Небо Мадагаскар

Оганес Мартиросян, 2021

Вымышленный Карабах или реальный? Не имеет значения. Речь о том, чтобы ввести его в культурное пространство, в философский дискурс, в сознание человека. Герой книги – Мага. Не армянин, не азербайджанец. Просто кавказец. Он живет в условное время. Никакой войны нет. Есть Нагорный Карабах – независимый. Ни армянский, ни азербайджанский. Мировой. Общечеловеческий. В нем собрано всё. Весь мир по кускам. Улицы Бродского, Бротигана, Мэйвезера. Кафе Кафка и прочие. Вина имен писателей и философов. Встречи, возлияния, беседы, события, знакомства, общение, философия. Жизнь на кончике языка.

8

Вечер закончился поздно, Мага проснулся у себя и позвонил Наде. Нада взяла трубку и долго смеялась над всем и ничем. И над роботами, которые ходили по улицам и говорили «Данте», «Платон» и «Томпсон».

— Представляешь, тут роботы, — говорила она, — они то ли писателей любят, то ли они сами писатели.

— А мне кошмары снились, — сказал Мага, — будто у меня есть сестра и ее изнасиловали, в пустырях, вдалеке от дома, на меня наставили пушку и прогнали, а сестра догнала меня и призналась в том, что ей понравилось.

— Ужас, — ответила Нада и приехала.

Она искупалась у Маги, обмотала одним полотенцем голову, другим обернулась сама и села пить компот, который достал Мага из холодильника. Добротный напиток, купленный в магазине «Сталин и Гитлер», открывшийся потому, что они больше не живы. Нада сделала два глотка и начала говорить о любви. О том, что брак — это хорошо, а дети еще лучше, богаче и чище. Мага слушал ее и бряцал невидимыми кандалами в голове. Те звенели песнями «Дорз».

— Ты слушаешь меня? — спросила Нада. — Сначала будет один ребенок, потом второй, потом третий, а потом мы поедем на море, покатимся на катере, а дальше всё будет как в фильме «Открытое море».

— Я не видел его.

— Посмотри, он крут, даже очень.

— Примерно о чем?

— Двое в открытом море.

— В лодке?

— Вовне ее.

— Не знаю к чему, но я подумал, что добро — это совсем не то, что мы думаем.

— А что мы думаем?

— Ну, что добро — бесплатное лечение людей, бесплатная раздача продуктов.

— А по-твоему что?

— Бесконечность и вечность.

— Когда мы путешествуем по всему космосу и не умираем?

— Да, искусство при этом гигантские небоскребы из стекла — книжные магазины.

— Ну так целые планеты из книг.

— Всё так, не иначе, Нада.

— А иначе — это признание в любви — от акулы. Как медведь или акула признаются в любви? Они съедают того, кого любят. Никого подобного себе не любят они. Только лань или человека.

— Ну да, но когда ты говоришь, знаешь, кого ты мне напоминаешь?

— Не знаю.

— Саму себя.

— Жуть. Это страшно.

— Именно это я и имею в виду.

Компот невообразимо кончался, бурлил и кипел просто так, Нада усмиряла его собой. «От заката до рассвета» фильм о том, что вырвалось из головы Тарантино наружу. Чтобы хоть как-то успокоить приближающуюся мировую катастрофу, было решено снять этот фильм. Вообще, искусство, всё мировое искусство — один сплошной гигантский зверь, посаженный в клетку». Мага пожарил сосиски, нарезав их, налил рядом кетчуп и усадил Наду завтракать.

— Вкусно? — спросил ее он.

— Очень, — ответила Нада и облизала пальцы.

Они поели, выпили чай и посмотрели друг на друга.

— Сказать, что человек склонен к самоубийству, — дать карт-бланш его убийцам, среди которых он сам.

— Это ты к чему? — спросила Нада.

— К тому, что я поэт.

— И?

— Еще ни один поэт и — шире — творческий человек не покончил с собой. Были только убийства.

— Даже если он поднес пистолет к своему сердцу и выстрелил?

— Даже если и так.

— Ну тогда и Блока убили. Бродского тоже.

— Да. И если подумать, то ужасы показывают по ночам не случайно, потому что это сны спящих людей, вышедшие наружу и транслирующиеся через экран. Это объективация голов.

— Ужасы? Фильмы? Какое кино ты хотел бы снять?

— Боевик, мелодраму, ужасы, комедию, триллер, эротику и порно в одном лице.

— О, я бы посмотрела. Или даже снялась. Но не в последнем случае.

— Я так и понял.

— Ну. А вот что, скажи, если соберутся все жители земли и скажут тебе: улетай, мы больше не держим тебя, наши воли смирились, что ты сделаешь?

— Улечу.

— Ну это понятно, я про то, если у тебя ничего не получится, машинка перемещения не появится, смартфон не получит дополнительную функцию и инопланетяне не прилетят. Как ты поступишь?

— Я? Встану на сторону всех людей и обращусь к пустоте. Я скажу: улетай.

— И пустота улетит и вернется с божьим воинством — армадой Иисуса Христа?

— Именно.

Они вышли на улицу и сели на лавочку возле подъезда, где к ним подошел парень, похожий на Датви, и сел рядом с ними. Нада прижалась к Маге.

— Меня зовут Ашот, — сказал парень, — я изучаю Арцах, вдыхаю камни, горы, песок.

— И они становятся тобой? — спросил Мага.

— Ты то, чем ты дышишь, — ответил Ашот. — Я — Армения, Азербайджан и Арцах. Я дышу только ими. Втягиваю ноздрями женщин, мужчин, детей. И я скажу так: легкие — это Азербайджан и Армения, сердце меж них — Карабах.

— Ну, он не совсем меж ними, — возразила Нада.

— Не суть важно, — продолжил Ашот, — оно общее и ничье. И в то же время — оно всего организма, всего человека. И нельзя так делить его, как делили раньше.

— Карабах стучится и бьется — он заперт и он разбит.

— Да, — согласился с Надой Ашот, — сердце — человеческое развлечение.

— Конечно, — сказал Мага, — сколько раз я видел, как на поле у пацанов не было мяча, и они считали считалку и извлекали сердце у того, на кого показал палец. Играли сердцем в футбол, а потом отдавали этот мяч пацану. И он уходил с ним домой, унося с собой опыт голов. Много большой информации.

— Это я и говорю, — согласился Ашот. — Мяч, наполненный кровью, — разве это не круто?

— Мне не нравятся эти аналогии, — сказала Нада. — Мага, пойдем в кино.

— Хорошо, — согласился он.

— А меня оставите так? — спросил их Ашот.

— А что с тобой? — спросил Мага.

— Я теряю себя, с каждым днем меня становится меньше, уходят от меня мои органы.

— Это ужасно, — улыбнулась Нада.

Мага и Ашот обменялись телефонами, и Мага с Надой пошли в кино.

— Никогда не расставайтесь, — крикнул им вслед Ашот, — будьте сердцем, носом и ртом!

— Хорошо, — прошептал Мага и взял Наду за руку.

Вместе они дошли до каруселей, сели на чертово колесо и покатили ввысь. «Наверно, мы живы все время, постоянно здесь, но в конце концов захотели нарезать колбасу, чтобы съесть, а не любоваться ею — нашей постоянной жизнью, историей, одним человеком Василием. Потому мы сделали кусочки — Сергея, Вазгена, Дениса и Дато. Вот в чем дело. Человек — это или палка колбасы, или ее куски. У нас сегодня второе». Поднимались наверх, держали друг друга за руки.

— Знаешь, — сказала Нада, — я не признаюсь тебе напрямую в любви потому, что делаю это косвенно. Через передачи и фильмы, книги, в конце концов. В этом больше сокровения и истины.

— Мне тоже как-то так показалось.

— Мы же с тобой поженимся?

— Не надо получше узнать друг друга?

— Нет — мы же знаем. Сыграем свадьбу в горах и станем одним человеком.

— Душечка ты.

— Ты обидел меня?

— Нет, это комплимент.

Нада сжала руку Маги и случайно коснулась его бедром. «Какая африканская женщина, красивая, южная, страстная, с теплым взглядом и ртом».

Он поцеловал Наду и не смог от нее оторваться. Их губы сошлись, как Пушкин и Лермонтов, и заставили Дантеса и Мартынова прикончить друг друга. «В поцелуе рождается истина, потому что губы спорят друг с другом о боге, дьяволе и Христе. И после поцелуя маленькие Иисусы прыгают изо рта и бегут по улице Солнца». Мага, подумав это, оторвался от Нады и посмотрел на нее. Та плыла в безмятежности.

— Мага, — сказала она, — если человек заглянет в геном, то увидит в нем армян и азербайджанцев, торгующих на базаре. Ничего другого в нем нет.

— Но это же самое главное.

— Думаешь?

— Я уверен.

— А чеченцы торгуют суммой арбузов и дынь.

— Ну и грузины тоже.

— Нельзя встретить пару грузин на улице — только одного или трех.

— Се продумано богом.

Они сошли с колеса и пошли за сахарной ватой, взяли ее и стали прогуливаться вдоль пруда. «Матрица — решетка в голове человека, убери ее — и станешь свободен, но и хлынут враги, убийцы или грабители. Потому человек заточил себя сам. В тюрьме сидят только те, кто хотят сидеть в ней». Нада прижалась к Маге, обняла его и начала целовать.

— Знаешь, — прошептала она ему, — ноги — это ножницы, ими человек режет воздух, чтобы нарезанные куски смогли в себя впитать люди, животные, птицы. Без ног не было бы ничего.

— Тоже так думаю и полагаю, что реальность — вода в ванне, утекающая через отверстие — объектив видеокамеры. И вообще, реальность и виртуальность могут поменяться местами. И один день у нас будет «Терминатор», второй — «Унесенные ветром», третий — «Малхолланд Драйв».

— Еще мультфильмы, клипы, передачи, КВН и «Камеди клаб».

— Порнофильмы еще.

— Футбол, баскетбол и хоккей.

— Еще интересная мысль: люди — продукты питания, так делится психика их: есть человек-картофель, есть человек-капуста, есть человек-арбуз, есть человек-говядина, есть человек-изюм. Последний пункт говорит о том, что эти продукты бывают сырыми и приготовленными. То есть на улице могут стоять и болтать человек-свинина и человек-карбонад. Общение — это поедание друг друга, не в прямом — переносном смысле. Есть сырое общение, есть приготовленное. Но общение с великими людьми — это уже не мясо, а раньше, когда оно было живым.

— Согласна. И есть мертвые фильмы и есть живые. Первые — по горизонтали, вторые — по вертикали. В мертвых герои одеты в гробы, в живых — в колыбели. И мертвые, и живые — это крест. Мертвый лежит. Живой стоит. Их соединяет Иисус. Он распят на смерти и жизни. В нем решение всех проблем. Он должен их разрешить. Руки есть мертвецы. Всё живо, кроме рук. Поэтому всё решает парадокс Короленко. Рассказ «Парадокс». Или нет рук, или крылья. Об этом и афоризм.

— Короленко сказал следующее: если нет рук, то должны вырасти крылья.

Они взялись за руки и зашагали по миру, находя его платоновским — философским и писательским, сжатым ночью и днем, пришедшим из древности и из сейчас, чтобы слиться и стать одним.

— Скоро тот мир, — сказала Нада, — переполнится, и песочные часы перевернутся, и тот мир станет этим, под воздействием тяжести душ и тел, мы просто все будем жить там. А потом вернемся сюда.

— Не спорю, — ответствовал Мага, — и добавлю к тому: клип — это человек, песня — человек без руки или ноги, стих или музыка — человек без двух рук или ног.

— Ужасно, давай без этого.

Нада уткнулась носом в плечо Маги и зашмыгала часто.

— Я тут подумала, — сказала она, — что коробка передач — это секс, наркотики, сигареты и выпивка, это скорости, а задний ход?

— Се искусство.

— Почему?

— Искусство — это познание, знание, а знание — это воспоминание. Так говорил Платон. Это молодость, счастье, вечность. Это секс, наркотики, сигареты и выпивка. И безумие — верх всего.

Навстречу им вышел Датви.

— Какая встреча, — улыбнулся он им и добавил: — В 35 трудно найти девушку, если у тебя нет машины и работы.

— Времена поменялись, — ответствовал Мага, — сейчас главное деньги, известность и харизма. Можно быть блогером, певцом и писателем. Сейчас модно читать.

— Я не читаю совсем, — забеспокоился Датви. — Вытаскиваю мысли из своей головы.

— Это тоже неплохо, — ответила Нада, — потому что сжигание книг — это чтение. Голова — костер, книги — дрова.

— Да, раньше люди были умней, — произнес Мага, — потому что табак закручивали в газеты, они читали легкими их. Сейчас пустота.

— Сейчас предлагается самому писать на бумаге, — не согласилась Нада.

— А если человек не писатель? — вопросил Датви.

— Да писать письма хотя бы, — фыркнула Нада. — И скажите, какое самое крутое слово в мире?

— Писатель, — сказал Датви.

— А поэт? — возразила Нада.

— Писатель — это и поэт, и прозаик, и драматург, — пояснил Мага.

— Вот именно, — добавила Нада. — Сама знаю. Дурачусь. Пойдемте кататься на машинах.

Ребята вернулись, нашли автогонки и окунулись в детство.

— Блок писал прозу и рубил ее на стихи! — кричала Нада.

— Берроуз — это не писатель, это наркотик! — вопил Датви.

Мага молчал, только в конце сказал, что они все чудаки.

— Не знаю, откуда такой вывод, — добавил он после, — но так захотелось сказать. Можно ведь орать «член — это насос, который выкачивает из женщины всю грязь», но я не буду озвучивать это.

— Уже озвучил.

— Только для вас, — парировал Наде Мага. — Хочу прочесть всего Томпсона.

— Читай, — сказал Датви.

— Попробую скоро. А вообще, сейчас время книг, которые можно с любого места читать.

Ушли от каруселей, зашли в сумасшедший дом, выстроенный на аллее, с открытыми дверями и койками, на которых может любой полежать и полечиться от болезней Декарт и Паскаль. Трое прилегли на кроватях и закурили.

— Добротное сумасшествие, — сказал Мага.

— Сочащееся по стене и стекающее в ведро, — добавила Нада. — Когда здесь никто не лежит, то светит солнце — всегда. И хочется сказать, что сумасшедший тот, для кого реальность нормальна, время естественно, смерть неизбежна. Это надо лечить.

— Свобода — это то, куда запирают, — сказал Датви.

— Почему? — не согласилась с ним Нада.

— Свобода — это замкнутое пространство, оно в творчестве, а это закрытые места: бумага, синтезатор, полотно, — объяснил Датви. — Вот снимают фильм на природе, и что? Там свобода потом, на экране, там искусство, а не в процессе съемки. Съемки — это работа, кино — это наслаждение.

Взяли по тонику, забросали свои желудки жидкостью, вымерли в одном месте и воскресли в другом.

— Где мы? — спросила Нада.

— На улице Руставели, — прочел Мага табличку.

— И что он писал? — снова спросила Нада.

— Улицы и писал, — пояснил Мага, — строки есть улицы, дома между ними — пробелы.

Попили газировки на углу и пошли в гости к Датви, чтобы играть в Xbox.