Неточные совпадения
Клима подавляло обилие противоречий и упорство, с которым каждый из людей защищал свою
истину. Человек, одетый мужиком, строго и апостольски уверенно говорил о Толстом и двух ликах
Христа — церковном и народном, о Европе, которая погибает от избытка чувственности и нищеты духа, о заблуждениях науки, — науку он особенно презирал.
— Ну-с, а вы как бы ответили Понтию Пилату?
Христос не решился сказать: «Аз есмь
истина», а вы — вы сказали бы?
И потому чистая
Истина христианства была приспособлена к обыденной человеческой жизни и искажена, было исправлено дело
Христа, как говорит Великий Инквизитор у Достоевского.
В ню же меру мерите, возмерится и вам, восклицает защитник и в тот же миг выводит, что
Христос заповедал мерить в ту меру, в которую и вам отмеряют, — и это с трибуны
истины и здравых понятий!
Насчет же «
Христова лжеподобия» и того, что он не удостоил назвать
Христа Богом, а назвал лишь «распятым человеколюбцем», что «противно-де православию и не могло быть высказано с трибуны
истины и здравых понятий», — Фетюкович намекнул на «инсинуацию» и на то, что, собираясь сюда, он по крайней мере рассчитывал, что здешняя трибуна обеспечена от обвинений, «опасных для моей личности как гражданина и верноподданного…» Но при этих словах председатель осадил и его, и Фетюкович, поклонясь, закончил свой ответ, провожаемый всеобщим одобрительным говором залы.
Понимание Бога и Богочеловека-Христа как судьи и карателя есть лишь выражение человеческого состояния, человеческой тьмы и ограниченности, а не
истины о Боге и Богочеловеке-Христе.
Христианство есть эпоха отрицания греховного мира, смерти его с Христом-Искупителем, есть антитезис, и этим определяется кажущаяся односторонность и неполнота христианской
истины.
Претензия эта оправдывается тем, что
истина не мною выдумана и открыта, ибо я исповедую религию
Христа.
И все неудачи христианства в истории могут только подтверждать
истину о
Христе, могут лишь усилить любовь к Нему.
Истина о
Христе не доказывается силой человека, а скорее, его слабостью, так как
истина эта в том и заключается, что человек бессилен сам спастись и спасается через
Христа.
Путь
истины и есть путь свободы во
Христе, ибо Сын освобождает.
Это сознание, всегда покорное разуму малому и несогласное совершить мистический акт самоотречения, которым стяжается разум большой, утверждает одну сторону
истины и упускает другую ее сторону, оставляет раздельным то, в соединении чего вся тайна
Христова, не постигает претворения одной природы в другую.
На вопрос Степана о том, за что его ссылали, Чуев объяснил ему, что его ссылали за истинную веру
Христову, за то, что обманщики-попы духа тех людей не могут слышать, которые живут по Евангелию и их обличают. Когда же Степан спросил Чуева, в чем евангельский закон, Чуев разъяснил ему, что евангельский закон в том, чтобы не молиться рукотворенньм богам, а поклоняться в духе и
истине. И рассказал, как они эту настоящую веру от безногого портного узнали на дележке земли.
— Если бы веровали? — вскричал Шатов, не обратив ни малейшего внимания на просьбу. — Но не вы ли говорили мне, что если бы математически доказали вам, что
истина вне
Христа, то вы бы согласились лучше остаться со
Христом, нежели с
истиной? Говорили вы это? Говорили?
«Имею удовольствие препроводить Вам при сем жития святых и книгу Фомы Кемпийского «О подражании
Христу». Читайте все сие со вниманием: тут Вы найдете вехи, поставленные нам на пути к будущей жизни, о которой Вы теперь болеете Вашей юной душой. Еще посылаю Вам книгу, на русском языке, Сен-Мартена об
истине и заблуждениях. Перевод очень верный. Если что будет затруднять Вас в понимании, спрашивайте меня. Может быть, при моей душевной готовности помогать Вам, я и сумею растолковать».
Предполагалось, что учение
Христа передается людям не как всякая другая
истина, а особенным, сверхъестественным способом, так что истинность понимания учения доказывается не соответственностью передаваемого с требованиями разума и всей природы человека, а чудесностью передачи, служащей непререкаемым доказательством истинности понимания. Возникло это предположение из непонимания, и последствием его была невозможность понимания.
Мы должны анализировать его слова с уважением к ним, но в духе критицизма, ищущего
истины» и т.д.
Христос и рад бы сказать хорошо, но он не умел выражаться так точно и ясно, как мы, в духе критицизма, и потому поправим его.
Целым рядом рассуждений и текстов доказав то, что с религией, основанной на миролюбии и благоволении к людям, несовместима война, т. е. калечение и убийство людей, квакеры утверждают и доказывают, что ничто столько не содействовало затемнению
Христовой истины в глазах язычников и не мешало распространению христианства в мире, как непризнание этой заповеди людьми, именовавшими себя христианами, — как разрешение для христиан войны и насилия.
Ведь стоит только человеку нашего времени купить за 3 копейки Евангелие и прочесть ясные, не подлежащие перетолкованию слова
Христа к самарянке о том, что отцу нужны поклонники не в Иерусалиме, не на той горе и не на этой, а поклонники в духе и
истине, или слова о том, что молиться христианин должен не как язычник в храмах и на виду, а тайно, т. e. в своей клети, или что ученик
Христа никого не должен называть отцом или учителем, стоит только прочесть эти слова, чтобы убедиться, что никакие духовные пастыри, называющиеся учителями в противоположность учению
Христа и спорящие между собою, не составляют никакого авторитета и что то, чему нас учат церковники, не есть христианство.
Так что по учению этому все основатели религий, как Моисей и пророки, Конфуций, Лao-дзи, Будда,
Христос и другие проповедовали свои учения, а последователи их принимали их не потому, что они любили
истину, уясняли ее себе и исповедовали, а потому, что политические, социальные и, главное, экономические условия тех народов, среди которых появились и распространялись эти учения, были благоприятны для проявления и распространения их.
Вместо всяких правил прежних исповеданий, учение это выставляло только образец внутреннего совершенства,
истины и любви в лице
Христа и последствия этого внутреннего совершенства, достигаемого людьми, — внешнего совершенства, предсказанного пророками, — царства божия, при котором все люди разучатся враждовать, будут все научены богом и соединены любовью и лев будет лежать с ягненком.
По учению
Христа человек, который видит смысл жизни в той области, в которой она несвободна, в области последствий, т. е. поступков, не имеет истинной жизни. Истинную жизнь, по христианскому учению, имеет только тот, кто перенес свою жизнь в ту область, в которой она свободна, — в область причин, т. е. познания и признания открывающейся
истины, исповедания ее, и потому неизбежно следующего, — как воз за лошадью, исполнения ее.
Нет по этому учению поступков, которые бы могли оправдать человека, сделать его праведным, есть только влекущий к себе сердца образец
истины для внутреннего совершенства в лице
Христа, а для внешнего — в осуществлении царства божия.
— Путь,
истина и жизнь — это
Христос.
— И с мудрецами храма, — говорил Ларион, — как дитя, беседовал
Христос, оттого и показался им выше их в простой мудрости своей. Ты, Мотя, помни это и старайся сохранить в душе детское твоё во всю жизнь, ибо в нём —
истина!
Пресвятая Богородица,
Где спала, почивала?
В городе Ерусалиме,
За божьим престолом,
Где Исус
ХристосНесет сосуды:
Кровь и руда льется
И снется (?) и вьется.
Кто эту молитву знает,
Трижды в день читает, —
Спасен бывает. —
Первое дерево кипарисово,
Второе дерево
истина,
Третье дерево вишнево. —
От воды и от потопу,
От огня — от пламя,
От лихова человека,
От напрасной смерти.
Николай Иванович. Да кто же гордый: я ли, который считаю, что я такой же человек, как все, и который поэтому должен жить, как все, своими трудами, в такой же нужде, как и его братья, — или те, которые считают себя особенными людьми, священными, знающими всю
истину и не могущими заблуждаться и по-своему толкующими слова
Христа?
Николай Иванович. Где же разногласия: то, что дважды два четыре, и что другому не надо делать, чего себе не хочешь, и что всему есть причина и тому подобные
истины, мы признаем все, потому что все они согласны с нашим разумом. А вот то, что бог открылся на горе Синае Моисею, или что Будда улетел на солнечном луче, или что Магомет летал на небо, и
Христос улетел туда же, в этих и тому подобных делах мы все врозь.
Священник. Нет, мы не врозь все, кто в
истине; мы все соединены в одну веру в бога,
Христа.
Да, бог так же близок к нам, как он близок был тогда ко
Христу, и так же готов открыть
истину каждому из нас, кто только захочет всей своей жизнью служить ему.
Начиная от Сократа до
Христа и от
Христа вплоть до тех людей, которые из века в век умирают за
истину, все мученики веры доказывают неправду этого рабского учения и громко говорят нам: «Мы тоже любили жизнь и всех людей, которыми жизнь наша была красна и которые умоляли нас прекратить борьбу.
Заповедь о любви показывает два пути: путь
истины, путь
Христов, добра — путь жизни, и другой путь: путь обмана, путь лицемерия — путь смерти. И пусть страшно отречься от всякой защиты себя насилием, но мы знаем, что в этом отречении дорога спасения.
Если бы
Христос не отступал от того учения, которое тогда считалось
истиной, мы бы не знали его великого учения.
А для того, чтобы богатому любить не словом или языком, а делом и
истиной, надо давать просящему, как сказал
Христос. А если давать просящему, то как бы много имения ни было у человека, он скоро перестанет быть богат. А как только перестанет быть богат, так и случится с ним то самое, что
Христос сказал богатому юноше, то есть не будет уже того, что мешало богатому юноше идти за ним.
«Соблазнам должно прийти в мир», — сказал
Христос. Я думаю, что смысл этого изречения тот, что познание
истины недостаточно для того, чтобы отвратить людей от зла и привлечь к добру. Для того, чтобы большинство людей узнало
истину, им необходимо, благодаря грехам, соблазнам и суевериям, быть доведенными до последней степени заблуждения и вытекающего из заблуждения страдания.
Если бы мы только твердо держались того, чтобы соединяться с людьми в том, в чем мы согласны с ними, и не требовать от них согласия с тем, с чем они несогласны, мы бы были гораздо ближе к
Христу, чем те люди, которые, называя себя христианами, во имя
Христа отделяют себя от людей других вер, требуя от них согласия с тем, что ими считается
истиной.
Из понятия кафоличности (соответствующего и непреложному обетованию: «где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди их» [Мф. 18:20.], а, стало быть, в них почиет и ум
Христов, т. е. сама
истина) следует, что внешний масштаб соборности имеет значение скорее для признания
истины, чем для ее нахождения: вселенский собор, притом не по имени только, но реально, возможен и теперь нисколько не меньше, чем прежде.
Истина в божественном своем бытии есть и «Путь и Живот» [Слова Иисуса
Христа: «Я есмь путь и
истина и жизнь» (Ин. 14:6).].
Неотвязная мысль, где же всемирная
истина, неискаженная
Христова церковь, мучительно тяготила Кислова.
И с того часа он ровно переродился, стало у него на душе легко и радостно. Тут впервые понял он, что значат слова любимого ученика
Христова: «Бог любы есть». «Вот она где истина-то, — подумал Герасим, — вот она где правая-то вера, а в странстве да в отреченье от людей и от мира навряд ли есть спасенье… Вздор один, ложь. А кто отец лжи?.. Дьявол. Он это все выдумал ради обольщенья людей… А они сдуру-то верят ему, врагу Божию!..»
Когда Ориген сказал, что
Христос останется на кресте и Голгофа продолжится до тех пор, пока хоть одно существо останется в аду, он выразил вечную
истину.
Это ставит проблему воплощения
Христовой истины и правды в жизни человечества, в человеческой культуре и обществе.
«Неужели, — пишет он Черткову, — так и придется мне умереть, не прожив хоть один год вне того сумасшедшего, безнравственного дома, в котором я теперь вынужден страдать каждый час, не прожив хоть одного года по-человечески разумно, т. е. в деревне, не на барском дворе, а в избе среди трудящихся, с ними вместе трудясь по мере своих сил и способностей, обмениваясь трудами, питаясь и одеваясь, как они, и смело без стыда говоря всем ту
Христову истину, которую знаю».
Эта прикровенность
Христа и Его
Истины художественно действует особенно сильно.
И рационалист Гарнак по глубокому своему чувству склоняется перед абсолютностью евангельской
истины не менее, чем католики и православные, хотя и нет в нем сознания того, кто был
Христос.
И все же в откровении христианском
истина о божественности человека есть лишь обратная сторона
истины о человечности
Христа.
Они слишком живо чувствовали совершенное Им дело спасения людей, и это необъятно-величественное дело как бы заслонило собою в их религиозном сознании все другие
истины веры, так что они знали и хотели знать одного только
Христа, распятого и прославленного и прославляющего других в Своем вечном царстве.
Христос должен явиться человеку на свободных путях его, как последняя свобода, свобода в
Истине.
Для него не было
Истины вне
Христа.
Шатов говорит Ставрогину: «Не вы ли говорили мне, что если бы математически доказали вам, что
истина вне
Христа, то вы бы согласились лучше остаться со
Христом, нежели с
Истиной?» Слова, принадлежащие Ставрогину, могли бы быть сказаны самим Достоевским и, наверное, не раз им говорились.