Небо Мадагаскар

Оганес Мартиросян, 2021

Вымышленный Карабах или реальный? Не имеет значения. Речь о том, чтобы ввести его в культурное пространство, в философский дискурс, в сознание человека. Герой книги – Мага. Не армянин, не азербайджанец. Просто кавказец. Он живет в условное время. Никакой войны нет. Есть Нагорный Карабах – независимый. Ни армянский, ни азербайджанский. Мировой. Общечеловеческий. В нем собрано всё. Весь мир по кускам. Улицы Бродского, Бротигана, Мэйвезера. Кафе Кафка и прочие. Вина имен писателей и философов. Встречи, возлияния, беседы, события, знакомства, общение, философия. Жизнь на кончике языка.

6

Сели на лавочку возле дома, подошла Лейла, подруга Нести, и все пошли в клуб «Дагестан». Сели за столик и заказали вермут, потанцевали малость и приступили к выпивке.

— Полумесяц — это ободок на голове, — сказала Лейла. — Когда месяц округлится, он станет лицом, девушка будет смотреть с флага Азербайджана и Турции.

— Лейла? — спросила Нада.

— Не обязательно, — ответила она.

— А почему боком?

— Лейла спит, — рассмеялась Лейла. — Азербайджан — это сказка о спящей царевне. Никто не любит армян сильнее, чем азербайджанка и турчанка.

— Думаешь? — спросила Нести.

— Не думаю — знаю.

— По себе? — продолжила Нести.

— Ха-ха-ха. Кончай провокации.

Все выпили вермута, плеснули бензина на свои сердца — угли, ждущие ветра. По-бродски покурили и заказали наргиле. Лейла подкрасила губы и поправила волосы. «Здесь есть книги? Набоков точно должен быть. Без него в клубах нельзя. Хоть и чуждо мне это все. Люблю воздух и лавочки. Ну, или уютные кафе, где можно курить и писать. Надо бы открыть кафе «Бодрийяр», да не мое это дело. Ну да ладно. Пустяк». Мага позвонил Вику и позвал его. Вик — его здешний знакомый — резался в приставку, но обещал приехать.

— Кому ты звонил? — спросила Нада.

— Вику.

— Я его знаю?

— В общем, возможно все.

Нести поперхнулась дымом, закашлялась, Мага принес ей воды, успокоил знакомую, привнес в ее внутренний мир цитату из горной реки. Нада поднесла платок к краю глаз, по очереди смахнула слезинки.

— Ты плачешь? — спросил ее Мага.

— Нет. Впрочем, да. Просто чувствую конец вековечной истории, будто она подходит к концу и потом все будет по-другому. Мы будто выбрались из колодца.

— Серьезно? А, да, — промолвила Нести и выпила.

— Это очень страшно и чудно. Головокружение. Свобода. Ветер и дождь. Или туча и солнце. Совершенно иные законы. Совершенно иное время, если оно вообще есть и будет, — продолжала Нада. — И будто на краю колодца стояла огромная глыба, которая сорвалась вниз сразу после нашего выхода.

— А я подумала, — сказала Лейла, — что смерть только вопрос памяти. Ведь что нужно? Только тире вместо пунктира. Чтобы новый человек получил душу умершего и помнил о ней, понимал, что он — это тот, кто умер. Перенос вещества нужен. Мага умер. Да здравствует Мага. Вот и всё.

Компания выпила еще, съела по салату и вышла из себя, потому они ели и они танцевали — одновременно, пока Гришковец не выключил музыку и не стал читать свою новую пьесу.

— Кто это? — спросила Лейла.

— Драматург, — ответил Мага.

— Ясно, — сказала Нести.

— И мне, — подключилась Нада и добавила: — Книги нужно держать около изголовья или класть одну книгу под подушку.

— Зачем? — удивился Мага.

— Голова пропитывается ими.

— Ну, так можно сказать, — возразил Мага, — что поцелуй без языков лесбиянский, ниже лобка слегка, это если по сути. А поцелуй с языком — это секс мужчины и женщины.

— А поцелуй с языками, — вмешалась Нести, — это секс двух вагин, которые вообразили себя пенисами. У которых внутри сюрприз.

— Мне неприятно это слышать, — возразила Нада. — Я могу только сказать, что секс мужчины и женщины — это когда ящерица хочет спастись в норке, но не может и погибает, от нее остается только кожа, валяющаяся снаружи.

Они замолчали и стали слушать Гришковца.

— Янис выходит из дома и говорит, — читал Гришковец, — не трогайте ящерицу языка, не сжимайте ей хвост своим горлом, иначе ящерица отпустит свой хвост и убежит изо рта, крича «Преступление и наказание» и «Воскресение», поскольку Достоевский и Толстой — две ноги человека, между которыми их ручка, которой они писали по очереди. На этом Янис не замолкает, только покупает пиво и превращает его в водопад, спадающий в желудок, чтобы художники фотографировали его, а люди купались под ним. Янис вкушает теплоту летнего солнца, рубит дрова и вздыхает меж колкой. Говорит: скоро хлеб будут делать из мяса, люди будут укрываться облаками, идущими ливнем и бьющими молниями. Янис залезает на крышу и оттуда вещает, как Заратустра: половина человека — это два человека, и из вагины женщины может вырасти дерево, которое папа Карло срубит и сделает из него Буратино.

— Пойдемте отсюда, — сказала Нада.

— Почему? — удивился Мага.

В этот момент позвонил ему Вик, сказал, что не может приехать, так как тяжел душой, и позвал всех к себе, на улицу Анара. Мага озвучил его предложение, все допили вермут, вызвали такси и помчались. Летели сквозь город, Мага смотрел из окна и видел фильм «Кофе и сигареты», закрывал глаза и лицезрел картины Ван Гога, стихи Маяковского, прозу Булгакова и пьесы Вампилова. Всё было намешано и переплетено, всё боролось друг с другом, и сам город представлял собою сражение всех видов искусств.

— Я вижу музыку, — молвила Нада, — фуги Баха несут Карабах прямо в уши, глаза, обволакивают кожу и создают ощущение моря. Мне хорошо, сонаты просто разрывают меня, как псы, и уносят мое мясо в себя, а скелет мой прыгает от счастья и радуется вечности по имени Карамель, Шоколад, Пряники, Вафли и Торт.

— Город могуч, — продолжил за Наду Мага, — он северно-ледовит, и в нем таится огромная жара, огромная Грузия, силы Чечни, слезы ребенка, которые пьет Достоевский из бутылки, купив сие за 15 копеек в универмаге, где африканцы и азиаты продают вертикаль своего духа, сотканную из молитв.

Через 20 минут они были уже у Вика, купив три бутылки армянского коньяка и плетеный сыр, похожий на дреды, только без головы и тела того рэпера, который их сплел и спел. «Какой вечер, какие значения, которые именуются звездами, рублями, когда солнце — пятак. Но есть ведь еще бумажные деньги, и они тоже звезды, и они дороже и больше, но хватит, пора бухать».

— За бессмертие! — сказала тост Нада.

— Ну, это что? — загрустил и удивился Вик. — Мы все умрем — это ясно.

— Ну вот жизнь — это линия, — промолвила Нада, — ее ведет писатель, раньше она прерывалась, потому что писали пером, потом стали писать ручкой, жизнь стала длинней, а в будущем на экране смартфона или компьютера линия сможет не прерываться вообще.

— Ой, не понимаю я эти параллели, — огрызнулся Вик и выпил коньяк. — Грустно от этого, ну жили веками так, не всегда хорошо, ну войны, голод, болезни, но привычно и хорошо в целом, а сейчас эти телескопы, полеты, таблетки. Не знаю, не знаю даже.

— Ты хочешь умереть? — спросил его Мага.

— Да никто не хочет, — уклонился Вик, — просто смерть — это как Вторая мировая — все дружно встают и идут умирать, все сразу. Ура! — мы сейчас умрем. Это такая экзальтация.

— Ну, вкусно умирать, согласен, — произнес Мага и выпил. — Но не все солдаты умирают, обмотанные своими мертвыми товарищами, как тротилом. И вот они все и поборются за бессмертие.

— Просто если бессмертие возможно, то оно — от армян и прочих, черных, кого я не люблю, — выдавил из себя Вик, — значит, русским и американцам придется потесниться, уступить свое место. Лучше умереть, но быть первым.

— Понятно, — сказала Лейла, — так мы приходим к тому, что жизнь — это секс, а смерть — эпилог, оргазм. Рождаются и живут ради смерти. А смерть порождает жизнь. Потому святые не занимаются сексом, ведь они — секс в чистом виде.

— Кощунственно, — отметила Нести, — но правда.

Включили медленные и ранние песни группы «Кино», затянулись дымком, рисующим Марс. «Там пески, пустыня, Алжир, там играют в пляжный футбол, гоняют мячи, которые наполнены последним выдохом марсиан, которые были индейцами и большевиками, что одно и то же, иначе не объяснить ненависть к США и тех, и других, именуемых общим именем Гойко Митич и танцующих вокруг костра из книг Фридриха Ницше».

— Что такое бутылка? — спросила у прочих Лейла.

— Что? — поинтересовался Вик.

— Желудок и пищевод.

— Ну, сходство можно найти, — согласился Мага.

— Да я о том, что надо бутылки выпускать в таком виде.

— Понятно, почему у пьяных развязываются языки — пробки и крышки нет, — сказала Нести. — И получается, что алкоголь не внутрь поступает, а наружу. Пьянеют люди и округа, когда откупоривается бутылка.

И Нести закружилась по комнате, развивая обстановку вокруг себя, увеличивая ее, накачивая. «У пьяных косят глаза, потому что пьяные — Азия, захватчики, пьяные — филиал Китая или Японии, их шпионы, лазутчики, призванные собирать информацию и передавать в те страны. Те же, у кого просто косят глаза, те постоянно на связи с Китаем, те косят действительность, траву, которой Конфуций назвал людей, и делают голой землю ради нового посева, ради урожая, породы, будущего». На этом Мага закончил мышление и выпил коньяк, который устроился надолго в его желудке, усевшись там с газетою, в тапочках и в очках. «Карабах, если так посмотреть, есть Ван Гог, рыжий, безумный, странный. И гениальный тоже. Не признанный никем мастер, потому что живой. И все ждут его смерти, чтобы признать его». Мага почесал подбородок и сказал всем, что Твардовский был роботом, первым советским роботом, не писавшим никогда о любви, Терминатором, Шварцем или его отцом.

— Не соглашусь, — возразила Нада, — город — это кожура, которая покрывает людей культурой, но за пределами города, в лесу или в поле, человека лучше не встречать, потому что он обнажен, даже если на нем сто пальто, человек на свободе превращается в оружие, стреляющее в муху, оленя, льва, человека и бога. Руки и ноги — ружья, бомба сама голова.

— Так и есть, — согласился Вик, — а от себя добавлю: живой человек — живой и мертвый, одновременно, а мертвый человек — или живой, или мертвый — только что-то одно.

— Ну да, так и есть, — сказала Лейла, — ведь дождь — это война, миллионы свинцовых пуль, убивающих землю. А лужи — расплавленный свинец, даже если он очень холодный.

— Жидкий Терминатор, — усмехнулась Нада. — Бойтесь, бойтесь его!

— Да мы боимся, — отреагировала Лейла, — но любая сумка — это женский живот, и если вы положите в нее ключи, то через девять месяцев достанете из нее машину или квартиру.

Тут зазвенел телефон Маги, обозначилась Жаклин, она звала пить и гулять, радоваться Карабаху, раскинутому над собой — Арменией и Азербайджаном, содержащими в себе Россию, Францию и США. Мага начал звать Жаклин к Вику, объясняя свою занятость танцами, выпивкой, компанией и ночью, которая — работа: кем работаешь? — ночью. Потому через полчаса с двумя бутылками виски в их компанию ворвалась Жаклин. Она сразу взяла быка за рога, внеся в квартиру музыку бедер, грудей, шеи, матки, вагины, яичников и пахнущих искуплением грехов рук.

— О, вечеринка в разгаре, — сказала она.

— В самом что ни на есть, — молвила Нада, — так как Платон — это модель самолета, в котором летят в Стамбул «Тимей», «Государство», «Законы» и «Пир».

— Это прекрасно, — согласился Вик и добавил: — Брюс Ли никогда не был человеком, он был тем, чем занимались другие, — дзюдо, карате, ушу. Его смерть означает только одно: то, что им овладели в совершенстве, довели до точки и острия.

— А у меня такое ощущение, — закричала Жаклин, — что в Карабахе умерли время и смерть! И вся жизнь здешних людей в поедании этих двух трупов! В жарке и варке их! Давайте танцевать, общаться и пить!

Компания выпила, и каждый закружился с бутылкой, шепча ей то, что диктовала она.

— Почему пьяные смелы? — спросил себя Мага вслух. — Потому что в бутылках джинн, пьяный проглатывает его и становится им, выполняя любое желание. Вот так. Или джинн говорит через пьяного, чувствует свою силу и способен уничтожить весь мир.

— Ооо! — воскликнула Нада, — я тут подумала: любая машина едет не на первом, втором, третьем, четвертом колесе, даже не на сумме их мчится и катится, нет, каждая машина едет на пятом колесе.

— А «КамАЗ» едет на одиннадцатом колесе, — с грустью сказала Жаклин. — Он едет на одиннадцатом колесе, как человек едет в одиннадцатом автобусе.

— Ты почему загрустила? — спросил ее Вик.

— Месячные приближаются, — отвечала она, — и мне кажется, что они не изнутри, а снаружи. Типа не гейзер, а скорее лавина. Вот такие дела.

— Ну это не беда, посмотри — какое счастье в деревне: крыши домов — открытые и перевернутые книги, из которых сыплются вниз герои и живут: сеют, торгуют, пьют, — спела почти что Нести.

— А есть учебники: геометрия, алгебра, физика, — дополнила Нести Нада.

— Другое дело — города, — вмешался Вик, — в них плиты — листы А4, на них можно всем писать.

— Ногами, — добавил Мага и, дождавшись окончания вечеринки, ушел в другую комнату и уснул.