Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь,
дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (бьет себя по лбу).Как
я — нет, как
я, старый
дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков.
Я с тобою,
дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет.
Я не хочу этого супу, дай
мне другого.
Городничий. Ах, боже мой!
Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У
меня, право, в голове теперь…
я и сам не знаю, что делается. Такой
дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Хлестаков. Ну что, видишь,
дурак, как
меня угощают и принимают? (Начинает писать.)
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонький
Большую яму выкопал.
«Что делаешь ты тут?»
— А хороню
я матушку! —
«
Дурак! какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей да хрюкалом
В канаву ляг, воды испей!
Авось, соскочит дурь...
«Бабенка, а умней тебя! —
Помещик вдруг осклабился
И начал хохотать. —
Ха-ха!
дурак!.. Ха-ха-ха-ха!
Дурак!
дурак!
дурак!
Придумали: господский срок!
Ха-ха…
дурак! ха-ха-ха-ха!
Господский срок — вся жизнь раба!
Забыли, что ли, вы:
Я Божиею милостью,
И древней царской грамотой,
И родом и заслугами
Над вами господин...
Его послушать надо бы,
Однако вахлаки
Так обозлились, не дали
Игнатью слова вымолвить,
Особенно Клим Яковлев
Куражился: «
Дурак же ты!..»
— А ты бы прежде выслушал… —
«
Дурак же ты…»
— И все-то вы,
Я вижу,
дураки!
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут,
дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то
я боюсь.
«Что-то с ним особенное, — подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, — что-то он не втягивается в свои рассуждения. Но
я уж выведу его. Ужасно люблю сделать его
дураком пред Кити, и сделаю».
И Левину смутно приходило в голову, что не то что она сама виновата (виноватою она ни в чем не могла быть), но виновато ее воспитание, слишком поверхностное и фривольное («этот
дурак Чарский: она,
я знаю, хотела, но не умела остановить его»), «Да, кроме интереса к дому (это было у нее), кроме своего туалета и кроме broderie anglaise, у нее нет серьезных интересов.
«Верно, уже осмотрели всю старину и теперь объезжают студии новых, шарлатана Немца и
дурака прерафаелита Англичанина, и ко
мне приехали только для полноты обозрения», думал он.
— Заметьте, любезный доктор, — сказал
я, — что без
дураков было бы на свете очень скучно…
— Где нам,
дуракам, чай пить! — отвечал
я ему, повторяя любимую поговорку одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным.
Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела
мною при мысли, что если б не случай, то
я мог бы сделаться посмешищем этих
дураков. Если б Грушницкий не согласился,
я бросился б ему на шею. Но после некоторого молчания он встал с своего места, протянул руку капитану и сказал очень важно: «Хорошо,
я согласен».
—
Дурак же ты, братец, — сказал он, — пошлый
дурак!.. Уж положился на
меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… — Он отвернулся и, отходя, пробормотал: — А все-таки это совершенно противу правил.
—
Я не могу здесь больше оставаться:
мне смерть глядеть на этот беспорядок и запустенье! Вы теперь можете с ним покончить и без
меня. Отберите у этого
дурака поскорее сокровище. Он только бесчестит Божий дар!
—
Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю
я: если ты
мне не приведешь сейчас кузнецов да в два часа не будет все готово, так
я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
«Просто
дурак я», — говорил он сам себе.
— Разумеется,
я это очень понимаю. Экой
дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что, он с виду как? бодр? держится еще на ногах?
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли
я был доселе?
— Врешь, врешь, и не воображал чесать;
я думаю,
дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков, посмотри, какие уши, на-ка пощупай рукою.
— Уморил! — сказал Чичиков. — Этакого
дурака я еще отроду не видывал.
— Да что же
я,
дурак, что ли? ты посуди сам: зачем же приобретать вещь, решительно для
меня ненужную?
Но дело вот в чем: вы позабыли, что у
меня есть другая служба; у
меня триста душ крестьян, именье в расстройстве, а управляющий —
дурак.
«Что он в самом деле, — подумал про себя Чичиков, — за
дурака, что ли, принимает
меня?» — и прибавил потом вслух...
«
Дурак! — подумал Чичиков. — Да
я бы за этакой тетушкой ухаживал, как нянька за ребенком!»
Ты,
дурак, слушай, коли говорят!
я тебя, невежа, не стану дурному учить.
— Да что в самом деле… как будто точно сурьезное дело; да
я в другом месте нипочем возьму. Еще
мне всякий с охотой сбудет их, чтобы только поскорей избавиться.
Дурак разве станет держать их при себе и платить за них подати!
— Чтобы отдать тебе мертвых душ? Да за такую выдумку
я их тебе с землей, с жильем! Возьми себе все кладбище! Ха, ха, ха, ха! Старик-то, старик! Ха, ха, ха, ха! В каких
дураках! Ха, ха, ха, ха!
— Вот
дурак! — сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: —
Я так совсем не так, как ты:
я думаю, что, если бы можно было,
я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
Когда молчание мое сделалось слишком продолжительно,
я стал бояться, чтобы она не приняла
меня за
дурака, и решился во что бы то ни стало вывести ее из такого заблуждения на мой счет.
— Как же можно, чтобы
я врал?
Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову
я врал? Разве
я не знаю, что жида повесят, как собаку, коли он соврет перед паном?
—
Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но
я готов сей же час принять в суде какую угодно присягу, потому что
я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то,
дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули! В дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали одной рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько в карман бумажку.
Я видел! Видел!
— То есть вы этим выражаете, что
я хлопочу в свой карман. Не беспокойтесь, Родион Романович, если б
я хлопотал в свою выгоду, то не стал бы так прямо высказываться, не
дурак же ведь
я совсем. На этот счет открою вам одну психологическую странность. Давеча
я, оправдывая свою любовь к Авдотье Романовне, говорил, что был сам жертвой. Ну так знайте же, что никакой
я теперь любви не ощущаю, н-никакой, так что
мне самому даже странно это, потому что
я ведь действительно нечто ощущал…
— Не только драньем вихров, но даже и помелом было бы полезно обойтись с иными
дураками.
Я не о покойнике теперь говорю! — отрезала Катерина Ивановна провиантскому.
Так вот если бы ты не был
дурак, не пошлый
дурак, не набитый
дурак, не перевод с иностранного… видишь, Родя,
я сознаюсь, ты малый умный, но ты
дурак! — так вот, если б ты не был
дурак, ты бы лучше ко
мне зашел сегодня, вечерок посидеть, чем даром-то сапоги топтать.
И неужели ты думаешь, что
я как
дурак пошел, очертя голову?
—
Я никак не ждал, что эта нищая дура усадит на поминки все деньги, которые получила от этого другого
дурака…
— Да ведь
я вам и сам, Андрей Семенович, давеча сказал, что съезжаю, когда вы еще
меня удерживали; теперь же прибавлю только, что вы дурак-с. Желаю вам вылечить ваш ум и ваши подслепые глаза. Позвольте же, господа-с!
—
Я, брат, тебе все прямо скажу, потому что они
дураки.
— Так ведь они же надо
мной сами смеяться будут, скажут:
дурак, что не взял.
Кабанов. Что ж
мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим.
Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со
мной, как с
дураком, и нянчится.
Дико́й. Да что ты ко
мне лезешь со всяким вздором! Может,
я с тобой и говорить-то не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении
я тебя слушать,
дурака, или нет. Что
я тебе — ровный, что ли? Ишь ты, какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Однако же смеётся Тришке всяк,
А Тришка говорит: «Так
я же не
дурак,
И ту беду поправлю:
Длиннее прежнего
я рукава наставлю»…
Пойдём-ка,
я тебя на стадо наведу,
Где сбережём верней мы наши шкуры:
Хотя при стаде том и множество собак,
Да сам пастух
дурак...
Робинзон. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили! Что ты
меня за
дурака, что ли, считаешь?
— Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: бог с ним, с Алексеем Иванычем;
я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в
дураках, смею спросить?