Кавказский пленник

Однажды, погружась в мечтанье,

Сидел он позднею порой;

На темном своде без сиянья

Бесцветный месяц молодой

Стоял, и луч дрожащий, бледный

Лежал на зелени холмов,

И тени шаткие дерев

Как призраки на крыше бедной

Черкесской сакли прилегли.

В ней огонек уже зажгли,

Краснея он в лампаде медной

Чуть освещал большой забор…

Всё спит: холмы, река и бор.

Но кто в ночной тени мелькает?

Кто легкой тенью меж кустов

Подходит ближе, чуть ступает,

Всё ближе… ближе… через ров

Идет бредучею стопою?..

Вдруг видит он перед собою:

С улыбкой жалости немой

Стоит черкешенка младая!

Дает заботливой рукой

Хлеб и кумыс прохладный свой,

Пред ним колена преклоняя.

И взор ее изобразил

Души порыв, как бы смятенной.

Но пищу принял русский пленный

И знаком ей благодарил.

И долго, долго, как немая,

Стояла дева молодая.

И взгляд как будто говорил:

«Утешь себя, невольник милый;

Еще не всё ты погубил».

И вздох не тяжкий, но унылый

В груди раздался молодой;

Потом чрез вал она крутой

Домой пошла тропою мшистой,

И скрылась вдруг в дали тенистой,

Как некий призрак гробовой.

И только девы покрывало

Еще очам вдали мелькало,

И долго, долго пленник мой

Смотрел ей вслед — она сокрылась.

Подумал он: но почему

Она к несчастью моему

С такою жалостью склонилась —

Он ночь всю не смыкал очей;

Уснул за час лишь пред зарей.

Четверту ночь к нему ходила

Она и пищу приносила;

Но пленник часто всё молчал,

Словам печальным не внимал;

Ах! сердце полное волнений

Чуждалось новых впечатлений;

Он не хотел ее любить.

И что за радости в чужбине,

В его плену, в его судьбине?

Не мог он прежнее забыть…

Хотел он благодарным быть,

Но сердце жаркое терялось

В его страдании немом,

И как в тумане зыбком, в нем

Без отголоска поглощалось!..

Оно и в шуме, и в тиши

Тревожит сон его души.

Всегда он с думою унылой

В ее блистающих очах

Встречает образ вечно милый.

В ее приветливых речах

Знакомые он слышит звуки…

И к призраку стремятся руки;

Он вспомнил всё — ее зовет…

Но вдруг очнулся. Ах! несчастный,

В какой он бездне здесь ужасной;

Уж жизнь его не расцветет.

Он гаснет, гаснет, увядает,

Как цвет прекрасный на заре;

Как пламень юный, потухает

На освященном алтаре!!!

Не понял он ее стремленья,

Ее печали и волненья;

Не думал он, чтобы она

Из жалости одной пришла,

Взглянувши на его мученья;

Не думал также, чтоб любовь

Точила сердце в ней и кровь;

И в страшном был недоуменье…

....................

Но в эту ночь ее он ждал…

Настала ночь уж роковая;

И сон от очей отгоняя,

В пещере пленник мой лежал.

Поднялся ветер той порою,

Качал во мраке дерева,

И свист его подобен вою —

Как воет полночью сова.

Сквозь листья дождик пробирался;

Вдали на тучах гром катался;

Блистая, молния струёй

Пещеру темну озаряла,

Где пленник бедный мой лежал,

Он весь промок и весь дрожал…

....................

Гроза по-малу утихала;

Лишь капала вода с дерев;

Кой-где потоки меж холмов

Струею мутною бежали

И в Терек с брызгами впадали.

Черкесов в темном поле нет…

И тучи врозь уж разбегают,

И кой-где звездочки мелькают;

Проглянет скоро лунный свет.

И вот над ним луна златая

На легком облаке всплыла;

И в верх небесного стекла,

По сводам голубым играя,

Блестящий шар свой провела.

Покрылись пеленой сребристой

Холмы, леса и луг с рекой.

Но кто печальною стопой

Идет один тропой гористой?

Она… с кинжалом и пилой; —

Зачем же ей кинжал булатный?

Ужель идет на подвиг ратный!

Ужель идет на тайный бой!..

Ах, нет! наполнена волнений,

Печальных дум и размышлений,

К пещере подошла она;

И голос раздался известный;

Очнулся пленник как от сна,

И в глубине пещеры тесной

Садятся… долго они там

Не смели воли дать словам…

Вдруг дева шагом осторожным

К нему вздохнувши подошла;

И руку взяв, с приветом нежным,

С горячим чувством, но мятежным,

Слова печальны начала:

«Ах! русский! русский! что с тобою!

Почто ты с жалостью немою,

Печален, хладен, молчалив,

На мой отчаянный призыв…

Еще имеешь в свете друга —

Еще не всё ты потерял…

Готова я часы досуга

С тобой делить. Но ты сказал,

Что любишь, русский, ты другую.

Ее бежит за мною тень,

И вот об чем, и ночь и день,

Я плачу, вот об чем тоскую!..

Забудь ее, готова я

С тобой бежать на край вселенной!

Забудь ее, люби меня,

Твоей подругой неизменной…»

Но пленник сердца своего

Не мог открыть в тоске глубокой,

И слезы девы черноокой

Души не трогали его…

«Так, русский, ты спасен! но прежде

Скажи мне: жить иль умереть?!!

Скажи, забыть ли о надежде?..

Иль слезы эти утереть?»

Тут вдруг поднялся он; блеснули

Его прелестные глаза,

И слезы крупные мелькнули

На них как светлая роса:

«Ах, нет! оставь восторг свой нежный,

Спасти меня не льстись надеждой;

Мне будет гробом эта степь;

Не на остатках, славных, бранных,

Но на костях моих изгнанных

Заржавит тягостная цепь!»

Он замолчал, она рыдала;

Но ободрилась, тихо встала,

Взяла пилу одной рукой,

Кинжал другою подавала.

И вот, под острою пилой

Скрыпит железо; распадает

Блистая цепь и чуть звенит.

Она его приподымает;

И так рыдая говорит:

«Да!.. пленник… ты меня забудешь…

Прости!.. прости же… навсегда;

Прости! Навек!.. Как счастлив будешь,

Ax!.. вспомни обо мне тогда…

Тогда!.. быть может, уж могилой

Желанной скрыта буду я;

Быть может… скажешь ты уныло:

Она любила и меня!..»

И девы бледные ланиты,

Почти потухшие глаза,

Смущенный лик, тоской убитый,

Не освежит одна слеза!..

И только рвутся вопли муки…

Она берет его за руки

И в поле темное спешит,

Где чрез утесы путь лежит.

Идут, идут; остановились,

Вздохнув, назад оборотились;

Но роковой ударил час…

Раздался выстрел — и как раз

Мой пленник падает. Не муку,

Но смерть изображает взор;

Кладет на сердце тихо руку…

Так медленно по скату гор,

На солнце искрами блистая,

Спадает глыба снеговая.

Как вместе с ним поражена,

Без чувства падает она;

Как будто пуля роковая

Одним ударом, в один миг,

Обеих вдруг сразила их.

....................

Но очи русского смыкает

Уж смерть холодною рукой;

Он вздох последний испускает,

И он уж там — и кровь рекой

Застыла в жилах охладевших;

В его руках оцепеневших

Еще кинжал блестя лежит;

В его всех чувствах онемевших

Навеки жизнь уж не горит,

Навеки радость не блестит.

Меж тем черкес, с улыбкой злобной,

Выходит из глуши дерев.

И волку хищному подобный,

Бросает взор… стоит… без слов,

Ногою гордой попирает

Убитого… увидел он,

Что тщетно потерял патрон;

И вновь чрез горы убегает.

Но вот она очнулась вдруг;

И ищет пленника очами.

Черкешенка! где, где твой друг…

Его уж нет.

Она слезами

Не может ужас выражать,

Не может крови омывать.

И взор ее как бы безумный

Порыв любви изобразил;

Она страдала. Ветер шумный

Свистя покров ее клубил!..

Встает… и скорыми шагами

Пошла с потупленной главой,

Через поляну — за холмами

Сокрылась вдруг в тени ночной.

Она уж к Тереку подходит;

Увы, зачем, зачем она

Так робко взором вкруг обводит,

Ужасной грустию полна?..

И долго на бегущи волны

Она глядит. И взор безмолвный

Блестит звездой в полночной тьме.

Она на каменной скале:

«О, русский! русский!!!» — восклицает.

Плеснули волны при луне,

Об берег брызнули оне!..

И дева с шумом исчезает.

Покров лишь белый выплывает,

Несется по глухим волнам:

Остаток грустный и печальный

Плывет, как саван погребальный,

И скрылся к каменным скалам.

Но кто убийца их жестокой?

Он был с седою бородой;

Не видя девы черноокой,

Сокрылся он в глуши лесной.

Увы! то был отец несчастный!

Быть может, он ее сгубил;

И тот свинец его опасный

Дочь вместе с пленником убил?

Не знает он, она сокрылась,

И с ночи той уж не явилась.

Черкес! где дочь твоя? глядишь,

Но уж ее не возвратишь!!.

Поутру труп оледенелый

Нашли на пенистых брегах.

Он хладен был, окостенелый;

Казалось, на ее устах

Остался голос прежней муки;

Казалось, жалостные звуки

Еще не смолкли на губах;

Узнали все. Но поздно было!

— Отец! убийца ты ее;

Где упование твое?

Терзайся век! живи уныло!..

Ее уж нет. — И за тобой

Повсюду призрак роковой.

Кто гроб ее тебе укажет?

Беги! ищи ее везде!!!..

«Где дочь моя?» и отзыв скажет:

Где?..