Небо Мадагаскар

Оганес Мартиросян, 2021

Вымышленный Карабах или реальный? Не имеет значения. Речь о том, чтобы ввести его в культурное пространство, в философский дискурс, в сознание человека. Герой книги – Мага. Не армянин, не азербайджанец. Просто кавказец. Он живет в условное время. Никакой войны нет. Есть Нагорный Карабах – независимый. Ни армянский, ни азербайджанский. Мировой. Общечеловеческий. В нем собрано всё. Весь мир по кускам. Улицы Бродского, Бротигана, Мэйвезера. Кафе Кафка и прочие. Вина имен писателей и философов. Встречи, возлияния, беседы, события, знакомства, общение, философия. Жизнь на кончике языка.

9

После гонок внутри экрана, выходящего наружу микрочастицами, пили горячий чай.

— У животных тоже есть национальность, — сказала Нада и сделала глоток.

— Порода?

— Национальность, — повторила для Датви Нада.

— Я понял, — ответил Датви, — и мне почему-то подумалось, что скоро русские хлебнут Циолковского и Гагарина, заразятся ими и сами станут приезжими в России. Так поменяется мозг.

— И будут продаваться таблетки Марс, Юпитер, Сатурн, — сказал Мага. — Выпил Венеру — и ты на ней.

— О, интересно очень, — промолвила Нада и помыла стакан.

Она раздула щеки и с шумом выпустила воздух из них. Мага рассмеялся, в том числе и отсутствием зуба, и взял с полки книгу.

— Что за книга? — спросила Нада.

— Не моя. Блока. Его стихи.

— Хорошие. И я тут подумала, почему созвучны слова «девушка» и «дедушка»?

— Потому что между ними много общего, — пояснил Датви, — я бы даже сказал, что иногда они одно и то же.

— Поразительно, — удивилась Нада.

— Да, — отчеканил Датви.

Чай пах имбирем, неся по своим волнам чаинки, будто из прошлых лет, танковых, пушечных и мясных, проникнутых кровью восемнадцатилетних людей, учащихся в университете и пьющих водку и пиво между занятиями. «Кораблекрушение! Все испытали его, все окунулись в него, каждый пережил переход в тридцатилетие, когда ты уже другой человек, полностью обновленный, без дурачеств, знакомств, юности, выноса мозга, гулянок по вечерам и ночам, города Сочи в глазах, на устах и на сердце».

— А вот интересно, когда победят смерть? — спросила будто никого Нада.

— Смерть? — переспросил Мага. — Трудно сказать. Должны.

— Смерть может уйти, — сказал Датви, — но надо понять, что умирает только имя человека, его кладут в гроб, а сам человек живет.

— Интересная мысль, — отвернулась Нада и начала изучать книги. — У морей есть название: Черное море, Белое. Ну и так далее. Надо идти дальше, конечно. Стакан воды Кошкино. Графин с водой Солнцево. Бидон молока Чернигово. Так и надо теперь.

Скучали, не знали, что делать, сидели, листали книги, просматривали журналы, выпили снова чай. Покурили. Пока разрешенное. Ни о чем даже не думали. Только были. «Человек — это гвоздь, его вгоняют, он становится все меньше и меньше, пока не исчезает полностью. Иисус — гвоздодер».

— Я будто слышу и чувствую мысли и чувства, ведь они — разные виды животных, — промолвила Нада, — проносится зубр — любовь, пробегает лиса — страдание, мелькает волк — работы Спинозы, косолапит медведь — пьесы Марло, танцует олень — смех и злость.

— Ну, такие мысли рождаются в Карабахе, он эпицентр мышления, он есть само мышление, — сказал на то Мага. — Так бывает иногда на этой планете, кружащейся на игле наркомана.

Датви усмехнулся и сделал медвежье лицо, утверждая животное бытие, стремящееся порвать с собой и с людским, чтобы сразу махнуть на небо, растревожить его и за час посетить десять планет, не менее, но и не более, так как мало чего запомнится, а запоминаться должны рок-группы, книги битников и картины, нарисованные Ван Гогом на спинах людей, в силу чего эти люди не умерли, не разложились, не распались и не обернулись в прах. «Мысли — это дождь из туч — из мозгов: когда он идет, печень, почки, селезенка и сердце сбиваются в кучу и открывают зонт в виде легких, чтоб не промокнуть и не простыть. Но это осенью. Летом эти же органы танцуют под дождем и брызгаются, радуясь мышлению, идущему на них и дарящему им понимание того, что недоступно иным: например, то, что Бодрийяр — не мыслитель, а книга, которую написал Бодрийяр: и не зря, так и должно быть, потому что роды — это когда ты рожаешь себя; если рожают тебя — это смерть». Решили выпить кофе, Нада сварила, поставила чашки, Мага разлил напиток и добавил виски в него.

— Это же извращение, — сказала Нада.

— А это не извращение, что сейчас в воздухе — цитаты из Томпсона, и мы вдыхаем их, делаем частью себя, не стесняясь — ничуть? — парировал Мага.

— А цитаты откуда? — спросил Датви.

— Из «Царства страха», — ответствовал Мага.

— О, это хорошо, я когда-то читала.

— Тоже, но не читал, — выдал такое Датви.

Сделали по глотку и все вместе подумали, что осиное гнездо — это мозг. «Но у кого-то муравейник, у кого-то нора, у кого-то берлога, у кого-то гнездо. Разные есть мозги». Мага задумался и решил, что «Капитализм и шизофрения» — главная книга двадцатого века, что она — дирижабль, самолет, ракета. «Название этой книги из трех слов, но, считай, одного, потому что оно — матрешка. «Капитализм и шизофрения» — имя, название торта, сока, пива, коньяка, виски, машины, банка, города и страны. Это не просто книга. Если ее читает шизофреник, то превращается в капитализм. Или наоборот». Мага закурил и вспомнил Кольтеса, как ходил на его спектакль, как читал его книгу пьес. «Конечно, Роберто Зукко — это имя для всех людей. Кольтес написал биографию всех людей. Показал каждого в отдельности и всех в общей сумме, помножив их потом на себя, для чего он разделился на живого и мертвого, чтобы итог был большим».

— Тоже хочу курить, — изъявила желание Нада и закашлялась от сигаретного дыма. — Чтобы чужой дым не вредил, нужно курить самой.

Мага дал ей сигарету и поднес к ней огонь.

— Так теперь лучше? — спросил ее он.

— Да, намного, спасибо.

Датви ничего не сказал, просто достал электронку и задымил, посматривая на своих друзей, как на Идиота Игрок. «Ночь вертикальна, потому что горизонтален день».

— Так странно кругом, — сказал Датви. — Но если человеческий мозг — муравейник, то матка есть его я.

— Это же относится и к пчелам, — сказала Нада.

— Интересно, — промолвил Мага, — тогда шизофрения — рождение новой матки и отделение нового муравейника или улья.

— Так и тело станет двойным, — отметила Нада, — не только расщепление ума, но и тела. Альтернатива родам.

— Хорошо, — согласился Мага.

Друзья допили кофе и разошлись. Мага и Нада ушли, Датви лег на диван и попробовал ничего не думать, кроме того, что все умрут, так как никто не умрет. «Выпивка хороша своим отсутствием, потому что в этом случае ты пьешь не одну или две бутылки, а весь мировой алкоголь. Пить водку или виски — заниматься сексом с женщиной, но есть еще онанизм». Так проходили минуты, а Мага и Нада шли по улице Бродского и молчали беспечно. Никакого напряжения не было, мысли текли рекой и несли рыбу и корабли. «Бог — это вирус, он может проникнуть в организм и заразить его богом, сделать человека больным — вечным и бесконечным. Двадцать первый век принадлежит борьбе с этим вирусом и войне за него».

— Молчим.

— Потому что Платон драматург, а не философ, — ответствовал Мага. — Он за нас все сказал.

— Ясное дело.

— Да.

Попили газированной воды, отдающей водкой, сели в автобус, проехались, вышли, заплатив за проезд, углубились в аллею героев, где стояли вперемешку бюсты армянских и азербайджанских воинов как память военных лет. «Мир и война — банка с томатами, война — банка, томаты в ней — мир. Но в банке могут быть и огурцы, и капуста».

— Прожарка — это если, скажем, собираются герои «Бесов» и шутят и перемывают косточки своего создателя.

— Достоевского.

— Ну, — запрягла лошадь Нада.

На это усмехнулся и размечтался Мага, загрустил о вине «Самцихе», которое наполнило бы его желудок и повело по улицам, наполненным до отказа Булгаковым, распятым на каждом перекрестке и раскинутым Маргаритой, Берлиозом, Бездомным, Воландом, Швондером, Преображенским, Шариковым и другими машинами, трансформерами и детскими куклами из его книг. «Лицо Буратино — пах, он должен совать нос в рот Мальвине и оплодотворять ее мозг». Они остановились и поцеловались, как кошка убегает от пса и от мыши.

— Фрейд всю жизнь покупал колбасу, баклажаны, багет, огурцы и морковь. Он скрещивал их, как шпаги. Теория хорошая. Но Христу и Фрейду в душе, в голове не хватило дынь, арбузов и тыкв.

— А при чем здесь Христос? — спросила Нада.

— При том, что Христос — лыжник в России. Его распяли на лыжных палках. А ноги Христа до сих пор бегут по лесам и полям России.

— Без него?

— Без него. Ведь крест — это лук. Натянули лук, вставили стрелу, распяли Христа и выстрелили. Смерть Христа есть полет. Иисус улетел сразу после распятия. Вместе со стрелой.

— Нет, его руки были прибиты к луку. Христа разорвали на части. Теперь куски Иисуса в душах разных людей. Один человек — ноги Иисуса, другой человек — туловище Иисуса, третий человек — его голова. Она и решает все.

Сели на лавку, левая рука Маги начала красться к правой ладони Нады, чтобы захватить ее и взять в плен. «Был человек по имени СССР: он умер, и Советский Союз развалился. Все проще простого. Все понятно без слов. Но я их думаю, то есть кручу мясорубку. Ведь мычание — огромный кусок мяса, который разрезают и пропускают через мясорубку, образуя слова».

— Что думаешь? — спросила Нада.

— О Томпсоне думаю, что он выстрелил в зеркало и упал замертво.

— Рикошет?

— Вовсе нет. Просто убийство. На чувстве зависти к самому себе. На неприятии того, что у него больше славы и денег, чем у него.

— Я не читала Томпсона, но понимаю, о ком ты говоришь.

— Конечно. Томпсон — клыки и зубы льва.

— А лев кто?

— Сумма всех гиен, напавших на него.

Они покурили, дымя в разные стороны и образуя тем самым усы Сарояна, то есть представляя его лицо. «Бывает так, что толпа — это лицо человека, и ее движение — ход мыслей его, мышление о греках и бытии». Мага задумался о цирке и решил, что это содержимое головы человека, вообще человека, любого. «А раньше были охотники, лес и звери, но времена поменялись, теперь охота и дикая жизнь — телевизор и комп, они заперты в них, и нет ничего удивительного в том, что человек может бросить телефон после полученного сообщения или звонка и побежать в страхе и ужасе, матерясь и ревя». Нада встала и медленно пошла, двинулась так, что Мага не смог спросить, куда она и зачем. Она постепенно ушла, ничего не сказав. Мага посидел еще и тоже пошел, но к себе. Дома убрался, принял душ и выпил холодный чай. Лег на диван. «Бротиган обрисовал будущее мира, купил гараж, написал на его крыше и стенах «Рыбалка в Америке» и прославился на весь мир, потому что к гаражу выстроилась вереница из миллионов машин, которую Бротиган сфотографировал, сделал цепочку и повесил машины на шею с кулоном в виде гаража. И самоубийство писателя стало понятно тогда: гараж впустит в себя машину, и цепочка сожмется, задушив автора дверями, багажниками, капотами и людьми».

— Бокс — это литература, — сказал он вслух, — руки — это строки, которые должны бить. Кулак — это точка. Но есть еще уличные драки. Это обычная речь и графомания.

Мага почесал подбородок и встал. Понабирал текст на смартфоне и принял звонок от Жаклин. Та хотела увидеться, чтобы прочесть свой рассказ. Договорились о кафе «Эйзенштейн». В шесть часов вечера.

— Окей, — сказала Жаклин.

Мага отключил телефон и побрился, отправил частицы души и мысли в раковину, попрыскался одеколоном и провел рукой по щекам. Волосков не было. Он успокоился и пожарил яичницу. Съел ее с красным перцем. Покурил на балконе и отправил несколько рассказов в журнал «Карабах». Получил уведомление, что рассказы получены, вздремнул, оделся и пошел на свидание — на деловую встречу.