спине кошмарная, но ранений там нет!

Я пошёл. Полный безразличия. Сейчас сказали бы — зомби. Ни мыслей, ни чувства опасности — ничего. Одна мысль в голове — надо идти. Вижу — передо мной трасса пролетает светящаяся, остановлюсь, чуть сверну, снова иду… А может, их уже и не было, этих трасс, может, это мне ночь представлялась, когда первую линию проходили? Или от слабости в глазах такие точки светились? Не знаю. Иду. Не ложусь, не прячусь, иду. Дошёл до леса. А там, на опушке, меня встречает кто-то — стволы торчат. Сосчитал. Восемь штук. Сейчас убивать будут. Или в плен брать. Достал пистолет, выставил вперёд и иду, не замедляя шага. А уже рассвело. Вижу — наши. И они видят, оружие опустили и молча, не сказав ни слова, пропустили меня. А я, как автомат, продолжаю идти вперёд. Они, как потом говорили, просто испугались. Потом догнали меня, и пошли мы вместе.

Конец ознакомительного фрагмента.