Неточные совпадения
Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице
на левом фланге; тут же
стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в
карты.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже
стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и
на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Смотрите вы
на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами,
стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни
карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
Здесь шла скромная коммерческая игра в
карты по мелкой, тихая, безмолвная. Играли старички
на своих, десятилетиями насиженных местах.
На каждом столе
стояло по углам по четыре стеариновых свечи, и было настолько тихо, что даже пламя их не колыхалось.
По вечерам в опустевших канцеляриях уездного суда горел какой-нибудь сальный огарок,
стояла посудинка водки, лежало
на сахарной бумаге несколько огурцов, и дежурные резались до глубокой ночи в
карты…
Познакомив с женой, Стабровский провел гостя прежде всего в классную, где рядом с партой Диди
стояла уже другая новенькая парта для Устеньки.
На стенах висели географические
карты и рисунки, два шкафа заняты были книгами,
на отдельном столике помещался громадный глобус.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там
на целом ряде кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними
стоял какой-то господин в черном фраке и держал в руках
карты.
Жена продавца фотографических принадлежностей села с хозяином, офицером и старой, глухой дамой в парике, вдовой содержателя музыкального магазина, большой охотницей и мастерицей играть.
Карты шли к жене продавца фотографических принадлежностей. Она два раза назначила шлем. Подле нее
стояла тарелочка с виноградом и грушей, и
на душе у нее было весело.
При
картах — вино, бутылки несчитанные; навертываются счастливые игроки, которым и сто рублей выбросить
на водку расторопному лакею ничего не
стоит.
На железной кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной
на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба;
на столе
стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые
карты, и пустые и полные бутылки портера под кроватью.
Вместо того чтобы благородно
стоять свидетельством, продолжать собою пример, вы окружаете себя какою-то сволочью, вы приобрели какие-то невозможные привычки, вы одряхлели, вы не можете обойтись без вина и без
карт, вы читаете одного только Поль де Кока и ничего не пишете, тогда как все они там пишут; всё ваше время уходит
на болтовню.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло
на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная;
на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей;
на мраморной тумбе перед средним окном
стояли дорогие бронзовые часы;
на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от
карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
Бывало —
стоит он перед капитаном или машинистом, заложив за спину свои длинные обезьяньи руки, и молча слушает, как его ругают за лень или за то, что он беспечно обыграл человека в
карты,
стоит — и видно, что ругань
на него не действует, угрозы ссадить с парохода
на первой пристани не пугают его.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув
карты под подушку, он прибавил: — вот
на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…»
На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным,
на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле кровати
стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
Я
стоял у стола, склонясь над
картой. Раскладывая ее, Синкрайт отвел верхний угол
карты рукой, сделав движение вправо от меня, и, машинально взглянув по этому направлению, я увидел сбоку чернильного прибора фотографию под стеклом. Это было изображение девушки, сидевшей
на чемоданах.
„
Стой, — говорю, —
стой, ни одна не смей больше ни слова говорить! Этого я не могу! Давайте, — говорю, —
на том самом спорить,
на чем мы все поровну учены, и увидим, кто из нас совершеннее? Есть, — говорю, — у нас
карты?“»
На верху
карты стояла размашистая подпись: «Михаил Докучаев ушел в Москву в Ильин день».
В этот день, вследствие холода, мало пошло народу
на базар. Пили уже второй день дома. Дым коромыслом
стоял: гармоники, пляска, песни, драка… целый ад… Внизу, в кухне, в шести местах играли в
карты — в «три листа с подходцем».
Зинаида Саввишна сидит
на диване. По обе стороны ее
на креслах старухи-гостьи;
на стульях молодежь. B глубине, около выхода в сад, играют в
карты; между играющими: Косых, Авдотья Назаровна и Егорушка. Гаврила
стоит у правой двери; горничная разносит
на подносе лакомства. Из сада в правую дверь и обратно в продолжение всего действия циркулируют гости. Бабакина выходит из правой двери и направляется к Зинаиде Саввишне.
Талья [Талья или талия — в некоторых карточных играх тур игры, или сдвоенная колода. (Прим. ред.)] длилась долго.
На столе
стояло более тридцати
карт. Чекалинский останавливался после каждой прокидки, чтобы дать играющим время распорядиться, записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, еще учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал
карты и приготовился метать другую.
Для желающих пить
на умывальных столах
стояли глиняные кружки, в которые жаждущий нацеживал из резервуара воды. В третьем классе Мортимер давал нам уроки географии перед немыми
картами издания самого Крюммера.
Год после этого я видел его в одном многолюдном зале: он сидел за столом, весело говорил: «петит-уверт», закрывши одну
карту, и за ним
стояла, облокотившись
на спинку его стула, молоденькая жена его, перебирая его марки.
За столами и
на скамейках сидели приезжие якуты;
на столах
стояли чашки с водкой; кое-где помещались кучки играющих в
карты.
Одна из них (красавиц) не вполне
Была прекрасна, но зато другая…
О, мы таких видали лишь во сне,
И то заснув — о небесах мечтая!
Слегка головку приклонив к стене
И устремив
на столик взор прилежный,
Она сидела несколько небрежно.
В ответ
на речь подруги иногда
Из уст ее пустое «нет» иль «да»
Едва скользило, если предсказанья
Премудрой
карты стоили вниманья.
Завальшевский,
стоя у стола, вдруг весь приходил в движение, доставал из кармана штанов красненькую или синенькую, клал сверх нее
карту, прихлопывал по ней ладонью, приговаривал: «вывези, семерочка!», закусывал усы, переминался с ноги
на ногу, краснел и приходил весь в движение, продолжавшееся до тех пор, пока не выходила
карта.
Две сальные свечи, из которых одна уже догорела до бумажки,
стоя на ломберном, заваленном
картами столе, слабо боролись с светом утра, проникавшим в окна.
Друзья вошли в кабинет. Здесь было уютнее. Большой письменный стол, заставленный разною бронзовою и фарфоровою мелочью, заваленный бумагами, чертежными и рисовальными принадлежностями, занимал середину комнаты. По стенам висели огромные раскрашенные чертежи и географические
карты, а под ними
стояли два низеньких турецких дивана с шелковыми мутаками. Кудряшов, обняв Василия Петровича за талию, подвел его прямо к дивану и усадил
на мягких тюфяках.
Николай Дмитриевич протянул руку за прикупом, но покачнулся и повалил свечку. Евпраксия Васильевна подхватила ее, а Николай Дмитриевич секунду сидел неподвижно и прямо, положив
карты на стол, а потом взмахнул руками и медленно стал валиться
на левую сторону. Падая, он свалил столик,
на котором
стояло блюдечко с налитым чаем, и придавил своим телом его хрустнувшую ножку.
Посередине комнаты
стоял ломберный стол,
на котором валялись мелки и
карты — атрибуты неоконченного штосса.
В другом углу
стоял стол, за которым сидели игравшие в
карты;
на нем — глиняный кувшин и такие же две кружки; у стола — два табурета; вдоль стены — скамья.
И пошли они в дом. А там стоном
стоят голоса: шумят, спорят за
картами, кто-то
на расстроенных фортепианах разыгрывает давно забытую сонату.
На обширной террасе слышатся веселые клики и радостный смех молодых людей. А в богадельне и
на пасеке ровно все вымерли.
Покончив с наблюдениями, смотритель маяка лег спать, но зачем-то позвал меня к себе. Войдя в его «каюту», как он называл свою комнату, я увидел, что она действительно обставлена, как каюта. В заделанное окно был вставлен иллюминатор. Графин с водой и стакан
стояли в гнездах, как
на кораблях. Кровать имела наружный борт, стол и стулья тоже были прикреплены к полу, тут же висел барометр и несколько морских
карт. Майданов лежал в кровати одетый в сапогах.
Обстоятельства уничтожили меня вконец, а у меня уж слишком много было проставлено
на одну
карту, чтобы принять ее с кона, и я не
постояла за свою гордость: я приносила раскаяние, я плакала, я молила… и я, проклиная тебя, была уже не женой, а одалиской для человека, которого не могла терпеть.
Рябович, никогда не игравший ни во что, кроме
карт,
стоял возле бильярда и равнодушно глядел
на игроков, а они, в расстегнутых сюртуках, с киями в руках, шагали, каламбурили и выкрикивали непонятные слова. Игроки не замечали его, и только изредка кто-нибудь из них, толкнув его локтем или зацепив нечаянно кием, оборачивался и говорил: «Pardon!» Первая партия еще не кончилась, а уж он соскучился, и ему стало казаться, что он лишний и мешает… Его потянуло обратно в залу, и он вышел.
Мы шли, шли… Никто из встречных не знал, где деревня Палинпу.
На нашей
карте ее тоже не было. Ломалась фура, мы останавливались,
стояли, потом двигались дальше. Останавливались над провалившимся мостом, искали в темноте проезда по льду и двигались опять. Все больше охватывала усталость, кружилась голова. Светлела в темноте ровно-серая дорога, слева непрерывно тянулась высокая городская стена, за нею мелькали вершины деревьев, гребни изогнутых крыш, — тихие, таинственно чуждые в своей, особой от нас жизни.
В углу
стояла кровать из простого некрашеного дерева с жестким тюфяком, кожаной подушкой и вязаным шерстяным одеялом. Над ней висел образок, украшенный высохшей вербой и фарфоровым яичком. У широкого окна, так называемого итальянского,
стоял большой стол,
на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, ландкарты и планы сражений. Шкаф с книгами, глобусы, географические
карты, прибитые к стене, и несколько простых деревянных стульев дополняли убранство комнаты юного спартанца.
С этим словом вошли они в комнату, где
стояли часы и лежали
карты на столе.
— Теперь уж казак лезет
на сопку с лошадью в поводу и, достигнув вершины, высовывает только одну голову и смотрит, а прежде, бывало, вытянется во весь рост и
стоит как столб… Понятно, что японцы, увидя пост, могут сообразить, особенно имея
карты полверсты в дюйме, где находится бивак и начать его обстреливать почти с математической точностью… Их часовые обыкновенно лежат, их и не видно… Приноровились ложиться теперь и наши, отбросив русскую откровенность…
Около нее
стоял ее муж, жирный мужчина, и так сильно вздыхал, что переворачивал своим вздохом лежащие
на столе
карты.
Между тем, кадриль кончилась; танцевавшие расходятся в разные стороны, между прочими Гориславская и Медовицына садятся в гостиной
на одном из диванов, ближе к авансцене. Первый молодой человек переговаривает с Гусыниной, потом горячо рассказывает что-то гостям. Гусынина берет маленькую корзинку с этажерки и обходит с нею гостей, играющих в
карты и прохаживающихся по гостиной. Сергей Петрович
стоит, облокотясь
на пьедестал Психеи и Амура, недалеко от Гориславской.
Особы первых двух классов давали маскарады у себя в домах и
на приморских дачах.
На праздниках этих присутствовала сама императрица.
На балы и маскарады собирались в шесть часов, играли в
карты и танцевали до десяти, когда императрица с избранными вельможами садилась ужинать. Остальные ужинали
стоя.
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она
стояла рассчитываясь за
карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула
на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
Завтрак действительно необыкновенен.
На столе есть всё, что только могут дать флора и фауна, сверхъестественного же в нем разве только одно:
на столе есть всё, кроме… спиртных напитков. Любовь Петровна дала обет не держать в доме
карт и спиртных напитков — двух вещей, погубивших ее мужа. И
на столе
стоят только бутылки с уксусом и маслом, словно
на смех и в наказание завтракающим, всплошную состоящим из отчаянных пропойц и выпивох.
— Ах, это совершенно всё равно, — быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая
карту на столе. — Все случаи предвидены: ежели он
стоит у Брюнна…
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято
на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по-старому. Денисов, проигравший всю ночь в
карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу,
постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.