Неточные совпадения
Казаки всё это видели, только ни один не спустился меня
искать: они, верно, думали, что я убился до
смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня.
О
смерти он раньше не удосуживался подумать, так как исключительно был занят рождением и в нем
искал спасение от всего.
Судьбе и этого было мало. Зачем в самом деле так долго зажилась старушка мать? Видела конец ссылки, видела своих детей во всей красоте юности, во всем блеске таланта, чего было жить еще! Кто дорожит счастием, тот должен
искать ранней
смерти. Хронического счастья так же нет, как нетающего льда.
Пускай потом картина Рафаэля окажется доморощенной мазней, а колье — бутылочного стекла, покупатель все равно идет опять на Сухаревку в тех же мечтах и до самой
смерти будет
искать «на грош пятаков».
Как и зачем он тут появился? Еще полчаса перед тем он выбежал, как полоумный, из дому, бродил несколько времени по улицам, случайно очутился на пожаре и бросился в огонь не погибающую, кажется, спасать, а
искать там своей
смерти: так, видно, много прелести и наслаждения принесло ему брачное ложе.
Напрасно вы будете
искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к
смерти, решимости; — ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида, и звуков с Северной стороны.
Вправду ли Иоанн не ведал о
смерти Серебряного или притворился, что не ведает, чтоб этим показать, как мало он дорожит теми, кто не
ищет его милости, бог весть! Если же в самом деле он только теперь узнал о его участи, то пожалел ли о нем или нет, это также трудно решить; только на лице Иоанна не написалось сожаления. Он, по-видимому, остался так же равнодушен, как и до полученного им ответа.
Я
искала счастья — и найду, быть может,
смерть.
На этот раз, впрочем, было из чего суетиться. Вчуже забирал страх при виде живых людей, которые, можно сказать, на ниточке висели от
смерти: местами вода, успевшая уже затопить во время дня половину реки, доходила им до колен; местами приводилось им обходить проруби или перескакивать через широкие трещины, поминутно преграждавшие путь. Дороги нечего было
искать: ее вовсе не было видно; следовало идти на авось: где лед держит пока ногу, туда и ступай.
— Сам молчи! А я поговорю… Я вот смотрю на вас, — жрёте вы, пьёте, обманываете друг друга… никого не любите… чего вам надо? Я — порядочной жизни
искал, чистой… нигде её нет! Только сам испортился… Хорошему человеку нельзя с вами жить. Вы хороших людей до
смерти забиваете… Я вот — злой, сильный, да и то среди вас — как слабая кошка среди крыс в тёмном погребе… Вы — везде… и судите, и рядите, и законы ставите… Гады однако вы…
— Скоро околею… Ноги отнимаются… а отнимутся — нельзя буде корму
искать… тогда мне
смерть…
И, решив, уже не думал о решенном, а только
искал пути; и действовал так настойчиво, осторожно и умно, что добрался-таки до комитета — и только воля других, чуждых, почти незнакомых людей отклонила его от убийства и
смерти: спастись Саша не думал и даже не хотел.
Он никогда не думал о том, что такое
смерть, и образа для него
смерть не имела, — но теперь он почувствовал ясно, увидел, ощутил, что она вошла в камеру и
ищет его, шаря руками. И, спасаясь, он начал бегать по камере.
Я оскорблять Жуана не намерен.
Но… я сейчас с Октавьо говорил.
Узнав из уст моих, что для него
Надежды нет, хотел он удалиться,
Искать хотел он
смерти где-нибудь.
Я удержал его — он был нам другом, —
Я упросил его остаться с нами —
Он здесь. Судьбе тяжелой он покорен.
Но рана сердца глубока. Ты, Анна,
Была к нему не без участья прежде.
Он в горести, и много облегчило б
Его твое приветливое слово…
Скажи, согласна, ль ты его принять?
О мой отец! Могу ли я еще
Назвать вас этим именем священным?
Прощайте, дон Альвар. Скажите ей,
Что я иду — куда? И сам не знаю!
Иду я дале, дале от нее.
Забыть ее я не могу, но
смертиМогу
искать. Прощайте, дон Альвар!
Жалко стало мне человеческого лица, былой его красоты, сел я на лавку и заплакал над собою, как ребёнок обиженный, а после слёз петля явилась стыдным делом, насмешкой надо мной. Обозлился я, сорвал её и швырнул угол.
Смерть — тоже загадка, а я — разрешение жизни
искал.
Он
искал своего прежнего привычного страха
смерти и не находил его. Где она? Какая
смерть? Страха никакого не было, потому что и
смерти не было.
— Неужели
смерть?» Опять на него нашел ужас, он запыхался, нагнулся, стал
искать спичек, надавил локтем на тумбочку.
Он еще и сам не знал, что собственно он теперь сделает с Павлом Павловичем: убьет ли его за что-то или просто
ищет его, чтобы сообщить о
смерти дочери и о необходимости его содействия при погребении?
Я жить спешил в былые годы,
Искал волнений и тревог,
Законы мудрые природы
Я безрассудно пренебрег.
Что ж вышло? Право смех и жалость!
Сковала душу мне усталость,
А сожаленье день и ночь
Твердит о прошлом. Чем помочь!
Назад не возвратят усилья.
Так в клетке молодой орел,
Глядя на горы и на дол,
Напрасно не подъемлет крылья —
Кровавой пищи не клюет,
Сидит, молчит и
смерти ждет.
Козел продолжал ползать на коленях от одного мужика к другому. От ужаса близкой и жестокой
смерти он уже перешел к блаженной радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся лицу. Он хватал, не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые руки, чьи-то вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с горящими глазами. Он не отрывался от страшного лица Бузыги,
ища и боясь его взгляда.
Ананий Яковлев. Не жизни, судырь, я тамотка
искать ходил, а
смерти чаял: не растерзают ли, по крайности, думал, хотя звери лесные… от суда человеческого можно убежать и спрятаться, а от божьего некуда!
Приходит
смерть, и люди ложатся в могилы, в темноте чащи, обращаясь головами туда, откуда — они верят — свет светит и лежит страна, которую они
ищут.
Александр Знаменитый с веселием спешил на ратное поле, с видом горести возвращался; он предвидел неминуемое бедствие отечества,
искал только славной
смерти и нашел ее среди московской дружины.
Как иногда мужики миром починяют дорогу, так и все мы сообща, миром,
искали бы правды и смысла жизни, и — я уверен в этом — правда была бы открыта очень скоро, человек избавился бы от этого постоянного мучительного, угнетающего страха
смерти, и даже от самой
смерти.
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за
смерть платящий
смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен
смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет,
искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
Как у старого дó
смерти душа не вынута, так у молода до свадьбы сердце не запечатано, оттого повсюду Морковкин искал-поискивал ответного сердца девичья.
Но, спрашивая, он уже знал, какой Николай стоит перед ним. Важность исчезла с его лица, и оно стало бледно страшной старческой бледностью, похожей на
смерть, и руки поднялись к груди, откуда внезапно вышел весь воздух. Следующим порывистым движением обе руки обняли Николая, и седая холеная борода прикоснулась к черной мокрой бородке, и старческие, отвыкшие целовать губы
искали молодых свежих губ и с ненасытной жадностью впивались в них.
Человек от рождения и до
смерти хочет себе добра, и то, чего он хочет, то и дано ему, если он его
ищет там, где оно есть: в любви к богу и людям.
Оставьте эту надежду, если когда-либо вы и были так легкомысленны, что имели ее. Вы выпьете чашу до последней капли. Вас возьмут, как воров; против вас будут
искать ложных свидетельств, а на то, которое вы сами о себе дадите, подымется крик: он богохульствует! И судьи скажут: он достоин
смерти. Когда это случится, радуйтесь: это последнее знамение, — знамение того, что вы сделали настоящее, нужное дело.
Это было отчаянное, но единственное средство спасения, которое уже не раз избавляло Кожиёна от
смерти на рогах чудовища. Как он, бывало, заляжет у быка между рог, так тот его носит на голове, пока измается, и тогда сбросит его на землю, а сам убежит, а Кожиён после выспится, чувствует себя как после качки на море и «кунежнтся» —
ищет, чтобы его пожалели: «Преставьте, — просит, — меня либо к матери божией — она мне заступница, либо пойдемте в кабак — мне целовальник в долг даст».
Верит человек — он живой; не верит — мертвый; колеблется и
ищет — стоит между жизнью и
смертью.
Однажды Конфуция спросили: «Как надо служить духам, и что такое
смерть?» Мудрец ответил: «Когда не умеют служить людям, то где же уметь служить духам. Когда еще не знают, что такое жизнь, то где же знать, что такое
смерть». Удивительная мысль эта близка и родна душе Толстого. Разрешения загадки
смерти он все время
ищет в разрешении загадки жизни.
Его одноплеменники
искали его
смерти, бросили его на произвол судьбы, а эти люди спасли его, вылечили и одели.
Месяцев пять спустя после убийства и ряда
смертей, заключивших историю больших, но неудавшихся замыслов Горданова и Глафиры, часов в одиннадцать утра раннего великопостного дня, по одной из больших улиц Петербурга шла довольно скорыми шагами молодая женщина в черной атласной шубе и черной шляпе. Она часто останавливалась против надписей об отдающихся внаймы квартирах, читала их и опять, опустив на лицо вуаль, шла далее. Очевидно, она
искала наемной квартиры и не находила такой, какая ей была нужна.
И когда человеческая душа готова
искать избавления от ужаса ада в
смерти, она думает о
смерти, которая кончится и будет концом всего, а не о
смерти бесконечной.
И когда этот ужас овладел человеческой душой, человек готов
искать спасения от ада в
смерти, в вечной
смерти.
В мистериях
искал древний грек окончательной победы над
смертью и приобщения к подлинному бессмертию.
Сражался я,
искал я
смерти,
Но остался жив…
— Люблю я эти споры! Мысль жива — работает и
ищет… А как несколько-то лет назад: все вопросы решены, все распределено по ящичкам, на ящички наклеены марксистские ярлыки. Сиди да любуйся. Ведь это — гибель для учения,
смерть!.. Только и оставалось что спорить с народниками; друг с другом не о чем было и говорить…
— Я тебе это говорю! Не то что уж любви в тебе нет… Жалости простой! Да я и не хочу, чтобы меня жалели… И бояться нечего за меня:
смерти больше
искать не стану… Помраченье прошло!.. Все, все предатели!
«Не бороться с другими за свое личное благо, не
искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться
смерти! Да это невозможно, да это отречение от всей жизни! И как же я отрекусь от личности, когда я чувствую требования моей личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.
— Теперь только и остается. Отказался от
смерти, приходится что-нибудь
поискать в жизни.
Но одна, убирая письменный стол мужа, неохотно смотрела на портрет; раз только, задумавшись, с метелкою в руке, больше получаса вглядывалась в глаза и губы Елены Дмитриевны, словно изучала их или чего-то
искала. Потом с легким вздохом принялась за уборку: одно Таисия знала твердо — что и на пытке, и на самом Страшном суде не выдаст она тайну о
смерти матери.
— Чего ты
ищешь тут, негодяй!.. Ты хочешь
смерти Гладких, но ты ошибся комнатами… Ты тут у Татьяны Петровны Толстых… Она, слава Богу, не одна и небеззащитна… Я здесь, чтобы защитить ее от такого дикого животного, как ты… Если поступить справедливо, то тебя следует предать суду, но в память твоей матери, которая была добрая и честная женщина, я прощаю тебя и даю тебе время исправиться… Но чтобы нога твоя не приближалась более к высокому дому… А теперь… вон…
Оставшись на восемнадцатом году после
смерти матери и отъезда сестры в Голштинию, она без руководителей, во всем блеске красоты необыкновенной, получившая в наследие от родителей страстную натуру, от природы одаренная добрым и нежным сердцем, кое-как или, вернее, вовсе невоспитанная, среди грубых нравов, испорченных еще лоском обманчивого полуобразования, бывшая предметом постоянных подозрений и недоверия со стороны двора, цесаревна видела ежедневно, как ее избегали и даже нередко от нее отворачивались сильные мира сего, и поневоле
искала себе собеседников и утешителей между меньшей братией.
«Вот кого
искали ливонцы, — подумали про себя Чурчила, Иван и Дмитрий. — Под щитом неба прошел он невредимо сквозь тысячу
смертей! Это «русский, это «брат, это «земляк наш!»
Теперь на закате дней своих они с завистью взирают, как возвеличиваются путем печати имена их бесчисленных родственников и знакомых, некогда административных деятелей, теперь сошедших уже в могилу, — тех самых, на которых они некогда доносили; с завистью взирают, как время от времени появляются в журналах записки, письма и мемуары этих родственников, с болью в сердце чувствуют, что им, баклушникам, никогда не достичь этой чести и что их записки и письма после их
смерти не попадут ни на какую потребу, кроме оклейки стен и на тюрюки мелочной лавочки, а потому и
ищут возможности опубликовать эти записки еще при своей жизни.
«Вот кого
искали ливонцы! — подумал про себя Чурчило, Иван и Димитрий. — Под щитом неба прошел он невредимо сквозь тысячу
смертей! Это русский, это брат, это земляк наш!»
— Делай как знаешь, только от
смерти ее вызволь… Отец и мать чай есть, убиваются,
искать будут.