«Сколько из тех людей, — невольно подумалось Вихрову, — которых он за какие-нибудь три — четыре года знал молодыми, цветущими, здоровыми, теперь
лежало в могилах!»
Лена очень обрадовалась, узнав, что теперь подошла новая реформа и ее отца зовут опять туда, где родилась, где жила, где любила ее мать, где она
лежит в могиле… Лена думала, что она тоже будет жить там и после долгих лет, в которых, как в синей мреющей дали, мелькало что-то таинственное, как облако, яркое, как зарница, — ляжет рядом с матерью. Она дала слово умиравшей на Песках няне, что непременно привезет горсточку родной земли на ее могилу на Волковом кладбище.
Настя. Страшно, тетенька! (С криком). Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных дрогах… такие страшные!
Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я такая молоденькая.
Меня охватила на мгновение почти шумная радость, но — увы! — только на мгновение… Какой-то внутренний голос шептал мне зловеще: «Этого не было бы, если б княжна Джаваха не
лежала в могиле, потому что Нина была бы непременно первой». И острая боль потери мигом заглушила невинную радость…
Неточные совпадения
В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте [Аликанте — вино, названное по местности
в Испании.], какое существовало во время Кромвеля [Кромвель, Оливер (1599–1658) — вождь Английской буржуазной революции XVII века.], и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой
могилы,
в которой
лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.
А между тем он болезненно чувствовал, что
в нем зарыто, как
в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или
лежит оно, как золото
в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой.
Маленькая тропка повела нас
в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я увидел костер и около него три фигуры.
В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали
могилу, а рядом с нею на земле
лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
Старик, исхудалый и почернелый,
лежал в мундире на столе, насупив брови, будто сердился на меня; мы положили его
в гроб, а через два дня опустили
в могилу. С похорон мы воротились
в дом покойника; дети
в черных платьицах, обшитых плерезами, жались
в углу, больше удивленные и испуганные, чем огорченные; они шептались между собой и ходили на цыпочках. Не говоря ни одного слова, сидела Р., положив голову на руку, как будто что-то обдумывая.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на
могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами
в землю, пихнул он его с
могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».