Записки дизайнера. Тень

Лена Рышкина (2023)

Во второй книге «Записок дизайнера» Полина отправляется в отпуск на Бали, где её ждёт ласковый океан, шёпот пальм и блаженное ничегонеделание, одним словом — полный дзен. И главное — никаких мошенников. Не тут-то было! Даже на этом райском острове Полина оказывается втянутой в криминальную историю с подделкой картин! Но она не унывает и блестяще разбирается не только с картинами и закопанным трупом, но и со своими любовными перипетиями. А ещё выдаёт маму замуж!

Глава 24

— Ну что, перекати-Поля, рассказывай! Как там славный остов Бали, или Бáли, как правильно?

Данко пришёл, как всегда, с опозданием и, как всегда, это мало смущало его. Он находился в своём самом прекрасном расположении духа. И тому было как минимум две причины.

Во-первых у меня появилась для него работа, а во-вторых, я угостила дорогого гостя, страстного любителя «C8H10N402», чашкой напитка сорта Копи лювак, который привезла из поездки.

— Местные жители говорят «Бáли», — я поставила перед ним конфеты.

— Вот ведь, всё переиначили! Бáли — в Бали, Гóа — в Гоá.

— Не ворчи, пей давай.

Кофе Данко пил с наслаждением, смешно причмокивая губами, видимо пытаясь таким образом разгадать секрет его успеха. Он бережно держал чашку в своих пухлых ручках, по-купечески отставив при этом мизинчик.

— Да, — протянул он мечтательно, — скажи кому — не поверят! Я пью самый дорогой кофе в мире!

— Ещё бы! Шестьсот евро за килограмм!

Данко, прикрыв глаза, удовлетворённо сделал ещё глоток.

— И за что такие деньги? Вот скажи мне, что в этом кофе такого особенного? Как будто кислит немного, не находишь?

— В технологии производства. На самом деле его добывают особые зверьки, мусанги.

Данко хохотнул.

— А потом они «бережно и тщательно» складывают его в мешки и выставляют счёт?

— Почти.

Я посмотрела на его довольную физиономию. Заранее предвкушая произведённый моими словами эффект, я продолжала.

— Мусанги — небольшие зверьки. Чтобы ты мог легче себе их представить, опишу тебе их словами одного из участников нашей туристической группы.

Я вспомнила, как описал их Фил. По-моему очень точно.

— Это как будто хорёк полюбил кошку.

— А может это так и было? — Данко лукаво подмигнул.

— Возможно. Так вот эти самые мусанги любят полакомиться кофейными зёрнами.

Данко перестал лыбиться и настороженно уставился на меня.

Подавив улыбку, я с искусством заправского лектора продолжала своё повествование.

— Желудочно-кишечный тракт этих зверьков абсолютно не приспособлен для переваривания кофе. Поэтому зёрна выходят естественным образом практически в неизменном виде.

Я была вознаграждена. На лице Данко появилась смесь недоверия, разочарования и брезгливости. Причём он не мог определиться, на какой эмоции ему остановиться и они хаотично сменяли друг друга.

— Так это что, кошачьи какашки?!

— Не совсем, — я продолжала свою лекцию, — пока зёрна находятся внутри мусанг, а это, на минуточку, около двух недель, они подвергаются воздействию желудочно-кишечных бактерий и цибетина.

— Боюсь даже спросить, что это и где находится.

— Цибетин — вещество, имеющее отвратительный запах, выделяется анальными железами мусанг.

Глядя на страдальческую физиономию Данко, я не удержалась и рассмеялась.

— Кстати, вещество это очень ценится парфюмерами. Ив Сан Лоран и Палома Пикассо знали в этом толк. В парфюмерии животные экскременты вообще в большом почёте. Возьми к примеру амбру, продукт, жизнедеятельности китов.

— Бог мой, страшно даже представить, как они добывают эту амбру!

— К счастью для китов, сейчас амбру просто собирают по побережьям, куда её выбрасывают волны.

Данко затравленно посмотрел на меня, потом брезгливо поглядел себе в чашку.

Какая смена настроения! И статус «самого дорогого в мире кофе» уже не имел значения.

— И кстати, Копи Лювак — не самый дорогой кофе в мире. Самый дорогой — Блэк Айвори. Производится по той же технологии, но слонами.

Видимо, это было «последней каплей». Данко вскочил, чуть не опрокинул стул, и, зажав рот рукой, помчался в направлении туалета.

Когда десять минут спустя он вернулся обратно, я, как ни в чём не бывало, спросила:

— Ну что, теперь за работу?