Неточные совпадения
Только горами не двигали,
А на редуты как прыгали!
Зайцами, белками, дикими кошками,
Там и простился я с ножками,
С адского грохоту, свисту оглох,
С русского голоду
чуть не подох!
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав
чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть
только польщен этим.
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце
чуть показалось из-за темно-синей горы, которую
только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Селифан
только помахивал да покрикивал: «Эх! эх! эх!» — плавно подскакивая на козлах, по мере того как тройка то взлетала на пригорок, то неслась духом с пригорка, которыми была усеяна вся столбовая дорога, стремившаяся
чуть заметным накатом вниз.
Как он ни был степенен и рассудителен, но тут
чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится
только в самых сильных порывах радости.
Только местами вдруг высовывался какой-нибудь не виданный землею чепец или даже какое-то
чуть не павлиное перо в противность всем модам, по собственному вкусу.
На щеголеватом столе перед диваном лежали засаленные подтяжки, точно какое угощенье гостю, и до того стала ничтожной и сонной его жизнь, что не
только перестали уважать его дворовые люди, но даже
чуть не клевали домашние куры.
— Пожалуте-с, пожалуте-с! — говорил у суконной лавки, учтиво рисуясь, с открытою головою, немецкий сюртук московского шитья, с шляпой в руке на отлете,
только чуть державший двумя пальцами бритый круглый подбородок и выраженье тонкости просвещенья в лице.
— Нет, не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он
чуть не захлебнулся от злобы на себя самого,
только что переступил порог Разумихина.
Веришь ли: я сейчас погрозил сестре
чуть ли не кулаком за то
только, что она обернулась в последний раз взглянуть на меня.
Соня прямо писала, что он, особенно вначале, не
только не интересовался ее посещениями, но даже почти досадовал на нее, был несловоохотлив и даже груб с нею, но что под конец эти свидания обратились у него в привычку и даже
чуть не в потребность, так что он очень даже тосковал, когда она несколько дней была больна и не могла посещать его.
— А почти все закладчики теперь уж известны, так что вы
только одни и не изволили пожаловать, — ответил Порфирий с
чуть приметным оттенком насмешливости.
— Ба! да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее
чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить… Что ж, и похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел
только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже
чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот
только спустить его, вот-вот
только выговорить!
Чуть-чуть же человек развитой и бывалый, непременно и по возможности, старается сознаться во всех внешних и неустранимых фактах;
только причины им другие подыскивает, черту такую свою, особенную и неожиданную, ввернет, которая совершенно им другое значение придаст и в другом свете их выставит.
Он прислушался: кто-то ругал и
чуть ли не со слезами укорял другого, но слышался один
только голос.
Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали
чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились
только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна пришла в исступление.
— Да чего ты так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели;
чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты не знаешь еще?
Только что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
Шум какой-то сделается, и поют, точно кого хоронят;
только так тихо,
чуть слышно, далеко, далеко от меня…
Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
И
только иногда,
Внимая Соловью, пастушке улыбался.
— Ну, Петр Андреич,
чуть было не стряслась беда, да, слава богу, все прошло благополучно: злодей
только что уселся обедать, как она, моя бедняжка, очнется да застонет!..
Тонкие губы Базарова
чуть тронулись; но он ничего не отвечал и
только приподнял фуражку. Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.
Она казалась единым телом, и,
только очень сильно напрягая зрение, можно было различить
чуть заметные колебания икринок; иногда над ними как будто нечто вспухало, но быстро тонуло в их вязкой густоте.
— Несколько непонятна политика нам, простецам. Как это: война расходы усиливает, а — доход сократили? И вообще, знаете, без вина — не та работа! Бывало,
чуть люди устанут, посулишь им ведерко, они снова оживут. Ведь — победим, все убытки взыщем.
Только бы скорее! Ударить разок, другой, да и потребовать: возместите протори-убытки, а то — еще раз стукнем.
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар
чуть ли не подумал: «Врешь! ты
только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
— Кто же иные? Скажи, ядовитая змея, уязви, ужаль: я, что ли? Ошибаешься. А если хочешь знать правду, так я и тебя научил любить его и
чуть не довел до добра. Без меня ты бы прошла мимо его, не заметив. Я дал тебе понять, что в нем есть и ума не меньше других,
только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его?
Сначала, при жизни родителей, жил потеснее, помещался в двух комнатах, довольствовался
только вывезенным им из деревни слугой Захаром; но по смерти отца и матери он стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство в одной из отдаленных губерний,
чуть не в Азии.
Захар, как, бывало, нянька, натягивает ему чулки, надевает башмаки, а Илюша, уже четырнадцатилетний мальчик,
только и знает, что подставляет ему лежа то ту, то другую ногу; а
чуть что покажется ему не так, то он поддаст Захарке ногой в нос.
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича
только называется кожаным, а в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось
только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им
чуть не самоубийством.
Райский съездил за Титом Никонычем и привез его
чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и,
только увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины, за столом, с заткнутой за галстук салфеткой, или у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу пришел в себя и стал радоваться, как ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
«…Коко женился наконец на своей Eudoxie, за которой
чуть не семь лет, как за Рахилью, ухаживал! — и уехал в свою тьмутараканскую деревню. Горбуна сбыли за границу вместе с его ведьмой, и теперь в доме стало поживее. Стали отворять окна и впускать свежий воздух и людей, —
только кормят все еще скверно…»
Где Вера не была приготовлена, там она слушала молча и следила зорко — верует ли сам апостол в свою доктрину, есть ли у него самого незыблемая точка опоры, опыт, или он
только увлечен остроумной или блестящей гипотезой. Он манил вперед образом какого-то громадного будущего, громадной свободы, снятием всех покрывал с Изиды — и это будущее видел
чуть не завтра, звал ее вкусить хоть часть этой жизни, сбросить с себя старое и поверить если не ему, то опыту. «И будем как боги!» — прибавлял он насмешливо.
— А Тит Никоныч так и увивается около вас,
чуть на вас не молится — всегда у ваших ног!
Только подайте знак — и он будет счастливейший смертный!
Новостей много, слушай
только… Поздравь меня: геморрой наконец у меня открылся! Мы с доктором так обрадовались, что бросились друг другу в объятия и
чуть не зарыдали оба. Понимаешь ли ты важность этого исхода? на воды не надо ехать! Пояснице легче, а к животу я прикладываю холодные компрессы; у меня, ведь ты знаешь — pletora abdominalis…» [полнокровие в системе воротной вены (лат.).]
Я велел для вас сделать обед,
только не говорите!» — прибавил он боязливо, уплетая перепелок, и
чуть не плакал о своей бедной Софье.
Она не могла говорить от прихлынувших слез и зажала лицо платком. Он
чуть не заплакал сам, но
только вздрогнул, наклонился и опять поцеловал у ней руку.
Чуть заметите малейшую черту глуповатости в смехе — значит несомненно тот человек ограничен умом, хотя бы
только и делал, что сыпал идеями.
— Ну, вот, вот, — обрадовался хозяин, ничего не заметивший и ужасно боявшийся, как и всегда эти рассказчики, что его станут сбивать вопросами, —
только как раз подходит один мещанин, и еще молодой, ну, знаете, русский человек, бородка клином, в долгополом кафтане, и
чуть ли не хмельной немножко… впрочем, нет, не хмельной-с.
Татьяна Павловна! Моя мысль — что он хочет… стать Ротшильдом, или вроде того, и удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно пенсион — мне-то, может быть, и не назначит, — но, во всяком случае,
только мы его и видели. Он у нас как месяц молодой —
чуть покажется, тут и закатится.
При имении находилась тогда тетушка; то есть она мне не тетушка, а сама помещица; но, не знаю почему, все всю жизнь ее звали тетушкой, не
только моей, но и вообще, равно как и в семействе Версилова, которому она
чуть ли и в самом деле не сродни.
— Тут есть, кроме меня, еще жилец чиновник, тоже рябой, и уже старик, но тот ужасный прозаик, и
чуть Петр Ипполитович заговорит, тотчас начнет его сбивать и противоречить. И до того довел, что тот у него как раб прислуживает и угождает ему,
только чтоб тот слушал.
Воцарилось глубочайшее молчание. Губернатор вынул из лакированного ящика бумагу и начал читать
чуть слышным голосом, но внятно.
Только что он кончил, один старик лениво встал из ряда сидевших по правую руку, подошел к губернатору, стал, или, вернее, пал на колени, с поклоном принял бумагу, подошел к Кичибе, опять пал на колени, без поклона подал бумагу ему и сел на свое место.
Теперь я вижу, что у нас, в этих отдаленных уголках,
только еще и можно путешествовать, в старинном, занимательном смысле слова, с лишениями, трудностями, с запасом
чуть не на год провизии, с перинами и самоварами.
Он рассердился, или боль еще от пинков не прошла,
только он с колом гонялся за акулой, стараясь ударить ее по голове и забывая, что он был босиком и что ноги его
чуть не касались пасти.
Товарищи мои и вьюки все уехали вперед; я оставил
только своего человека, и где
чуть сносно — еду, где худо — иду.
В другой раз к этому же консулу пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще, кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт,
чуть ли не в самый Пекин, когда открыто
только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно стоят английские корабли? Выгоните их, и я не пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем стоят английские корабли у Чусана, и не выгнал их. Так судно американское и пошло, куда хотело.
Один
только О. А. Гошкевич не участвовал в завтраке, который, по простоте своей, был достоин троянской эпохи. Он занят другим: томится морской болезнью. Он лежит наверху, закутавшись в шинель, и
чуть пошевелится, собаки, не видавшие никогда шинели, с яростью лают.
Чуть лошади немного задумаются — ямщик поднимет над ними
только руку или гикнет — и опять пошли.
Вина в самом деле пока в этой стороне нет — непьющие этому рады: все, поневоле, ведут себя хорошо, не разоряются. И мы рады, что наше вино вышло (разбилось на горе, говорят люди),
только Петр Александрович жалобно по вечерам просит рюмку вина, жалуясь, что зябнет. Но без вина решительно лучше, нежели с ним: и люди наши трезвы, пьют себе чай, и, слава Богу, никто не болен, даже
чуть ли не здоровее.
В каких-нибудь пять лет он не
только спустил последние капиталы, которые остались после Привалова, но
чуть было совсем не пустил все заводы с молотка.