Неточные совпадения
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел
ехать к баракам. От бараков ему уже были видны море
экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что
в то время, как он входил
в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого
в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Из благословенья образом ничего не вышло. Степан Аркадьич стал
в комически-торжественную позу рядом с женою; взял образ и, велев Левину кланяться
в землю, благословил его с доброю и насмешливою улыбкой и поцеловал его троекратно; то же сделала и Дарья Александровна и тотчас же заспешила
ехать и опять запуталась
в предначертаниях движения
экипажей.
Когда
экипаж остановился, верховые
поехали шагом. Впереди
ехала Анна рядом с Весловским. Анна
ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая голова ее с выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия
в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы
в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться
в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге,
ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их
экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело.
В это время, когда
экипаж был таким образом остановлен, Селифан и Петрушка, набожно снявши шляпу, рассматривали, кто, как,
в чем и на чем
ехал, считая числом, сколько было всех и пеших и ехавших, а барин, приказавши им не признаваться и не кланяться никому из знакомых лакеев, тоже принялся рассматривать робко сквозь стеклышка, находившиеся
в кожаных занавесках: за гробом шли, снявши шляпы, все чиновники.
Из облака радужной пыли выехал бородатый извозчик, товарищи сели
в экипаж и через несколько минут
ехали по улице города, близко к панели. Клим рассматривал людей; толстых здесь больше, чем
в Петербурге, и толстые, несмотря на их бороды, были похожи на баб.
Самгин привычно отметил, что зрители делятся на три группы: одни возмущены и напуганы, другие чем-то довольны, злорадствуют, большинство осторожно молчит и уже многие поспешно отходят прочь, — приехала полиция: маленький пристав, остроносый, с черными усами на желтом нездоровом лице, двое околоточных и штатский — толстый,
в круглых очках,
в котелке; скакали четверо конных полицейских,
ехали еще два
экипажа, и пристав уже покрикивал, расталкивая зрителей...
— Выдумал тарантас! До границы мы
поедем в почтовом
экипаже или на пароходе до Любека, как будет удобнее; а там во многих местах железные дороги есть.
На шестой Ольга сказала ему, чтоб он пришел
в такой-то магазин, что она будет там, а потом он может проводить ее до дома пешком, а
экипаж будет
ехать сзади.
Губернатор ласково хлопнул рукой по его ладони и повел к себе, показал
экипаж, удобный и покойный, — сказал, что и кухня
поедет за ним, и карты захватит. «
В пикет будем сражаться, — прибавил он, — и мне веселее
ехать, чем с одним секретарем, которому много будет дела».
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На последней станции все горы; но я
ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но
в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда
экипаж остановится у следующей станции.
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих на вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят
в дохах из собачьей шерсти,
в щегольских шапках. Тут
ехал приискатель с семейством,
в двух
экипажах, да я — и всем доставало лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали: бегут ли за нами еще подводы?
— «А вот отдохните здесь, теперь три часа,
в четыре подадут обед: обедайте, если хотите, а после я тотчас велю закладывать
экипажи, пораньше, для вас, и вы
поедете кататься.
Барон, Посьет и Гошкевич
поехали верхом, а мы
в экипажах.
Вдруг раздался с колокольни ближайшего монастыря благовест, и все —
экипажи, пешеходы — мгновенно стало и оцепенело. Мужчины сняли шляпы, женщины стали креститься, многие тагалки преклонили колени. Только два англичанина или американца промчались
в коляске
в кругу, не снимая шляп. Через минуту все двинулось опять. Это «Angelus». Мы объехали раз пять площадь. Стало темно; многие разъезжались. Мы
поехали на Эскольту есть сорбетто, то есть мороженое.
Мы
ехали около часа, как вдруг наши кучера,
в одном месте, с дороги бросились и потащили лошадей и
экипаж в кусты. «Куда это? уж не тигр ли встретился?» — «Нет, это аллея, ведущая к даче Вампоа».
Мы въехали
в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост
поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от
экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались
в ряды
экипажей.
Здесь делают также карты, то есть дорожные капские
экипажи,
в каких и мы
ехали. Я видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил себе новый карт, кажется, за сорок фунтов. Тот,
в котором мы
ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь на косогоре. Однако ж он
в новом нас не повез.
Погода переменилась. Шел клочьями спорый снег и уже засыпал дорогу, и крышу, и деревья сада, и подъезд, и верх пролетки, и спину лошади. У англичанина был свой
экипаж, и Нехлюдов велел кучеру англичанина
ехать в острог, сел один
в свою пролетку и с тяжелым чувством исполнения неприятного долга
поехал за ним
в мягкой, трудно катившейся по снегу пролетке.
Веревкин испытывал именно такое поэтическое настроение, когда
ехал с Василием Назарычем неизвестно куда. Старик сидел
в углу
экипажа и все время сосал сигару. Только раз он спросил Веревкина...
Десять раз выбегал я
в сени из спальни, чтоб прислушаться, не
едет ли издали
экипаж: все было тихо, едва-едва утренний ветер шелестил
в саду,
в теплом июньском воздухе; птицы начинали петь, алая заря слегка подкрашивала лист, и я снова торопился
в спальню, теребил добрую Прасковью Андреевну глупыми вопросами, судорожно жал руки Наташе, не знал, что делать, дрожал и был
в жару… но вот дрожки простучали по мосту через Лыбедь, — слава богу, вовремя!
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня
в своем
экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что
еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал
в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Из переулка поворачивал на такой же, как и наша, косматой лошаденке странный
экипаж. Действительно, какая-то гитара на колесах. А впереди — сиденье для кучера. На этой «гитаре»
ехали купчиха
в салопе с куньим воротником, лицом и ногами
в левую сторону, и чиновник
в фуражке с кокардой, с портфелем, повернутый весь
в правую сторону, к нам лицом.
На окраинах существовал особый промысел.
В дождливую погоду, особенно осенью, немощеный переулок представлял собой вязкое болото, покрытое лужами, и надо меж них уметь лавировать, знать фарватер улицы. Мальчишки всегда дежурили на улице. Это лоцманы. Когда
едет богатый
экипаж — тут ему и беда.
Эта местность особенно славилась своими пиратами. «Молодые»
ехали с визитом к жившему
в этом переулке богатому и скупому родственнику и поразили местное население невиданным
экипажем на дорогой паре лошадей под голубой шелковой сеткой. Глаза у пиратов сразу разгорелись на добычу.
Скитники на брезгу уже
ехали дальше. Свои лесные сани они оставили у доброхота Василия, а у него взамен взяли обыкновенные пошевни, с отводами и подкованными полозьями. Теперь уж на раскатах
экипаж не валился набок, и старики переглядывались. Надо полагать, он отстал. Побился-побился и бросил. Впрочем, теперь другие интересы и картины захватывали их. По дороге то и дело попадались пешеходы, истомленные, худые, оборванные, с отупевшим от истомы взглядом. Это брели из голодавших деревень
в Кукарский завод.
У Штоффа была уже своя выездная лошадь, на которой они и отправились
в думу. Галактион опять начал испытывать смущение. С чего он-то
едет в думу? Там все свои соберутся, а он для всех чужой. Оставалось положиться на опытность Штоффа. Новая дума помещалась рядом с полицией. Это было новое двухэтажное здание, еще не оштукатуренное. У подъезда стояло несколько хозяйских
экипажей.
Канун первого мая для Фотьянки прошел
в каком-то чаду. Вся деревня поднялась на ноги с раннего утра, а из Балчуговского завода так и подваливала одна партия за другой. Золотопромышленники
ехали отдельно
в своих
экипажах парами. Около обеда вокруг кабака Фролки вырос целый табор. Кишкин толкался на народе и прислушивался, о чем галдят.
Мать с бабушкой сидели на крыльце, и мы
поехали в совершенной тишине; все молчали, но только съехали со двора, как на всех
экипажах начался веселый говор, превратившийся потом
в громкую болтовню и хохот; когда же отъехали от дому с версту, девушки и женщины запели песни, и сама тетушка им подтягивала.
Снова поданы два
экипажа к крыльцу петровского дома: один — карета,
в которую садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная и сам приказчик Яков, на козлах; другой — бричка,
в которой
едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.
Часу
в одиннадцатом, однако, он велел заложить
экипаж и
поехал в город.
С тем же серьезным лицом, как и вчера, она села
в экипаж и начала приказывать кучеру, куда
ехать: «Направо, налево!» — говорила она повелительным голосом.
— Что это за госпожа?.. — сказала она, пожимая плечами, когда они сели
в экипаж, чтобы
ехать домой.
Когда они
поехали обратно, вечерний туман спускался уже на землю.
В Москве их встретили пыль, удушливый воздух и стук
экипажей. Вихров при прощании крепко обнял приятеля и почти с нежностью поцеловал его: он очень хорошо понимал, что расстается с одним из честнейших и поэтичнейших людей, каких когда-либо ему придется встретить
в жизни.
Причащался, исповедывался перед тем, ей-богу, что смеху было, — с своим, знаете, желтым воротником и саблишкой сел он, наконец,
в свой
экипаж, — им эти желтые воротники на смех, надо быть, даны были;
поехали мы, а он все охает: «Ах, как бы с командой не разъехаться!» — команду-то, значит, вперед послал.
Мари вся покраснела, и надо полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что
в первый же раз, как та
поехала с Павлом
в одном
экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей, и
в таком случае Имплевы провожали ее
в своем
экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), —
в первый же раз, как они таким образом
поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его...
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли
в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев
в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот
ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
Сев
в экипаж, Александра Григорьевна пригласила с собой
ехать и Захаревских: они пришли
в церковь пешком.
Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговорить его
ехать. Московский поезд отправлялся ровно
в двенадцать. Оставался один час. Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как последний раз взглянула на него. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо, бросилась назад
в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого
экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
Часу
в первом усмотрено было по дороге первое облако пыли, предвещавшее
экипаж. Девки засовались, дом наполнился криками:"
Едут!
едут!"Петенька, на палочке верхом, выехал на крыльцо и во все горло драл какую-то вновь сочиненную им галиматью:"Пати-маля, маля-тата-бум-бум!"
Генерал
ехал в следующем
экипаже, вместе с Ниной Леонтьевной; за ним летела тройка, имевшая счастье везти самого m-r Чарльза, который теперь
ехал в сопровождении собственного лакея.
Губернатор,
поехавши в губернию по ревизии, вынужден был на одном перевозе прождать целых два часа, а через один мост переходить пешком, покуда
экипаж переезжал вброд: это уж не заря, не солнце, а факт.
Молодой смотритель находился некоторое время
в раздумье:
ехать ли ему
в таком
экипаже, или нет? Но делать нечего, — другого взять было негде. Он сделал насмешливую гримасу и сел, велев себя везти к городничему, который жил
в присутственных местах.
Белавин между тем, позвав человека, велел, чтоб подавали
экипаж, намереваясь часа два походить по Невскому, а потом
ехать в английский клуб обедать.
Уезжал я обычно
в зимовники на паре
в легком
экипаже,
ехал не торопясь, имея всегда
в тележке кулек бубликов или булок, и раздавал их встречным пешеходам.
Аггей Никитич, с своей стороны, тоже находил совершенно неприличным
ехать ей
в его
экипаже и придумал было нанять для Марьи Станиславовны особую тройку; но и то было как-то странно.
И Углаков подал сказанную записку Лябьевой, которая была
в восторге от подобного разрешения. Сам же m-r Пьер рассчитывал, кажется,
поехать назад
в одном
экипаже с Сусанной Николаевной, но та, вероятно, заранее это предчувствовавшая, немедля же, как только они вышли от Лябьева, сказала...
Он прежде, чем сделать визит аптекарю, вознамерился позондировать пани Вибель и счел за лучшее сделать это не
в собрании, где было все-таки довольно многолюдно, а на своих утренних встречах с ней, которые происходили таким образом, что Аггей Никитич просто нагонял
экипаж пани Вибель и
ехал с ней рядом, что повторил он и
в настоящем случае.
На другой день ранним утром Катрин уехала
в губернский город; Тулузов тоже
поехал вместе с нею
в качестве оборонителя на тот случай, ежели Ченцов вздумает преследовать ее; едучи
в одном
экипаже с госпожою своей, Тулузов всю дорогу то заботливо поднимал окно у кареты, если из того чувствовался хотя малейший ветерок, то поправлял подушки под раненым плечом Катрин, причем она ласково взглядывала на него и произносила: «merci, Тулузов, merci!».
Отправка Лябьева назначена была весьма скоро после того, и им даже дозволено было
ехать в своем
экипаже вслед за конвоем. Об их прощании с родственниками и друзьями говорить, конечно, нечего. Ради характеристики этого прощания, можно сказать только, что оно было короткое и совершенно молчаливое; одна только Аграфена Васильевна разревелась и все кричала своему обожаемому Аркаше...