Необоримая стена

Михаил Якушев, 2023

Тема великой Отечественной Войны прошла через всю мою жизнь и вылилась в эту книгу, которая рассказывает о начале войны. Но эта книга не о войне. Война является лишь фоном, на который наложились происходящие события. Я попытался взглянуть на взаимоотношения людей двух разных социальных систем не через призму ненависти и вражды а простым человеческим взглядом. Я стремился показать, что люди, по прихоти судьбы, оказавшись врагами, все равно являются людьми, оставаясь в общечеловеческих рамках, выйти за которые в силу этого статуса они не могут. В книге рассказывается о взаимоотношениях простых людей, советских и немецких солдат, о трусости и храбрости, о ненависти и Любви, о силе веры в Бога и в себя, о преемственности поколений. Книга написана легким и понятным языком, с юмором и здоровой шуткой, которые всегда имеют место на любой войне и в жизни. Надеюсь, что книга понравится читателям. С Богом.

Глава 1

Курт почему-то думал совсем не о том, о чем надо было бы думать по логике вещей в такой момент. Он лежал в луже воды, перемешанной с грязью, и то и дело нырял в эту лужу лицом, пропуская над головой пули и осколки мин. Память извлекала из своих архивов и упорно подсовывала ему образ его собаки, которая осталась в его бесконечно далеком доме. Он вспоминал именно ее и очень отчетливо представлял, как она воет.

Этот русский пулеметчик положил его взвод в грязь и держит целый час. Уже пятерых он отправил в мир иной, а его никак не удается достать. На такой позиции он еще покуражится, поваляет в грязи и без того натерпевшихся сегодня ребят. Скорее всего, это кончится через час-полтора само по себе. Пулеметчик уйдет. Можно будет подняться и идти дальше к небольшой железнодорожной станции, расположенной в этих бесконечных мокрых подмосковных лесах. Но есть приказ — захватить эту станцию как можно скорее, чтобы не дать русским вывести с нее эшелон с продовольствием. Накануне авиация разбомбила пути, лишив их, таким образом, возможности увести его.

Основные силы русских, боясь окружения, отошли к востоку километров на пять, оставив несколько пулеметов и миномет в арьергарде, да ремонтную бригаду, которая, не считаясь с постоянным артиллерийским обстрелом, спешно исправляла пути. Промедление было чревато тем, что русские уведут эшелон из-под носа у замешкавшейся пехоты, и приказ будет не выполнен.

По сравнению с другими парнями из своего взвода Курт еще не плохо устроился. Он лежал в небольшой канавке, проточенной лесным ручьем, и стригущим над землей пулям было, видимо, не так легко зацепить его. А что касалось осколков, так они вообще бессильны что-либо с ним сделать.

Связист, которого более получаса назад послали за огневой поддержкой, как в воду канул, и взводу приходилось обходиться своими силами. Пара пулеметов занимала не очень удобные позиции и их, в общем-то, плотный огонь не сильно мешал русскому, который диктовал сейчас свои условия, не давая маневрировать и атаковать.

Миномет русских не очень докучал. Видно он работал на несколько направлений и бросал серию мин в пять-десять минут. В этом-то и состояло все его коварство. Только солдаты успевали забыть о нем и поднимали головы, чтобы сориентироваться, как по расположению ложилась очередная серия. Появилось много раненых: кто в спину, кто в руки и ноги. Курту пока везло: на нем не было ни царапины, если не считать шишки на лбу, которую он набил, падая в ту ложбинку, в которой сейчас лежал.

Он уже начал ориентироваться в ситуации и, переждав очередную серию мин, стал прикидывать, как можно было бы подобраться к русскому на верный бросок гранаты, которых у него было две, и которые он умел бросать чуть ли не лучше всех во взводе. Эти гранаты на длинной деревянной ручке были очень удобны для метания на большое расстояние, хоть и имели по сравнению с русскими существенный недостаток — большую (пять секунд) задержку взрыва, что снижало ее эффективность.

Воспользовавшись моментом, когда русский пулеметчик перенес огонь правее — на позицию одного из пулеметов, Курт несколькими мощными ящериными движениями продвинулся к нему и существенно улучшил свою позицию, укрывшись от пулемета за большим пнем недавно срубленного русскими саперами дерева. Теперь его отделяли от пулемета каких-то двадцать-двадцать пять метров, и он мог, наконец, перевернуться на спину и достать первую гранату. Граната, вставленная за поясной ремень, после долгого валяния в глинистой грязи, выглядела, что называется, как «дерьмо на палке». Не удивившись пришедшему в голову сравнению, Курт обтер ее ладонями, отвернул предохранительный колпачок, повернулся на левый бок и, примерившись взглядом к пулеметному гнезду, дернул за шнур детонатора. Счет пошел на секунды. От нервного напряжения, Курт на мгновение забыл о русском пулемете, о станции, о своей воющей собаке, осторожности и приподнялся на левом локте над пнем.

Русского пулеметчика он не видел: тот был скрыт веткой дерева, но он увидел, как вороненый ствол пулемета с раструбом на конце, медленно, точно пленку в кино пустили медленнее в два раза, повернулся в его сторону и остановился, глядя ему прямо в душу. Что-то толкнуло его, как ему показалось, помимо его воли, опять лицом в землю между растопыренных корней большого пня. Казалось, что время тянется очень медленно и вот-вот остановится совсем. На самом же деле мгновения неслись с бешеной скоростью, как несутся снежинки в лютую пургу за окном курьерского поезда.

Курт опередил смерть, выплеснутую из вороненого ствола с раструбом на тысячную, нет миллионную долю секунды. Ему даже показалось, что он услышал, как пули задели его по каске, когда он падал. Ему хотелось вжаться в землю и замереть, переждать этот шквал смерти, но что-то мешало ему, что-то зудело в голове высокой противной нотой. Вдруг он понял: это граната!!! которую он машинально поджал под себя вместе с руками. Он мгновенно перевернулся на спину и движением, схожим с движением распрямляющегося кончика бича во время удара, швырнул ее через пень в русский пулемет.

Взрыв ухнул буквально через секунду. Курту показалось, что взрыв прогремел намного дальше русского пулемета, и он посчитал уже, что промахнулся, как вдруг пулемет замолчал. В этот момент прогремело еще несколько взрывов. Это Отто, ближайший сосед Курта, и кто-то за ним тоже бросили гранаты. Пулемет молчал. Взвод пришел в движение: хлестко ударили винтовки, затрещали редкие автоматы. Через минуту солдаты, поднявшиеся в атаку, были уже у пулеметного гнезда.

Курт с удовольствием вскочил и тоже побежал в атаку, почему-то не очень беспокоясь о том, заработает ли пулемет снова. Петляя, как заяц, Курт подбежал к пулемету почти вплотную и из осторожности, которая выработалась у него за несколько месяцев этой войны, закончил атаку сильным прыжком влево. Упав, он перекатился еще левее, моментально и как-то резко остановился, раздвинув ноги. После этого он вскинул винтовку и несколько раз выстрелил в упор по гнезду. Пулемет по-прежнему мертво молчал. Он также резко, как упал, вскочил и в одно мгновение перемахнул через бруствер сильно обвалившегося русского окопа, на дне которого была навалена целая гора стреляных гильз и круглых пулеметных дисков. Еще не видя противника, Курт занес винтовку для сокрушающего удара штыком, но удар так и не состоялся. Перед ним лежал, откинувшись на спину, русский солдат с широко раскрытыми глазами. Эти глаза не излучали ни ненависти, ни страха, а только безысходное страдание. Правый бок его был разорван, и шинель набрякла кровью. Трудно было определить его возраст, так он был перепачкан землей и гарью. На вид ему было лет около сорока, но его очень старили пышные рыжие усы, которые закрывали добрую треть лица. По вискам его к затылку тянулись два тоненьких ручейка слез, сдерживать которые у него не было больше сил. Он глухо мычал и не слушающимися руками зажимал продолжающий кровоточить бок.

Курт замер с поднятой винтовкой. Он как-то сразу забыл, что минуту назад он сам мог бы также лежать у того пня, если бы судьба не распорядилась иначе. Злость прошла. Перед ним лежал полумертвый человек, который никак не подходил под определение «ВРАГ», и страдания его не давали Курту нанести последний и все разрешающий удар штыком. Сколько бы Курт еще стоял так, не известно, но тут в окоп спрыгнул кто-то из соседей и, выстрелив умирающему русскому прямо в лицо из автомата, схватил его за плечо:

— Что с тобой? Ты ранен?

Автоматная очередь вывела Курта из состояния нерешительности. Он крикнул солдату, что все в порядке, кивнул головой и побежал дальше к маячившей за редким лесом станции, на которой надрывно гудел паровоз, матеря и подгоняя ремонтников. Перед глазами его стояли рыжие усы русского солдата, да два ручейка, сбегавшие по его вискам.

После этого русского пулемета сопротивления уже не было. Миномет продолжал еще стрелять, но уже не успевал за наступающими. Они стремительно подходили к станции, обтекая ее с севера.

Посланный за огневой поддержкой связист, как оказалось, никуда не пропал и выполнил поручение. К наступающему взводу Курта подтянулись, отставшие на болотистой местности, средний танк и бронемашина. Это придало солдатам уверенности и они, наконец, вышли к станции.

Здесь их ждал сюрприз. Медленно, извиваясь, как змея, эшелон уходил, втягиваясь в лес. Не зря и паровоз подгонял ремонтников, они успели-таки восстановить путь, и пулеметчик, имени которого никто не узнает, выполнил свою задачу.

Пехота была не в силах остановить уходящий поезд. Была одна зыбкая надежда, что подошедшая бронетехника сможет что-нибудь сделать, хотя паровоза уже не было видно, и остановить состав, подбив его, было не возможно. Оставалось одно: поджечь несколько хвостовых вагонов.

Техника рванулась вперед, как бы стараясь искупить свою вину за задержку наступления. Бронемашина шла немного впереди и поэтому первая выскочила к станционным постройкам, готовая открыть огонь из крупнокалиберного пулемета по уходящему поезду. Мотор бронемашины после резкого броска уже сбросил обороты, колеса и гусеницы, схваченные тормозами, остановились, заставив всю машину колыхнуться на рессорах, пулемет повернулся в сторону набирающего скорость эшелона. Еще мгновение и очередь трассирующих пуль ударит по хвостовым вагонам, но в этот момент из-за станционной будки гулко прогремел артиллерийский выстрел сорока пяти миллиметровой пушки.

Никто не ожидал такого поворота событий. После долгого утомительного боя в лесу, все почему-то сразу решили, что русские больше ничего не смогут противопоставить их наступлению, ну разве что очаги вялого сопротивления деморализованной пехоты. А тут орудие, да еще с такой выгодной позиции и так внезапно, когда все внимание наступающих было приковано к уходящему эшелону.

Это был последний «спрятанный в рукаве козырь» русских. Орудие было хорошо замаскировано в проломе забора. Как раз в центре сектора его обстрела находилась дорога, выходящая из леса к станции, на которой и появилась бронемашина. Расстояние до нее было не больше пятидесяти метров. Чтобы промахнуться с такого расстояния, надо было сильно постараться.

Курта обдало жаркой волной, и какая-то неведомая сила мощным толчком бросила его вперед. Он почувствовал, что не может удержаться на ногах, и выставил вперед руки, как всегда делает, падая человек.

Через несколько мгновений, придя в себя, Курт оглянулся. Бронемашина нещадно чадила, ствол пулемета безжизненно свисал с турели вниз и немного набок. Выброшенный взрывом пулеметчик в неестественной позе лежал метрах в трех от нее и не подавал признаков жизни. Комбинезон на нем дымился. Не успел Курт осмыслить все происходящее, как раздался второй взрыв, и бронемашина превратилась в груду искореженного металла: взорвался бак с горючим.

Русская пушка, как с цепи сорвалась. Место, на которое вышел взвод, покрылось небольшими, но дымными взрывами. Курт услышал крики раненых. Он видел, как падали его товарищи, и злость закипала в нем. О поезде, казалось, все забыли.

Прогремевший вдруг очень близко орудийный выстрел, заставил Курта опять оглянуться. Это выстрелил танк. Он не стал выходить из леса, как бронемашина, а стрелял из-за деревьев, будучи скрытым от русской пушки.

Перед пушкой встал высокий столб земли и дыма. Когда он рухнул, как срубленное дерево, стало видно, что у станционной будки снесен угол. От забора не осталось и следа. Доски и фанерки, из которых он был сколочен, разлетелись очень далеко, а некоторые из них планировали еще долго. Орудие русских было как на ладони, и только станционная будка закрывала его справа.

Было видно, как русские, заметившие танк, бешено вращают маховички наводки. Никто из них не пострадал: орудийный щит спас всех от осколков и взрывной волны, хотя сам его сильно тряхнуло.

Пехота залегла и открыла беглый огонь. Теперь все решала артиллерия, да к тому же обозначился русский миномет, который редко, но все же стрелял откуда-то из-за станции, поэтому солдаты не спешили подниматься.

Пушка выстрелила. Ветви, которые скрывали танк, подкинуло взрывом, а часть из них переломало, открыв лобастую с короткой пушкой башню. Курт замер. Казалось, что из-под башни вот-вот поползет черный дым, люк откроется и из него начнет выбираться оглушенный экипаж, если вообще кто-то остался в живых. Но танк стоял, как ни в чем не бывало. Он замер, как напряженный охотничий пес. Чувствовалось, что внутри его шла напряженная работа.

Русский наводчик поторопился, выбирая точку прицеливания, и снаряд, попав в броню под острым углом, срикошетил. Танк выстрелил осколочным, с небольшим перелетом. Взрыв поднялся прямо за орудием. Все было кончено. Курт видел, как разметало расчет, как подпрыгнуло оно само, как со звоном разлетелись стреляные гильзы.

После этого выстрела башня танка стала быстро разворачиваться в сторону уходящего эшелона, который уже почти весь скрылся в лесу. В зоне видимости оставался один последний вагон. Танк опять замер на несколько мгновений и выстрелил. Вагон буквально разорвало. Полетели какие-то мешки, ящики, доски, щепки, а сам он быстро и жарко загорелся и исчез за деревьями.

После этого, как-то сразу замолчал и русский миномет, видимо минометчики ушли, выполнив задачу. Бой закончился. На станцию опустилась тишина, нарушаемая стонами раненых, да гудением огня в окнах станционной будки.

Курт присел на попавшийся ему ящик и положил винтовку на колени. От пережитого напряжения руки его дрожали, а легкие работали, как кузнечные мехи. Сердце стучало где-то в горле и, казалось, вот-вот прорвав его, выпрыгнет вон. Он опять остался жив и еще не до конца верил в это.