Замороженный

Ева Василькова (2024)

Последний год в школе. Ощущение, как будто тебя вот-вот выбросят из самолёта, а вместо того, чтобы подбодрить, только: «Морозов, куда будешь поступать?», «Возьми себя в руки», «С твоими оценками тебе ничего не светит».Не хочу я никуда поступать. Хочу только, чтобы все отвязались от меня. Ещё и Вика удружила — замутила у меня за спиной с другим парнем. Так и знал, что связываться с девчонками себе дороже.Моя жизнь как ледяной замок на тоненьких ножках — одно неосторожное движение, и всё разобьётся вдребезги. Тут нужно соблюдать технику безопасности: замри, постарайся не дышать, обмотай всё запрещающей лентой, нарисуй череп, «кирпич», повесь табличку «Осторожно, руками не трогать» и не подпускай никого близко.Вот только пока я отбивался от тех, кто не заметил предупреждающих знаков, всё полетело к чертям из-за незнакомки с прекрасными зелёными глазами.

Глава 6

На следующий день после уроков мы с Семёном собираемся немного покидать мяч вдвоём перед тем, как я пойду забирать сестру, но историчка объявляет, что все должны остаться для разговора об экзаменах.

Марина Валерьевна уже второй год наша классная, и, на мой взгляд, она слишком ответственно относится к своей работе. В отличие от большинства учителей, проработавших в школе всю жизнь, она ещё полна энтузиазма. Всё-таки мы — её первый выпуск.

— Морозов и Григорьев, — заводит классная, барабаня пальцами по столу. — Вы вообще о поступлении думаете?

Мы с Семёном переглядываемся.

— Думаем, Марина Валерьевна, днём и ночью, — улыбается друг.

Она недовольно вздыхает:

— Ваня, вот ты будешь экзамены сдавать?

— А разве у меня есть выбор? Вы же мне без них аттестат не выдадите.

— Ты с таким настроем никуда не поступишь, — заявляет она. — Чем будешь заниматься?

— Пойду работать бариста, — отвечаю я.

— Морозов, я же тебя серьёзно спрашиваю, — не унимается Марина Валерьевна.

— А с чего Вы взяли, что я шучу?

— Хочешь всю жизнь кофе варить?

— Ага, — киваю я. — Стану ветераном кофейного труда. Может, мне даже орден за заслуги дадут.

— С тобой невозможно нормально разговаривать, — она разочарованно качает головой. — А ты, Семён, что скажешь?

— Марина Валерьевна, не переживайте Вы так, — говорит друг. — Время до экзаменов ещё есть, правильно?

— Ну да, есть, — соглашается она.

— У меня по всем предметам успеваемость хорошая, так?

— Да, — начинает сдавать позиции классная.

— И парень я вообще-то не глупый.

— Да.

— Красивый.

— Да, — говорит учительница скорее всего на автомате, но класс начинает смеяться, а она сразу заливается краской.

Семён улыбается и смотрит на неё так, как будто принял её слова всерьёз. Даже мне становится как-то неудобно.

— Все свободны, — торопливо бормочет классная.

Люди начинают собираться, а Семён, вместо того чтобы просто уйти, подходит к ней и присаживается на край первой парты:

— Вы уж простите меня, Марина Валерьевна, — улыбается он, запуская пальцы в волосы. — Я не хотел поставить Вас в неловкое положение. Так приятно, что Вы обо мне хорошего мнения.

— Всё, Григорьев, иди отсюда, — отмахивается она от него.

Мы с Семёном выходим в коридор.

— Разве твой кодекс чести разрешает обижать женщин? — спрашиваю я у друга.

— Интересно, — хмыкает он. — И что же, по-твоему, там написано?

— Что-то вроде: «Запрещается наносить вред как физический, так и моральный лицам женского пола вне зависимости от их возраста, социального положения и должности (в том числе классного руководителя)».

— Фу, Морозов, как это пошло — говорить о вопросах чести таким канцелярским языком! Что за бюрократия?

— Подожди-подожди! Хочешь сказать, кодекс написан белым стихом? — я прокашливаюсь и продолжаю нараспев. — Кто женщину обидит делом или словом, тот сразу будет на кол посажён.

— Да, именно «посажён», — смеётся Семён. — Вот только я не обижал её ни делом, ни словом. А то, что она сама ляпнула, какой я красавчик, это уж извините. Куда мне засунуть всю мою привлекательность?

— Сёма, — говорю я. — Ну зачем ты так?

— Да потому что хватит лезть в мою жизнь.

— Это же её работа, — пожимаю плечами я.

— Перед моими ногами весь мир, а они хотят, чтобы я факультет выбирал.

— И что? Никуда не будешь поступать?

— Почему не буду? Наоборот. Сдам все экзамены и подам документы везде, куда смогу.

— Всё равно же придётся что-то решить. Нельзя получить всё и сразу.

— Какой ты душный, Морозов. Я хочу всё и сразу.

— Ну как скажешь, — соглашаюсь я.

— А ты сам? — спрашивает Семён.

— А я вообще ничего не хочу.

— Совсем?

— Ты можешь себе представить, что это всё скоро закончится? — я обвожу руками вокруг.

— Ты же не любишь школу.

— Да, но ты только подумай — мы с тобой десять лет каждый день сидели за одной партой.

— Ага, а до этого сидели на соседних горшках. К чему ты клонишь?

— Да ни к чему. Просто не люблю перемены.

— План с бариста вообще-то вполне себе ничего. Если тебе всё равно, чем заниматься, то почему бы не кофе.

— Спасибо, Сёма.

Его слова меня немного успокаивают. Как же меня достала эта истерия с поступлениями.

— Тебе так понравилось летом кофе варить в нашей кафешке?

— Вообще-то было неплохо.

Я вспоминаю, как мы работали на каникулах в «нашей кафешке». Конечно, никому из нас она не принадлежит, просто тётя Семёна там управляющая.

— Буду заходить к тебе за бесплатными напитками, — радуется друг.

— Ты тогда вообще взорвешься, — смеюсь я. — Буду специально для тебя заваривать ромашку.

— Ромашковый латте! Как тебе идейка?

— Может быть, — киваю я.

— Надо поторопиться, пока никто другой не догадался. Когда будешь получать орден, не забудь меня упомянуть, — Семён пускается в фантазии об инновациях в сфере напитков и даже начинает гуглить, как получить патент.