Неточные совпадения
В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте [Аликанте — вино, названное по местности
в Испании.], какое существовало во время Кромвеля [Кромвель, Оливер (1599–1658) — вождь Английской буржуазной революции XVII века.], и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой
могилы,
в которой
лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.
А между тем он болезненно чувствовал, что
в нем зарыто, как
в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или
лежит оно, как золото
в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой.
Маленькая тропка повела нас
в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я увидел костер и около него три фигуры.
В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали
могилу, а рядом с нею на земле
лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
Старик, исхудалый и почернелый,
лежал в мундире на столе, насупив брови, будто сердился на меня; мы положили его
в гроб, а через два дня опустили
в могилу. С похорон мы воротились
в дом покойника; дети
в черных платьицах, обшитых плерезами, жались
в углу, больше удивленные и испуганные, чем огорченные; они шептались между собой и ходили на цыпочках. Не говоря ни одного слова, сидела Р., положив голову на руку, как будто что-то обдумывая.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на
могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами
в землю, пихнул он его с
могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
О ней говорят еще высокие могилы-курганы, где
лежат козацкие кости, где
в полночь загораются огни, откуда слышатся по ночам тяжелые стоны.
Через минуту подъехала коляска, все вышли и, переступив через перелаз
в плетне, пошли
в леваду. Здесь
в углу, заросшая травой и бурьяном,
лежала широкая, почти вросшая
в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею
могилой.
На этих равнинах, перерезанных кое-где оврагами,
лежали, утопая
в садах и левадах, села, и кое-где по горизонту, давно запаханные и охваченные желтыми жнивами, рисовались высокие
могилы.
Папа его давно
лежал уж
в могиле; maman тоже вскоре последовала за своим супругом.
В поздний путь, на дворе поздняя осень, туман
лежит над полями, мерзлый, старческий иней покрывает будущую дорогу мою, а ветер завывает о близкой
могиле…
— Уже целый месяц, как
в Кречетове при большой дороге
в могиле лежит.
Фома Фомич
лежит теперь
в могиле, подле генеральши; над ним стоит драгоценный памятник из белого мрамора, весь испещренный плачевными цитатами и хвалебными надписями.
— Завтра? Я останусь: я хочу бросить горсть земли
в его
могилу. Надо ж и вам помочь. А лучше было бы ему
лежать в славянской земле.
Егорушка думал о бабушке, которая спит теперь на кладбище под вишневыми деревьями; он вспомнил, как она
лежала в гробу с медными пятаками на глазах, как потом ее прикрыли крышкой и опустили
в могилу; припомнился ему и глухой стук комков земли о крышку…
— Собака… кошка… мышь — жива, а нет Корделии! Вот этот жук летает лунной ночью, а Дора мертвая
лежит в сырой
могиле! — мелькнуло
в голове Долинского.
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам,
в хорошую погоду, я беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала мальчика, но родилась у нее девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне
могилу и говорю девочке, что тут
лежит ее мама.
«Да!.. пленник… ты меня забудешь…
Прости!.. прости же… навсегда;
Прости! Навек!.. Как счастлив будешь,
Ax!.. вспомни обо мне тогда…
Тогда!.. быть может, уж
могилойЖеланной скрыта буду я;
Быть может… скажешь ты уныло:
Она любила и меня!..»
И девы бледные ланиты,
Почти потухшие глаза,
Смущенный лик, тоской убитый,
Не освежит одна слеза!..
И только рвутся вопли муки…
Она берет его за руки
И
в поле темное спешит,
Где чрез утесы путь
лежит.
Илья Ильич тоже не отстает от прочих: и он «болезненно чувствовал, что
в нем зарыто, как
в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или
лежит оно, как золото
в недрах горы, и давно пора бы этому золоту быть ходячей монетой.
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я
лежал и не мог проводить на погост дорогого человека, а встал на ноги — первым делом пошёл на
могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог
в тоске. Звенит
в памяти голос его, оживают речи, а человека, который бы ласковую руку на голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало чужое, далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял за руку и поднимает. Гляжу — Титов.
Был ясный вечер, солнце закатывалось; кругом, около
могил, росла сочная, зеленая трава; недалеко
в шиповнике жужжала пчела; цветы и венки, оставленные на могилке Лизы после погребения детьми и Клавдией Петровной,
лежали тут же, с облетевшими наполовину листочками.
Как
лежит козак убит
В стороне немилой,
И ракита говорит
Над его
могилой!
«Что ты, что ты, дядя Буран! — говорю ему. — Нешто живому человеку
могилу роют? Мы тебя на амурскую сторону свезем, там на руках понесем… Бог с тобой». — «Нет уж, братец, — отвечает старик, — против своей судьбы не пойдешь, а уж мне судьба
лежать на этом острову, видно. Так пусть уж… чуяло сердце… Вот всю-то жизнь, почитай, все из Сибири
в Расею рвался, а теперь хоть бы на сибирской земле помереть, а не на этом острову проклятом…»
Приходит смерть, и люди ложатся
в могилы,
в темноте чащи, обращаясь головами туда, откуда — они верят — свет светит и
лежит страна, которую они ищут.
Здесь
лежат знаменитые витязи: совершились их подвиги; они успокоились
в могиле и ничем уже не должны отечеству, но отечество должно им вечною благодарностию.
О мечты! о волшебная власть
Возвышающей душу природы!
Пламя юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы —
Всё
в душе угнетенной моей
Пробудилось… но где же ты, сила?
Я проснулся ребенка слабей.
Знаю: день проваляюсь уныло,
Ночью буду микстуру глотать,
И пугать меня будет
могила,
Где
лежит моя бедная мать.
В эту ночь я хотел бы рыдать
На
могиле далекой,
Где
лежит моя бедная мать…
Такие сборища бывают на
могиле старца Арсения, пришедшего из Соловков вслед за шедшей по облакам Ша́рпанской иконой Богородицы; на
могиле старца Ефрема из рода смоленских дворян Потемкиных; на пепле Варлаама, огнем сожженного; на гробницах многоучительной матушки Голиндухи, матери Маргариты одинцовской, отца Никандрия, пустынника Илии, добрым подвигом подвизавшейся матери Фотинии, прозорливой старицы Феклы; а также на урочище «Смольянах», где
лежит двенадцать гранитных необделанных камней над двенадцатью попами, не восхотевшими Никоновых новин прияти [Гробница Арсения находится
в лесу, недалеко от уничтоженного
в 1853 году Шáрпанского скита, близ деревни Ларионова.
Ход поворотил направо. Там, за деревянной óгорожью,
в небольшой рощице, середь старых и новых
могил, возвышались два каменных надгробия. Под одним
лежала предшественница Манефы, мать Екатерина, под другим — мать Платонида,
в келье которой гордая красавица Матренушка стала смиренной старицей Манефой…
— Губить тебя?.. Не бойся… А знаешь ли, криводушный ты человек, почему тебе зла от меня не будет? — сказал Патап Максимыч, сев на кровать. — Знаешь ли ты это?.. Она, моя голубушка, на исходе души за тебя просила… Да… Не снесла ее душенька позору… Увидала, что от людей его не сокроешь —
в могилу пошла… А кто виноват?.. Кто ее погубил?.. А она-то, голубушка,
лежа на смертном одре, Христом Богом молила — волосом не трогать тебя.
— Дочка была у него старшая, Настей звали. Уж сколько времени прошло, как она
в могиле лежит, а все-таки и до сих пор вспомнить о ней приятно.
— Полно, Микеша, полно, родной ты мой, — с навернувшимися слезами молвил Патап Максимыч… — Не поминай! Было время, да уж нет его, была у меня любимая доченька,
в могиле теперь
лежит, голубушка… Не воротишь дней прошлых, Микеша… Полно ты меня сокрушать. Бог все к хорошему
в здешнем свете строит, ни коему человеку не понять благостных путей его. Про него-то что хотел говорить ты? Про певуна-то нашего, про посланника архиерейского?
А
в доме и по хозяйству все врознь поехало. Правду говорят старые люди: «Хозяин
лежит — весь дом
лежит, хозяин с постели — все на ногах». А тут приходится
лежать хозяину до той поры, как его
в могилу уложат.
Я, все я, верный раб Сидор Тимофеев, я его из
могилы унес, моим дыханьем отдышал! — закричал старик, начав колотить себя
в грудь, и вдруг подскочил к самому столу, на котором
лежал обезображенный мертвец, присел на корточки и зашамкал...
На острове низком, за крепкой оградой,
Омытой волнами Невы,
Во граде Петровом, давно уже ставшем
Столицею после Москвы,
Под сенью соборного храма,
в могиле,
Среди тишины гробовой.
Лежит государь, император России,
Сраженный злодейской рукой.
Сожжен, искалечен ужасным снарядом,
Лежит его царственный прах
С улыбкою горькой немого укора
На полуотверстых устах…
Только не торчи ты во фраке, с портфелем под мышкой, если желаешь, чтобы я спокойно
в могиле лежала.
И вот, сударь, ваше сиятельство, надел я на старости лет жалованный чекмень вашего дедушки — двадцать лет
в сундуке
лежал, думал я, что придется его только
в могилу надеть; вот, сударь, одел я и пояс черкесский, а жаловал мне этот пояс родитель ваш
в ту самую пору, как, женившись на вашей матушке, княгине Елене Васильевне, привез ее
в вотчину и
в первый раз охоту своей княгине изволил показывать: никто из наших не мог русака угнать, а сосед Иван Алексеич Рамиров уже совсем почти угонял, я поскакал, угнал русака и тем княжую честь перед молодой супругой сохранил…
Она спешит ставить над ее
могилой крест с надписью, чтобы
в окружающих и во всех присутствовавших на похоронах не возникло ни малейшего сомнения, что
в могиле лежит именно дворовая девушка Татьяна Берестова.
Часть
могилы была разрыта, и
в открытом гробу, крышка которого была тщательно положена около ямы,
лежал одетый
в саван мертвый Григорий Семенович.
Таким образом,
в то время, когда
в хоромах Строгановых происходило все описанное нами
в первой части нашего повествования, когда Антиповна называла боярина Семена Обноскова суженым и нареченным женихом Ксении Яковлевны Строгановой, а Семен Иоаникиевич послал с Яковом грамотку, перехваченную Ермаком Тимофеевичем, и отец и сын Обносковы
лежали уже
в сырой
могиле, где нашли наконец успокоение от нечеловеческих житейских мучений последних дней своей жизни.
Татьяну Берестову похоронили на кладбище, тоже расположенном при церкви, и над ее
могилой водрузили большой черный деревянный крест с белой надписью, просто гласившей с одной стороны креста: «Здесь
лежит тело рабы Божьей Татьяны Никитиной Берестовой», а с другой: «Упокой, Господи, душу ее
в селениях праведных».
День похорон княгини и княжны Полторацких встал
в ее памяти. Она идет за гробом княгини, а там,
в хвосте процессии, несут останки княжны Людмилы. Вот ее скромный гроб опускают
в могилу, и скоро земля, брошенная
в большинстве равнодушными руками, образует холмик, на который водружают деревянный крест. Безумная, ей показалось тогда, что все похоронено под этой земляной насыпью, под этим деревянным крестом с надписью: «Здесь
лежит тело Татьяны Берестовой».
Отправив письмо, граф Алексей Андреевич заперся
в своем кабинете и выходил оттуда лишь на
могилу своего «единственного верного друга», на которой подолгу горячо молился, ударяя себя
в грудь и целыми часами
лежа яичком на могильной плите.
По словам старика-отца, который
лежит давно уже
в могиле, — он умер во время производства формального следствия, — Петр любил и берег брата, как зеницу ока…