Неточные совпадения
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было
к жене да еще в
деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться
к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается.
Поехал в Париж — опять справился.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце собрался
поехать в
деревню к брату.
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской
деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он
едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и
к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу.
Ехал он уже при звездах. Ночь была на небе. В
деревнях были огни. Подъезжая
к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.
Шестнадцатого апреля, почти шесть месяцев после описанного мною дня, отец вошел
к нам на верх, во время классов, и объявил, что нынче в ночь мы
едем с ним в
деревню. Что-то защемило у меня в сердце при этом известии, и мысль моя тотчас же обратилась
к матушке.
Я предложил ей
ехать в
деревню к моим родителям.
Решившись, с свойственною ему назойливостью,
поехать в
деревню к женщине, которую он едва знал, которая никогда его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему люди, он все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что Евдоксия, дескать, Кукшина прислала его узнать о здоровье Анны Сергеевны и что Аркадий Николаевич тоже ему всегда отзывался с величайшею похвалой…
— Да что же продолжать? Вот хочу
ехать в
деревню,
к Туробоеву, он хвастается, что там, в реке, необыкновенные окуни живут.
Он решился
поехать к Ивану Герасимовичу и отобедать у него, чтоб как можно менее заметить этот несносный день. А там,
к воскресенью, он успеет приготовиться, да, может быть,
к тому времени придет и ответ из
деревни.
Он решил, что до получения положительных известий из
деревни он будет видеться с Ольгой только в воскресенье, при свидетелях. Поэтому, когда пришло завтра, он не подумал с утра начать готовиться
ехать к Ольге.
— Теперь в Швейцарии.
К осени она с теткой
поедет к себе в
деревню. Я за этим здесь теперь: нужно еще окончательно похлопотать в палате. Барон не доделал дела; он вздумал посвататься за Ольгу…
— Ты будешь получать втрое больше, — сказал он, — только я долго твоим арендатором не буду, — у меня свои дела есть.
Поедем в
деревню теперь, или приезжай вслед за мной. Я буду в имении Ольги: это в трехстах верстах, заеду и
к тебе, выгоню поверенного, распоряжусь, а потом являйся сам. Я от тебя не отстану.
И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко: и туда,
к Штольцу, с Ольгой, и в
деревню, на поля, в рощи, хотелось уединиться в своем кабинете и погрузиться в труд, и самому
ехать на Рыбинскую пристань, и дорогу проводить, и прочесть только что вышедшую новую книгу, о которой все говорят, и в оперу — сегодня…
— Ольга зовет тебя в
деревню к себе гостить; любовь твоя простыла, неопасно: ревновать не станешь.
Поедем.
Мише обещали отпуск;
поедем к ним в
деревню на месяц, для разнообразия.
Теперь его поглотила любимая мысль: он думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати или двадцати верстах вокруг его
деревни, как попеременно будут каждый день съезжаться друг
к другу в гости, обедать, ужинать, танцевать; ему видятся всё ясные дни, ясные лица, без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом; будет вечное лето, вечное веселье, сладкая
еда да сладкая лень…
— Нет, не забыла и, кажется, никогда не забудет: это не такая женщина. Ты еще должен
ехать к ней в
деревню, в гости.
Чертопханов повел усами, фыркнул — и
поехал шагом
к себе в
деревню, сопровождаемый жидом, которого он освободил таким же образом от его притеснителей, как некогда освободил Тихона Недопюскина.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из
деревни в
деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять
к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь
едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
В ученье мальчики были до семнадцати-восемнадцати лет.
К этому времени они постигали банный обиход, умели обращаться с посетителями, стричь им ногти и аккуратно срезывать мозоли. После приобретения этих знаний такой «образованный» отрок просил хозяина о переводе его в «молодцы» на открывшуюся вакансию, чтобы
ехать в
деревню жениться, а то «мальчику» жениться было неудобно: засмеют в
деревне.
В тот же день, после обеда, начали разъезжаться: прощаньям не было конца. Я, больной, дольше всех оставался в Лицее. С Пушкиным мы тут же обнялись на разлуку: он тотчас должен был
ехать в
деревню к родным; я уж не застал его, когда приехал в Петербург.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал,
к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы
поедем в какую-то прекрасную
деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем
к Ивану Николаичу Булгакову в его
деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению
ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Самое большое, чем он мог быть в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его в
деревню, постоянное присутствие при том, как старик отец по целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут
к приходу помолиться, — все это, если не раскрыло в нем религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту
к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец
поехал к приходу, он решился съездить с ним и помолиться там посреди этого простого народа.
—
К матери в
деревню хочу
ехать, — проговорила Фатеева, и на глазах у нее при этом выступили слезы.
В том месте, где муж героини
едет в
деревню к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал.
Поедете вы, сударь, теперь в
деревню, — отнесся Макар Григорьев опять
к Вихрову, — ждать строгости от вас нечего: строгого господина никогда из вас не будет, а тоже и поблажкой, сударь, можно все испортить дело.
Вихрову даже приятно было заехать
к этому умному, веселому и, как слышно было, весьма честному человеку, но кучер что-то по поводу этого немножко уперся. Получив от барина приказание
ехать в усадьбу
к Кнопову, он нехотя влез на козлы и тихо
поехал по
деревне.
—
Поедем в Петров день
к нему — у него и во всех
деревнях его праздник.
Для этой цели она напросилась у мужа, чтобы он взял ее с собою, когда
поедет на ревизию, — заехала будто случайно в
деревню, где рос ребенок, — взглянула там на девочку; потом, возвратясь в губернский город, написала какое-то странное письмо
к Есперу Иванычу, потом — еще страннее, наконец, просила его приехать
к ней.
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь
к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной
ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в
деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!..
К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
Отец несколько раз предлагал ей
ехать в Петербург
к тетке, но она настаивала в своем упорстве. Теперь уж не представление о долге приковывало ее
к деревне, а какая-то тупая боязнь. Она боялась встретить его, боялась за себя, за свое чувство. Наверное, ее ожидает какое-нибудь жестокое разочарование, какая-нибудь новая жестокая игра. Она еще не хотела прямо признать деревянным письмо своего минутного жениха, но внутренний голос уже говорил ей об этом.
Она одна относилась
к ребенку по-человечески, и
к ней одной он питал нечто вроде привязанности. Она рассказывала ему про
деревню, про бывших помещиков, как им привольно жилось, какая была сладкая
еда. От нее он получил смутное представление о поле, о лесе, о крестьянской избе.
Я знаю очень много полезных и даже приятного образа мыслей людей, которые прямо говорят: зачем я в
деревню поеду — там мне, наверное, руки
к лопаткам закрутят!
Всем этим, надобно сказать, герой мой маскировал глубоко затаенную и никем не подозреваемую мечту о прекрасной княжне, видеть которую пожирало его нестерпимое желание; он даже решался несколько раз, хоть и не получал на то приглашения,
ехать к князю в
деревню и, вероятно, исполнил бы это, но обстоятельства сами собой расположились совершенно в его пользу.
Музе Николаевне пришлось
ехать в Кузьмищево, конечно, мимо знакомой нам
деревни Сосунцы, откуда повез ее тоже знакомый нам Иван Дорофеев, который уже не торговлей занимался, а возил соседних бар, купцов, а также переправлял в Петербург по зимам сало, масло, мед, грибы и от всего этого, по-видимому, сильно раздышался:
к прежней избе он пристроил еще другую — большую; обе они у него были обшиты тесом и выкрашены на деревенский, разумеется, вкус, пестровато и глуповато, но зато краска была терта на чудеснейшем льняном масле и блестела, как бы покрытая лаком.
Бывали также Ченцовы несколько раз в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин ходила неразлучно с мужем под руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял
к жене, чтобы
ехать опять в
деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх того и соблазнов меньше было.
— За то, государь, что сам он напал на безвинных людей среди
деревни. Не знал я тогда, что он слуга твой, и не слыхивал до того про опричнину.
Ехал я от Литвы
к Москве обратным путем, когда Хомяк с товарищи нагрянули на
деревню и стали людей резать!
— Пойми, что мы пошли с Варей, да не застали княгини, всего на пять минут опоздали, — рассказывал Передонов, — она в
деревню уехала, вернется через три недели, а мне никак нельзя было ждать, сюда надо было
ехать к экзаменам.
Пугачев, оставя Оренбург вправе, пошел
к Сакмарскому городку, коего жители ожидали его с нетерпением. 1-го октября, из татарской
деревни Каргале,
поехал он туда в сопровождении нескольких казаков. Очевидец описывает его прибытие следующим образом...
Когда они приехали в NN на выборы и Карп Кондратьевич напялил на себя с большим трудом дворянский мундир, ибо в три года предводителя прибыло очень много, а мундир, напротив, как-то съежился, и
поехал как
к начальнику губернии, так и
к губернскому предводителю, которого он, в отличение от губернатора, остроумно называл «наше его превосходительство», — Марья Степановна занялась распоряжениями касательно убранства гостиной и выгрузки разного хлама, привезенного на четырех подводах из
деревни; ей помогали трое не чесанных от колыбели лакеев, одетых в полуфраки из какой-то серой не то байки, не то сукна; дело шло горячо вперед; вдруг барыня, как бы пораженная нечаянной мыслию, остановилась и закричала своим звучным голосом...
Дуня удивилась, когда ей сказали, что она невеста, поплакала, погрустила, но, имея в виду или
ехать в
деревню к отцу, или быть женою камердинера, решилась на последнее.
Поел у Гурина пресловутой утки с груздями, заболел и
еду в
деревню; свой губернский город, в котором меня так памятно секли, проезжаю мимо; не останавливаюсь и в уездном и являюсь
к себе в Одоленское — Ватажково тож.
Около Дмитровки приятели расстались, и Ярцев
поехал дальше
к себе на Никитскую. Он дремал, покачивался и все думал о пьесе. Вдруг он вообразил страшный шум, лязганье, крики на каком-то непонятном, точно бы калмыцком языке; и какая-то
деревня, вся охваченная пламенем, и соседние леса, покрытые инеем и нежно-розовые от пожара, видны далеко кругом и так ясно, что можно различить каждую елочку; какие-то дикие люди, конные и пешие, носятся по
деревне, их лошади и они сами так же багровы, как зарево на небе.
— Ах, боже мой! представьте себе, какая дистракция! [рассеянность! (от франц. distraction)] Я совсем забыла, что вы помолвлены. Теперь понимаю: вы
едете к вашей невесте. О, это другое дело! Вам будет весело и в Москве, и в
деревне, и на краю света. L'amour embellit tout. [Любовь все украшает. (Прим. автора)]
Мы узнали, что он
поехал жениться в
деревню к своей невесте, Настасье Петровне Елагиной, что через месяц после свадьбы они приедут в Казань, наймут особый дом и тогда уже возьмут нас
к себе и что до тех пор будет заниматься нами Григорий Иваныч.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить
к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить
к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным
ехать в
деревню или вызывать
к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Почти с восторгом
поехала она с отцом в
деревню, рассчитывая мечтать об Эльчанинове целые дни, никем и ничем не развлекаемая, но и тут неудача: с первых же дней
к ним нахлынули офицеры близстоящего полка и стали за ней ухаживать.
Не более как через полчаса после ухода Павла явилась
к Лизавете Васильевне Феоктиста Саввишна и,
к удивлению своему, услышала, что у Бешметевых ничего особенного не было, что, может быть, они побранились, но что завтра утром оба вместе
едут в
деревню. Сваха была, впрочем, опытная женщина, обмануть ее было очень трудно. Она разом смекнула, что дело обделалось, как она желала, но только от нее скрывают, чем она очень оскорбилась, и потому, посидев недолго, отправилась
к Бешметевой.
— Ну вот, матушка, дело-то все и обделалось, извольте-ка сбираться в
деревню, — объявила она, придя
к Бешметевой. — Ну уж, Юлия Владимировна, выдержала же я за вас стойку. Я ведь пошла отсюда
к Лизавете Васильевне. Сначала было куды — так на стену и лезут… «Да что, говорю я, позвольте-ка вас спросить, Владимир-то Андреич еще не умер, приедет и из Петербурга, да вы, я говорю, с ним и не разделаетесь за этакое, что называется, бесчестие». Ну, и струсили. «Хорошо, говорят, только чтобы
ехать в
деревню».