Неточные совпадения
—
Доброе утро! — подавая ему руку и точно дразня его своим спокойствием, сказал ему доктор. — Не торопитесь. Ну-с?
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки
с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство
доброго штабс-капитана.
Некоторые занимались ремеслами, иные держали лавочки и торговали; но большая часть гуляла
с утра до вечера, если в карманах звучала возможность и добытое
добро не перешло еще в руки торгашей и шинкарей.
Приезжая дама помещица, взирая на всю сцену разговора
с простонародьем и благословения его, проливала тихие слезы и
утирала их платочком. Это была чувствительная светская дама и
с наклонностями во многом искренно
добрыми. Когда старец подошел наконец и к ней, она встретила его восторженно...
Вера Павловна несколько раз просиживала у них поздние вечера, по их возвращении
с гулянья, а еще чаще заходила по
утрам, чтобы развлечь ее, когда она оставалась одна; и когда они были одни вдвоем, у Крюковой только одно и было содержание длинных, страстных рассказов, — какой Сашенька
добрый, и какой нежный, и как он любит ее!
Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то
с Дунею, то
с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал
с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился
доброму смотрителю, что на третье
утро жаль было ему расстаться
с любезным своим постояльцем.
Всем было там хорошо; всякая комната имела свой аппетитный характер и внушала аппетитные мысли, так что не только домашние
с утра до вечера кушали, лакомились и
добрели, но и всякий пришлый человек чувствовал себя расположенным хоть чего-нибудь да отведать.
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе покажут… Скажите на милость! целое
утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла,
с ним валандаться изволь! Прочь
с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего
доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и
с богом!
— Вот теперь вы правильно рассуждаете, — одобряет детей Марья Андреевна, — я и маменьке про ваши
добрые чувства расскажу. Ваша маменька — мученица. Папенька у вас старый, ничего не делает, а она
с утра до вечера об вас думает, чтоб вам лучше было, чтоб будущее ваше было обеспечено. И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом. Я слышала, что продается Никитское, и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
Из Иркутска я к тебе писал; ты, верно, давно получил этот листок, в котором сколько-нибудь узнал меня. Простившись там
с добрыми нашими товарищами-друзьями, я отправился 5 сентября
утром в дальний мой путь. Не буду тем дальним путем вести тебя — скажу только словечко про наших,
с которыми удалось увидеться.
Из 7-го номера пишу тебе два слова,
добрый, сердечный друг. Вчера
утром сюда приехал и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня
с тобой сблизить. До сих пор благополучно
с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает
с бабами. Они его называют: говорок — и меня преследуют вопросами об нем…
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и ног в параличе и любовался, как полнела и
добрела во всю мочь его грозная половина,
с утра до ночи курившая трубку
с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Я положил, не откладывая, сегодня же
утром купить ей новое платье. На это дикое, ожесточенное существо нужно было действовать добротой. Она смотрела так, как будто никогда и не видывала
добрых людей. Если она уж раз, несмотря на жестокое наказание, изорвала в клочки свое первое, такое же платье, то
с каким же ожесточением она должна была смотреть на него теперь, когда оно напоминало ей такую ужасную недавнюю минуту.
Дела мои шли ладно. На дворе, в бане, устроил я моленную, в которой мы по ночам и сходились; анбары навалил иконами, книжками, лестовками, всяким
добром. Постояльцев во всякое время было множество, но выгоднее всех были такие, которых выгоняли в город для увещаний. Позовут их, бывало, в присутствие, стоят они там, стоят
с утра раннего, а потом, глядишь, и выйдет сам секретарь.
Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его и одним прыжком прыгал в спальню, где, раздевшись и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил спать долго по
утрам, и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев — человек не особенно практический и расчетливый — богател
с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его
с принятием, конечно, залогов от нее взять ее в долю, когда он на следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей в том, говоря, что откупное дело рискованное и что он никогда не позволит себе вовлекать в него своих
добрых знакомых.
— Если ты хочешь, то произошло, — начала она тихо, — но посуди ты мое положение: Углаков, я не спорю, очень милый,
добрый, умный мальчик, и
с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по
утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять… говорит мне, разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как
добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому я, конечно, говорю, что у нас был Углаков; и раз я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился…
Бросил молиться, стал скакать и рыскать по полям
с утра до ночи, не одного
доброго коня заморил, а покоя не выездил!
— Ах, какая забавная эта одна
добрая мать, — повторял Пепко, натягивая на себя одеяло. — Она все еще видит во мне ребенка… Хорош ребеночек!.. Кстати, вот что, любезный друг Василий Иваныч:
с завтрашнего дня я устраиваю революцию — пьянство прочь, шатанье всякое прочь, вообще беспорядочность. У меня уже составлена такая таблица, некоторый проспект жизни: встаем в семь часов
утра, до восьми умыванье, чай и краткая беседа, затем до двух часов лекции, вообще занятия, затем обед…
— Батюшка, отец ты наш, послушай-ка, что я скажу тебе, — подхватывала старушка, отодвигаясь, однако ж, в сторону и опуская руку на закраину печи, чтобы в случае надобности успешнее скрыться
с глаз мужа, — послушай нас…
добро затрудил себя!.. Шуточное дело,
с утра до вечера маешься; что мудреного… не я одна говорю…
В одно
утро Елпидифор Мартыныч беседовал
с Елизаветой Петровной и сам был при этом в каком-то елейном и
добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему тысячу рублей и приглашение снова сделаться годовым в доме его врачом.
Я очнулся ранним и свежим зимним
утром. Тит сидел у стола и что-то читал. Я долго смотрел на него, на его лицо, склоненное на руки, внимательное,
доброе и умное.
С таким выражением Тит никогда не читал записки. Так он читал только письма сестры и матери. Все лицо его светилось тогда каким-то внутренним светом. Потом он поднял глаза на меня. В них был тот же свет.
Позвольте пожелать вам
доброго утра, Крестьян Иванович, — сказал господин Голядкин, в этот раз решительно и серьезно вставая
с места и хватаясь за шляпу.
— Я тоже хотел, Крестьян Иванович,
с своей стороны, я тоже хотел, — смеясь, продолжал господин Голядкин. — Однако ж я, Крестьян Иванович, у вас засиделся совсем. Вы, надеюсь, позволите мне теперь… пожелать вам
доброго утра…
Охота производится следующим образом: как скоро ляжет густая пороша, двое или трое охотников, верхами на
добрых незадушливых конях, [В Оренбургской губернии много есть лошадей, выведенных от башкирских маток и заводских жеребцов; эта порода отлично хороша вообще для охоты и в особенности для гоньбы за зверем] вооруженные арапниками и небольшими дубинками, отправляются в поле, разумеется рано
утром, чтобы вполне воспользоваться коротким осенним днем; наехав на свежий лисий нарыск или волчий след, они съезжают зверя; когда он поднимется
с логова, один из охотников начинает его гнать, преследовать неотступно, а другой или другие охотники, если их двое, мастерят, то есть скачут стороною, не допуская зверя завалиться в остров (отъемный лес), если он случится поблизости, или не давая зверю притаиться в крепких местах, как-то: рытвинах, овражках, сурчинах и буераках, поросших кустарником.
— ‹…› Вы встретили моего слугу, — сказала, подавая мне руку, Елизавета Федоровна. — Так как я завтра рано
утром уезжаю, то он отпросился кое-что купить в городе. Здесь поблизости в монастыре чудотворная икона Божьей Матери. Так как на своих стоверстная дорога представляет целое двухсуточное путешествие, то я пригласила
с собой
добрую Марью Ивановну.
— Дочь генерала Кронштейна, — отвечала та. — Очень
добрая девушка, как любит мою Верочку, дай ей бог здоровья. Они обе ведь смолянки. Эта-то аристократка, богатая, — прибавила старуха. И слова эти еще более подняли Кронштейн в глазах Эльчанинова. Он целое
утро проговорил со старухой и не подходил к девушкам, боясь, чтобы Анна Павловна не заметила его отношений
с Верочкой, которых он начинал уже стыдиться. Но не так думала Вера.
Было светлое осеннее
утро, когда мы вынесли черный гроб из избы и поставили на телегу; Рыжку предстояло в последний раз везти своего хозяина в далекий путь. Яша, в рваном полушубке и
с босыми ногами, без шапки,
с блуждающими
добрыми глазами и длинной палкой в руке, суетился, кажется, больше всех: помогал выносить гроб, несколько раз пробовал, крепко ли он стоит на телеге, и постоянно бормотал...
Несмотря на слово, данное накануне Ипатову, Владимир Сергеич решился было обедать дома и даже заказал своему походному повару любимый рисовый суп
с потрохами, но вдруг, быть может вследствие чувства довольства, наполнившего его душу
с утра, остановился посреди комнаты, ударил себя рукою по лбу и не без некоторой удали громко воскликнул: «А поеду-ка я к этому старому краснобаю!» Сказано — сделано; чрез полчаса он уже сидел в своем новеньком тарантасе, запряженном четвернею
добрых крестьянских лошадей, и ехал в Ипатовку, до которой считалось не более двенадцати верст отличной дороги.
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен, голова и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь,
с писком: «
Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Утро провел я, любуясь рекою, и до обеда не сходил
с места. Любуюсь и не налюбуюсь! Меня занимала мысль все одна: что, если бы эта река да у нас в Хороле? Сколько бы
добра из нее можно сделать? Мельницы чудесные, винокурни преотменные! А здесь она впусте течет.
Наши купцы тоже здесь переночевали и
утром при восхождении на гору «растерялись», то есть потеряли своего исцеленного родственника Фотея. Говорили, будто
с вечера они «
добре его угостили из фляги», а
утром не разбудили и съехали, но нашлись другие
добрые люди, которые поправили эту растерянность и, прихватив Фотея
с собою, привезли его в Орел.
Столярова жена только нынче
утром имела
с Акулиной жаркую неприятность за горшок щелока, который у ней розлили Поликеевы дети, и ей в первую минуту приятно было слышать, что Поликея зовут к барыне: должно-быть, не за
добром. Притом она была тонкая, политичная и язвительная дама. Никто лучше ее не умел отбрить словом; так, по крайней мере, она сама про себя думала.
—
С праздничком! — сказала она и поцеловала в плечо Анну Акимовну. — Насилу, насилу добралась до вас, благодетели мои. — Она поцеловала в плечо тетушку. — Пошла я к вам еще
утром, да по дороге к
добрым людям заходила отдохнуть. «Останься да останься, Спиридоновна», — ан, и не видала, как вечер настал.
— Да, хорошая… — согласился Саша. — Ваша мама по-своему, конечно, и очень
добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня
утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог
с ней, на то она и бабушка; а ведь мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
—
Доброе утро с добрым днем прошли, мой желанный! — зазвучал голос Катерины. —
Добрый вечер тебе! Встань, прийди к нам, пробудись на светлую радость; ждем тебя, я да хозяин, люди всё
добрые, твоей воле покорные; загаси любовью ненависть, коли все еще сердце обидой болит. Скажи слово ласковое!..
В заботе новой, в думах строгих
Мы совещались до
утра,
Стараясь вразумить немногих,
Не внявших вестнику
добра:
Душой погибнув незвозвратно,
Они за нами не пошли
И обновиться благодатно
Уж не хотели, не могли.
В них сердце превратилось в камень,
Навек оледенела кровь…
Но в ком, как под золою пламень,
Таились совесть и любовь,
Тот жадно ждал беседы новой,
С душой, уверовать готовой…
Андрей.
С добрым утром-с! (Кланяется и почтительно целует руку Елены).
Марфа. Не думалось бы, кабы один. А то
с Игнатом поехал. А как
с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется,
добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе.
Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что трепись
с утра до ночи.
—
Доброго утра, Андрей Николаевич! — проговорил капитан, пожимая руку старшего офицера. —
Доброго здоровья, Василий Васильевич! — приветствовал он мичмана Лопатина, обмениваясь
с ним рукопожатием. — Что, как идем? Узлов восемь? — спросил капитан, взглянув за борт.
Поглощенная домашним хозяйством, Дарья Сергевна
с утра до поздней ночи то хлопочет, бывало, об обеде да об ужине, иной раз и сама постряпает, то присматривает она за стиркой белья, то ходит по кладовым, подвалам, погребам, приглядывая за хозяйским
добром, считает кур, гусей, индеек и уток, сидит в коровнике, пока не выдоят коров, ухаживает за новорожденными телятами, а по вечерам и вообще в свободное от хозяйственных забот время стоит по часам на молитве либо читает Божественное.
После общей молитвы, пропетой старшими, и пожеланий
доброго утра вошедшей в зал начальнице девочки, большие и маленькие, выжидательно устремились на нее взорами, и снова что-то гнетущее, остро-больное и тяжелое повисло над всеми этими головками в белых коленкоровых косынках,
с тревожным выражением на юных детских личиках.
— Игорь… Дорогой друг мой… Еще раз прошу, оставь меня… Я не могу ехать
с тобой… Это вызывает такие адские муки в раненом плече!.. Каждый шаг лошади, каждое сотрясение… Горя…
Добрый, славный Горя, поезжай один… Наш венгерец домчит тебя быстро до окопов… Довези меня только хотя бы до того здания или до рощи, которые мы видели при свете на краю поля… Потом,
утром ты приедешь за мной снова… Да, Горя, так надо… Ты должен так поступить…
— Ты думала, помер отец, так на тебя и управы не будет? Мама, дескать,
добрая, она пожалеет… Нет, милая, я тебя тоже сумею укротить, ты у меня будешь знать! Ты бегаешь, балуешься, а мама твоя
с утра до вечера работает; придет домой, хочется отдохнуть, а нет: сиди, платье тебе чини. Вот порви еще раз, ей-богу, не стану зашивать! Ходи голая, пускай все смотрят. Что это, скажут, какая бесстыдница идет!..
Весь вечер и всю ночь, не смыкая глаз до
утра, распоряжался он на пожаре. Когда они
с Хрящевым прискакали к дальнему краю соснового заказника, переехав Волгу на пароме, огонь был еще за
добрых три версты, но шел в их сторону. Начался он на винокуренном заводе Зверева в послеобеденное время. Завод стоял без дела, и никто не мог сказать, где именно загорелось; но драть начало шибко в первые же минуты, и в два каких-нибудь часа остались одни головешки от обширного — правда, старого и деревянного — здания.
Но самая на первых порах жуткая операция была — обволакивание вас в постели ранним
утром холодной простыней. Верзила-швейцарец входил к вам
с словами:"
Доброе утро, хорошо ли вам спалось?" — и безжалостно начинал погружать вас в этот холодный и мокрый саван. Но через пять минут вы начинали чувствовать приятную теплоту, и когда вас спускали вниз, в отделение гидротерапии, на руках, вы бывали уж в транспирации и вас окачивали опять холодной водой.
Встречаясь друг
с другом на улице, студенты фуражек не снимали, а только кивали головой и говорили: «Mojn (Guten Morgen)!» [«
Доброе утро!» (нем.)]
В кармане его сюртука находилась дорогая старинная фарфоровая табакерка, наполненная нюхательным табаком, и два раза в день —
утром, встав
с постели, и вечером, ложась спать, —
добрый немец открывал табакерку, доставшуюся ему по наследству от матери,
с нарисованным на крышке по фарфору ее портретом, и, погрузив в нее свой маленький шарообразный носик, он наслаждался некоторое время ароматным запахом табака.
Известное дело, дежурный дохтур осмотрел, лекарства прописал, по
утру главный, Карл Карлович, царство ему небесное,
добрый человек был, палаты обошел,
с новым больным занялся.
Мужа она называла"Нитятко", как водится между некоторыми петербургскими дамами.
С ним было ей вообще скучно… Он
с утра до вечера работал и кое-когда провожал ее на вечер, еще реже в театр. В жену свою он был упорно влюблен, к чему она оставалась равнодушна, хотя и пошла за него замуж под давлением этой страсти сухого, но
доброго петербуржца, засидевшегося в холостяках. Его положение, репутация"отлично-умного", честнейшего человека по-своему щекотали ее тщеславие.