Небо Мадагаскар

Оганес Мартиросян, 2021

Вымышленный Карабах или реальный? Не имеет значения. Речь о том, чтобы ввести его в культурное пространство, в философский дискурс, в сознание человека. Герой книги – Мага. Не армянин, не азербайджанец. Просто кавказец. Он живет в условное время. Никакой войны нет. Есть Нагорный Карабах – независимый. Ни армянский, ни азербайджанский. Мировой. Общечеловеческий. В нем собрано всё. Весь мир по кускам. Улицы Бродского, Бротигана, Мэйвезера. Кафе Кафка и прочие. Вина имен писателей и философов. Встречи, возлияния, беседы, события, знакомства, общение, философия. Жизнь на кончике языка.

7

Утро пришло внезапно, Мага открыл глаза, увидел спящего Вика на соседней кровати, оделся и тихо ушел, оставив записку о том, что он признателен за все, но пора. Дома Мага принял душ, долго тер мочалкой большой палец правой ноги, потому что на нем была грязь, побрился, почистил зубы и промыл ледяной водою глаза. «Облака — овцы и бараны — удары молнии — удары рогом, гром — столкновение баранов, лбами, битва за самок и территорию, всё понятно, весьма, они пасутся, поедая зелень небесную. А мясники режут облака и жарят превосходный шашлык. И кетчуп — это кровь барана, она идет не снаружи, а хлещет из мяса, это ошибка — считать не так». Мага сварил вермишель, съел ее со сметаной и чесноком и набрал Датви, своему старинному другу. Вместе они пошли в кафе «Истанбул» и заказали по мясу. Вскоре подтянулся Саид, которого позвал Мага. Сыграли втроем в дурака, пока жарилась плоть. Покурили кальян.

— Курица не умеет летать потому, что у нее человеческая душа, — сказал Датви.

— Да ладно, — раскрылся Мага.

— Конечно, любая курица — это не тушка, не тело, а ножка, крыло, шейка и грудка. Ее нет целой. Нигде. Никогда.

— Интересная мысль, — промолвил Саид.

— Мысль из материи, никто не видел мысль, потому что она маскируется под алюминий, хлеб, мысль, телефон и кирпич.

— Да ну, — не согласился с Датви Саид, — по-твоему, это так? То есть мысль может стать кулаком и ударить по лицу человека?

— Она может вселиться в кулак.

— Датви, да ты не прав, — опять не согласился Саид.

— Это сложный вопрос, — произнес Мага.

— Мысль в центре молекул и атомов, она в сердце всего, вы не знаете, — продолжал Датви, — сердце мыслит гораздо сильнее, чем мозг. Оно рассылает кровь по всему организму — это почта, это книги, газеты, письма. Основное занятие тела — чтение: читают и осмысляют написанное почки, руки, пальцы, ладони. Ноги, в конце концов.

— Член и вагина?

— Да, — согласился на этот раз Датви с Саидом.

Им принесли мясо, мужчины пожевали его и захотели выпить. Взяли чешское пиво, разлили его по бокалам и выпили.

— Вопросительный знак — это старость, сгорбленная старуха, которая все забыла, — сказал Датви, — а восклицательный знак — это молодость. Устремленность наверх.

— Понятное дело, — молвил Саид, — и к этому можно добавить вот что: шизофрения — это глаза, брови, уши; здоровье — это лоб, нос и рот. А вместе они — лицо.

Сделали по глотку, оценили женщину, состоящую из цитат Шестова, звучащую ими, и поборолись на руках. Всех победил Датви. Это немного огорчило остальных, но пиво расслабило всех. «Уорхол просто построил один из городов Карабаха, он строитель, не художник, ничуть, так вот, город один из — это продукт Уорхола, его дитя, родное и нежное, теплое, ждущее тысячи посетителей, даже больше, чтобы счастье лилось и пелось». Мага огляделся кругом, накатил и откусил кусок шашлыка.

— Хорошо, — сказал он, — даже можно хинкали взять, обмакнуть их в соус и отправить на лечение и отдых в желудок.

— Хинкали люблю, — кивнул головой Датви.

— Хинкали — курган, где покоится, скажем, сармат или хазар, — вмешался Саид.

— Ну, не очень приятно есть труп человека, — проворчал Мага.

— Душу мы едим, а тело стесняемся, — усмехнулся Саид. — Хищные души едят мирные души, съедают их полностью, потому на улицах и в домах миллионы тел без души. Вот такая вот жизнь.

— И души нельзя восстановить? — спросил Мага.

— Можно. Для того и искусство. Книги, музыка, фильмы. Они — семена, — объяснил Саид.

— А еще Млечный Путь, глядя на небо или съемки Вселенной, можно поймать хороший вирус, можно окунуться в родные пространства и поймать зерно космоса, которое прорастет в тебе и даст потрясающие плоды, — дополнил Саида Мага.

Саид на это ничего не сказал, только макнул в пиво ус, образно или реально, почесал правую щеку и углубился взглядом в стакан, в прохладное пенное море, потопившее сотни кораблей.

— Левый глаз — это Ришар, правый глаз — Депардье, и они играют в фильме «Папаши», устраивают налет, дерутся, переворачиваются на машине, обнимаются, расходятся, переходят границу и исчезают из вида, переходя из кино в этот мир, — сказал Мага и закурил.

— Да, — тоже закурил Саид, — и великая мудрость мира может заключаться в выстреле, в ране, в глупости, в алкоголе, в бомжевании и ударе ногой в лицо в рамках турнира «Возвращение домой ночью в неблагополучном районе Твери».

Датви не стал курить, но достал томик Чаренца и начал листать, задумчиво глядя на стихи.

— Почему люди — большая часть — не любят стихов? — спросил он.

— А что такое стихи? — возразил Саид.

— Вот именно, — продолжил Мага, — стихи — это война, это Македонский, это выстроенные ряды, полки, структурированные тела. Кому приятен захват?

— Конечно, я это и говорю, — подхватил мысль Саид, — проза — это толпа, это мир. Это знакомства, болтовня, работа, парк, сад, кафе. А поэзия — это воин. Войско. Война и власть. А есть еще пьесы — это мир и война, и сейчас пьесы в прозе.

Подошел официант и предложил компании осетинское пиво. Мужчины задумались и согласились.

— Свежее? — спросил Мага официанта.

— Да.

— Ну, тогда несите, — приказал или попросил Саид.

Через минуту они уже пили пиво «Владикавказ», и Мага думал, что сексуальность — это океан, в котором плавают желания людей: киты, акулы, дельфины, черепахи и рыбки. Разные рыбки, большие и маленькие.

— А вообще, — сказал вслух Мага, — люди делятся на два вида: на воду и сушу. Это основное деление. Таково и мышление их. Мозги разных видов. Один человек — суша, другой человек — вода. Есть ли авария лодки и машины? Она всегда, и именно потому никто не видит ее. А секс — это когда машина везет на себе лодку. От них рождаются самолеты. Полет есть вода и суша, скрученные в одно.

— Не слишком ли прямолинейно? — спросил Датви.

— А ты как считаешь? — спросил в ответ его Мага.

— Вообще не задавался этим вопросом, но могу сказать: люди — это книги, каждый человек — это книга. Есть Библия, есть «Война и мир», есть «Преступление и наказание», есть «Евгений Онегин», есть «Жизнь идиота», есть «Мизантроп». И особенность нашего времени в том, что один человек стал не одной книгой, а многими. И не только книгами, а еще брошюрами и газетами. И все идет к тому, что люди станут одновременно и фильмами, и картинами, и музыкой. И еще будет отдельная категория: те люди, которые тетрадь, скажем, проект, но их еще нет, но они есть, просто еще не созданы, но человек уже есть.

— Может, так и есть, — сказал в свою очередь Саид, — но я думаю еще, что люди — это модели машин. Подумайте. Есть «БелАЗ», есть «УАЗ», есть машины, которые уже не выпускают, но они есть и они ездят в фильмах о старине. Но мозги — это реально разные модели.

— Выходит, что иностранцами улица полна, — удивился Датви.

— Именно, — произнес Саид, — всё смешалось в сем мире. И внутри человека сидит человек.

— Ха-ха, — рассмеялся Мага, — тогда шизофреники — это автобусы, трамваи, троллейбусы, пароходы, самолеты и поезда.

— И драматурги, — промолвил Саид.

— Это одно и то же, — отрезал Мага и сделал большой глоток.

Вскоре подтянулся Тофик, спел азербайджанскую песню, содержащую в себе куски бытия, элементы людей и души львов и бизонов, играющих на траве. На это Саид сказал выстрел, топор и плоть. Мужчины расстегнули рубашки и принялись за еду, налегая также на выпивку. Небо росло в их сердцах, обещая инфаркты — молнии, шаровые и обычные, удерживающие шаровые, рвущиеся в небо, если бы не веревки, убивающие собой.

— Конечно, — сказал Тофик, — высшее искусство — повеситься на молнии, но кому это нужно? Все самоубийцы вешаются на цепочках с крестом. Это такая мода. Это сегодня круто.

— Крест впивается в горло, — продолжил мысль Датви, — и отпечатывается на нем, издает себя на человеке одним подарочным и самым дорогим в мире экземпляром.

И на этом он встал и сфотографировал своих товарищей, показал им фото и разместил его в Инстаграме.

— Ну фото классное, — сказал Мага, зайдя в инет, — а вообще, прошлое и будущее — две ладони, а настоящее — комар или муха меж ними.

— Не соглашусь, — возразил Саид, — извините за откровенность, но прошлое, настоящее и будущее — это половые органы мужчины, то, что посередине, — настоящее, оно может стоять и висеть, а прошлое и будущее могут вдруг стать настоящим.

— О, это круто и страшно, — молвил Мага, — и мне тут подумалось: если человек лежит — это мост, а когда встает — это мост разводят, это два человека между двумя берегами. Человек — это цифра два. И не случайно двойка похожа на вопрос.

— Ну и человек — это здание, — продолжил Саид, — этажи, в которых живут алкаши, юристы, поэты, писатели, разнорабочие, полицейские и прочие. Основной вопрос философии — кто живет на последнем этаже человека, кто поселился там, пожарный, учитель, врач и т. д. И даже больше: не умер ли там человек и не лежит ли и разлагается месяц и год — даже вечность.

Тофик достал карты и начал их тасовать, дымить сигаретой и пропускать дым через сито зубов.

— Армяне, — сказал он, — это разрыв гранаты, азербайджанцы — пуля и выстрел. Я говорю про мозги.

— Понятное дело, — промолвил Мага, — Ницше — это арбуз, ручка его — нож, читатель его — покупатель.

— Как сложно, — скривил губы Датви, — но мир усложняется, вот именно. Есть слова и тексты сом или масло, мясо или вино. А есть — салат, например, винегрет, супы разные, многомыслие, супермышление. Богато накрытый стол или хлеб и вода. Но надо совмещать и то, и другое.

Они замолчали, покосили глазами по сторонам, ничего интересного не обнаружили, вышли на улицу, расплатившись, и двинулись наугад. По крайней мере, так считал их мозг, но ноги и прочее могли думать иначе. «Хорошо напились, вообще пьянство — выход в море, человек просто на море, он в океане, он ищет Америку, он Колумб». Так они шли, пока не встретили Софью. Та шла навстречу, держа букет роз.

— Привет вам, — сказала она, — мужчины, куда идете?

— Гуляем, — ответил Мага.

— Пьяны?

— Ну, чуть-чуть, немного, — произнес Мага.

— Я с вами.

— Тогда пойдем, — дал разрешение Датви и представился.

Все познакомились впервые и заново и двинулись по дороге, распевая мугам и рабиз. Жесткую «Воровскую долю», несущую семидесятые годы вперед, впереди, как отдельного человека, потому что каждый год — это отдельно взятый человек, но есть и люди десятилетия и даже столетия, не говоря про тысячелетия. «Азербайджанец может быть просто ножом, вот ты с ним пообщался при встрече, мирно поговорил, а ушел с тысячей ран, весь в порезах, в которые вошли слова и пустили ростки». Шли недолго, садились на лавки, курили «Казбек», «Арарат», «Баку», львиную долю своих мыслей и чувств проглатывали и делали частью почек, сердец и легких друг друга. Пропитывались собой. Софья шутила, сравнивала позвоночник с мачтой, потому что человек — корабль, плывущий, как динамит, во все стороны, хоть с виду он идет в одну сторону, жуя листья капусты или поедая мороженое.

— Легкие — паруса, — говорила она, — и их наполняет ветер, то есть сигаретный дым. Вот так вот. Иначе — ноль, просто якорь и место в голове — на мели.

Они присели на лавочку, Софья осталась стоять, посмотрела на мужчин и сделала колесо.

— Это еще зачем? — спросил Датви.

— Я сделала колесо, тем самым сдвинула человека-машину с места, я покатила Землю, а вообще я за то, чтобы слепить снеговика из Меркурия, Земли и Юпитера.

— Это страшно, — сказал Саид. — Весной он растает. Потому что оттепель — это теракт весны против зимы. Заморозки весной есть ответ.

— Пить больше не будем? — спросил всех Саид.

— Будем! — воскликнула Софья. — Иначе я скажу так: столб — это позвоночник, над которым горит голова. И все головы связаны проводами. Прав потому что Кант.

— Трансцендентальные провода, — вымолвил Мага.

— Жутко везде и здесь, люди в любой момент могут встать на четвереньки и откусить гениталии тем, кто стоит, — сказал Тофик.

— Тогда и крест — это скелет человека, — сказал Датви, игнорируя Тофика, — просто без черепа.

— А где он? — спросила Софья.

— Его отрубили, — усмехнулся Тофик. — Голова мешает полету. Вы видели самолет с головой? Там же шея. Лететь с головой нельзя.

— Ты оправдываешь отрезание головы? — спросил его Мага.

— Рассуждаю — не более.

— Голова у́же плеч, — сказал Датви, — просто на нее нужно надеть колпак. Не надо ничего отрубать.

— Колпак шута или героическая смерть, — подвел итог Тофик.

На это уже никто ничего не сказал, все промолчали и пошли в винный магазин. Взяли небес, туч и молний, плюс солнце. Пошли по проспекту Есенина, прикладываясь к бутылкам и распевая «Кино». «Поэтично, весьма, вино и песни из рока, из глубины его, из России, напичканной композициями БГ, нафаршированной ими, так как Россия пуста, была, но теперь есть песни: лес — «Серебро господа моего», река — «Гарсон номер два».

— Это вино не кончается, — сказал Тофик.

— Оно восполняется, — отреагировал Мага.

— Так и будет потом, — отметила Софья.

Миновали проспект, зашли в парк имени Бродского и стали кормить семечками голубей, продолжая вино. «Голуби — это купцы, богатые люди, денежные. Они превращают еду в деньги в своих желудках и питаются ими, вгоняют в свой организм монеты и купюры, становятся ими и летят — полтинники, сотни и тысячи. И рубли и десятки, раз богатство — полет».