Неточные совпадения
С тех пор Наташка
сделалась Натальей Савишной и надела чепец; весь запас
любви, который в ней хранился, она перенесла на барышню свою.
Он задумчиво сидел в креслах, в своей лениво-красивой позе, не замечая, что вокруг него
делалось, не слушая, что говорилось. Он
с любовью рассматривал и гладил свои маленькие, белые руки.
Впрочем, в их уважении к старшим я не заметил страха или подобострастия: это
делается у них как-то проще, искреннее,
с теплотой, почти, можно сказать,
с любовью, и оттого это не неприятно видеть.
Несколько испуганная и встревоженная
любовь становится нежнее, заботливее ухаживает, из эгоизма двух она
делается не только эгоизмом трех, но самоотвержением двух для третьего; семья начинается
с детей. Новый элемент вступает в жизнь, какое-то таинственное лицо стучится в нее, гость, который есть и которого нет, но который уже необходим, которого страстно ждут. Кто он? Никто не знает, но кто бы он ни был, он счастливый незнакомец,
с какой
любовью его встречают у порога жизни!
Я не хочу сказать этим, что сердце мое
сделалось очагом
любви к человечеству, но несомненно, что
с этих пор обращение мое
с домашней прислугой глубоко изменилось и что подлая крепостная номенклатура, которая дотоле оскверняла мой язык, исчезла навсегда. Я даже могу
с уверенностью утверждать, что момент этот имел несомненное влияние на весь позднейший склад моего миросозерцания.
Это была первая женщина, которую Симон видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь, так что ему
делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал ее и боялся выдать свое чувство. Эта тайная
любовь тоже волновала Серафиму, и она напрасно старалась держаться
с мальчиком строго, — у ней строгость как-то не выходила, а потом ей
делалось жаль славного мальчугана.
…Ничего нет мудреного, что Мария Николаевна повезет Аннушку к Дороховой, которая,
сделавшись директрисой института в Нижнем,
с необыкновенной
любовью просит, чтобы я ей прислал ее для воспитания, — принимает ее как дочь к себе и говорит, что это для нее благо, что этим я возвращу ей то, что она потеряла, лишившись единственной своей дочери. [Сохранилась группа писем Дороховой за 1855 г. к Пущину; все — о его дочери Аннушке, о воспитании ее.]
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он в тюрьму, и ты
с ним в тюрьму. Он
сделался вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки
с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда
любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц
с синяками ходила, гадина!
Снова осталась княжна один на один
с своею томительною скукой,
с беспредметными тревогами,
с непереносимым желанием высказаться, поделиться
с кем-нибудь жаждой
любви и счастья, которая, как червь, источила ее бедное сердце. Снова воздух насытился звуками и испареньями, от которых
делается жутко сердцу и жарко голове.
Из двух зол, мне казалось, я выбирал для тебя лучшее: ни тоска обманутой
любви, ни горесть родных твоих, ни худая огласка, которая, вероятно, теперь идет про тебя, ничего не в состоянии сравниться
с теми мучениями, на которые бы ты была обречена, если б я остался и
сделался твоим мужем.
— Знаю, знаю! Порядочный человек не сомневается в искренности клятвы, когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не знает как. Это
делается не
с намерением, и тут никакой гнусности нет, некого винить: природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную
любовь делают то же самое, что и неверующие, только не замечают или не хотят сознаться; мы, дескать, выше этого, не люди, а ангелы — глупость!
И если доселе всякий человек, как образ первого греховного Адама, искал плотского, на слепой похоти основанного союза
с своею отделенною натурою, то есть
с женою, так ныне, после того как новый Адам восстановил духовный союз
с новою Евою, сиречь церковью, каждый отдельный человек,
сделавшись образом этого небесного Адама, должен и в натуральном союзе
с женою иметь основанием чистую духовную
любовь, которая есть в союзе Христа
с церковью; тогда и в плотском жительстве не только сохранится небесный свет, но и сама плоть одухотворится, как одухотворилось тело Христово.
Но когда я говорил, что такого ограничения не сделано в божьем законе, и упоминал об обязательном для всех христианском учении братства, прощения обид,
любви, которые никак не могли согласоваться
с убийством, люди из народа обыкновенно соглашались, но уже
с своей стороны задавали мне вопрос: каким же образом
делается то, спрашивали они, что правительство, которое, по их понятиям, не может ошибаться, распоряжается, когда нужно, войсками, посылая их на войну, и казнями преступников?
— Но что же
делается с остальными? — спросила грустным голосом
Любовь Александровна.
— Да
любви мало-с. Вы говорите: идея не воплощается до сих пор потому, что она очень широка, а посмотрите, не оттого ли она не воплощается, что
любви нет, что все и во имя любви-то
делается без
любви вовсе.
— Chére enfant!.. — вскричала она, — что
с тобой
сделалось?.. Ах, она ничего не чувствует!.. Полюбуйтесь, сударь!.. вот следствия вашего упрямства… Полина, друг мой!.. Боже мой! она не приходит в себя!.. Нет, вы не человек, а чудовище!.. Стоите ли вы
любви ее!.. О, если б я была на ее месте!.. Ah, mon dieu! [Ах, бог мой! (франц.)] она не дышит… она умерла!.. Подите прочь, сударь, подите!.. Вы злодей, убийца моей дочери!..
— Не знаю-с, есть ли в ней цивилизующая сила; но знаю, что мне ваша торговля
сделалась противна до омерзения. Все стало продажное:
любовь, дружба, честь, слава! И вот что меня, по преимуществу, привязывает к этой госпоже, — говорил Бегушев, указывая снова на портрет Домны Осиповны, — что она обеспеченная женщина, и поэтому ни я у ней и ни она у меня не находимся на содержании.
— Небо или ад… а может быть и не они; твердое намерение человека повелевает природе и случаю; — хотя
с тех пор как я
сделался нищим, какой-то бешеный демон поселился в меня, но он не имел влияния на поступки мои; он только терзал меня; воскрешая умершие надежды, жажду
любви, — он странствовал со мною рядом по берегу мрачной пропасти, показывая мне целый рай в отдалении; но чтоб достигнуть рая, надобно было перешагнуть через бездну. Я не решился; кому завещать свое мщение? кому его уступить?
Я называл
любовью свою привязанность к сестре; я готов был через несколько лет
сделаться ее мужем и, может быть, был бы счастлив
с нею, я не поверил бы, если б мне сказали, что я могу полюбить другую женщину.
Как-то невольно напоминает она мне ту девушку, чахлую и хворую, на которую вы смотрите иногда
с сожалением, иногда
с какою-то сострадательною
любовью, иногда же просто не замечаете ее, но которая вдруг, на один миг, как-то нечаянно
сделается неизъяснимо, чудно прекрасною, а вы, пораженный, упоенный, невольно спрашиваете себя: какая сила заставила блистать таким огнем эти грустные, задумчивые глаза? что вызвало кровь на эти бледные, похудевшие щеки? что облило страстью эти нежные черты лица? отчего так вздымается эта грудь? что так внезапно вызвало силу, жизнь и красоту на лицо бедной девушки, заставило его заблистать такой улыбкой, оживиться таким сверкающим, искрометным смехом?
— Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению
делается? Один соблаз действует. Ты
с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и
любовь!
Она любила своих подруг, своих наставниц, страстно любила своего отца, и, конечно, если бы судьба послала ей доброго мужа, она
сделалась бы доброй женой и нежной матерью, и вся бы жизнь ее протекла в выполнении этого чувства
любви, как бы единственной нравственной силы, которая дана была ей
с избытком от природы.
Татьяна(как бы сама
с собою). Дурное и тяжелое они изображают не так, как я его вижу… а как-то особенно… более крупно… в трагическом тоне. А хорошее — они выдумывают. Никто не объясняется в
любви так, как об этом пишут! И жизнь совсем не трагична… она течет тихо, однообразно… как большая мутная река. А когда смотришь, как течет река, то глаза устают,
делается скучно… голова тупеет, и даже не хочется подумать — зачем река течет?
Грядущее отнесется к былому, как совершеннолетний сын к отцу; для того, чтоб родиться, для того, чтоб
сделаться человеком, ему нужен воспитатель, ему нужен отец; но, ставши человеком, связь
с отцом меняется —
делается выше, полнее
любовью, свободнее.
К вечеру невеста
сделалась внимательнее к Павлу: она получила от папеньки выговор за то, что была неласкова
с женихом, и обязана была впредь, особенно при посторонних людях, как можно больше обнаруживать чувства
любви и не слишком хмуриться.
Таким образом, Леонид раскрыл предо мною всю семейную драму. Мы долго еще
с ним толковали, придумывали различные способы, как бы поправить дело, и ничего не придумали. Он ушел. Я остался в грустном раздумье. Начинавшаяся в сердце моем
любовь к Лидии Николаевне была сильно поражена мыслию, что она должна выйти замуж, и выйти скоро. Мне
сделалось грустно и досадно на Лиду.
Достигнуть до предмета моей
любви было одно средство:
сделаться хорошим актером, чтоб играть
с ней роли любовников.
Я видел, как сумасшедшая Нина (в известной опере «Нина, или Сумасшедшая от
любви») приходила в себя, поднимала кошелек, клала его в карман, раскланивалась
с зрителями и —
делалась опять сумасшедшею Ниною.
Сделался этот Никита Иванович Сипачев моим нравственным или долговым обязательством, которого мне никак избыть нельзя. Итак, жена моя что-то заводское, и я заводский, и наша
любовь и счастливый брак наш — все это рассматривается, оценивается только
с племенной, заводской точки зрения.
Не знаю, заинтересовал ли я читателя выведенными мною лицами настолько, чтобы он пожелал знать дальнейшую судьбу их, но все-таки решаюсь объяснить, что чрез несколько месяцев после описанного спектакля Аполлос Михайлыч женился на Матрене Матвевне и после этого, как рассказывают, совершенно утратил
любовь к театру, потому что супруга его неожиданно обнаружила, подобно Анне Сидоровне, отвращение от этого благородного занятия, и даже будто бы в настоящем театре она участвовала из одного только кокетства,
с целию завлечь старика, который, в свою очередь, женившись,
сделался как-то задумчивей и угрюмей; переехал совсем в деревню, начал заниматься агрономиею и писать в этом роде статьи.
Все ее привычные занятия и интересы вдруг явились перед ней совершенно в новом свете: старая, капризная мать, несудящая
любовь к которой
сделалась частью ее души, дряхлый, но любезный дядя, дворовые, мужики, обожающие барышню, дойные коровы и телки, — вся эта, всё та же, столько раз умиравшая и обновлявшаяся природа, среди которой
с любовью к другим и от других она выросла, всё, что давало ей такой легкий, приятный душевный отдых, — всё это вдруг показалось не то, всё это показалось скучно, ненужно.
Когда, во время странствований Иисуса по Иудее, путники приближались к какому-нибудь селению, Искариот рассказывал дурное о жителях его и предвещал беду. Но почти всегда случалось так, что люди, о которых говорил он дурно,
с радостью встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и
любовью и становились верующими, а денежный ящик Иуды
делался так полон, что трудно было его нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил руками и говорил...
Ничего, кроме смерти впереди, и ничего, кроме исполнения должного сейчас! Как это кажется безрадостно и страшно! А между тем положи свою жизнь только в этом: во всё большем и большем сейчас соединении
любовью с людьми и богом, и то, что казалось страшным,
сделается лучшим, ненарушимым благом.
Жизнь человека и благо его во все большем соединении души, отделенной телом от других душ и от бога,
с тем, от чего она отделена. Соединение это
делается тем, что душа, проявляясь
любовью, всё больше и больше освобождается от тела. И потому, если человек понимает то, что в этом освобождении души от тела и жизнь и ее благо, то жизнь его, несмотря ни на какие бедствия, страдания и болезни, не может быть не чем иным, как только ненарушимым благом.
Ее дочери, которые унаследовали не все ее свойства, напрасно боялись, что ее пассаж со вторым браком повредит их карьере: одна из этих дочерей очень скоро и очень приятно разочаровалась в этом, потому что прибывший в их местность для принятия наследства молодой сын именитого вельможи, князь Z., один раз побывав у тети Полли, так полюбил ее, и ее Гильдегарду, и всё их семейство, что не захотел оставаться чужим этой семье и твердо настоял на том, чтобы ему был разрешен брак
с ее старшею дочерью,
с тою самою Сусанной, которая была груба к матери, стыдилась ее беременности, а потом еще более стыдилась этой своей выходки и
сделалась образцом дочерней
любви и уважения к матери.
Все это минутами еще более кололо и щемило душу Бейгуша. Давешние убеждения и доводы пана грабе разбивались об это простое, даже мало сознающее себя чувство
любви и безграничной привязанности, которое таким ярким огнем горело для Анзельма в сердце Сусанны. Но чем ясней
делалось в нем сознание этого простого и столь глубокого чувства, тем хуже и темней на душе становилось ему, тем гнуснее представлялась недавняя комедия
с деньгами…
Расплодилось множество людей, желавших
сделаться эффектными жертвами, людей, игравших роль того самого матроса, который до того любил генерала Джаксона, что, не зная, чем бы лучше доказать ему
любовь свою, бросился
с высоты мачты в море, провозгласив: «Я умираю за генерала Джаксона!» — И это великое множество, бесспорно, были в большинстве своем даже хорошие и честные люди, и о них можно разве пожалеть, что такой энтузиазм не нашел себе тогда более достойного применения.
И
с этим генерал отправился в свой кабинетик писать одну из тех своих таинственных корреспонденций, к которым он издавна приобрел привычку и в которых и теперь упражнялся по
любви к искусству, а может быть, и по чему-нибудь другому, но как на это в доме не обращали никогда внимания, то еще менее было повода остановиться на этом теперь, когда самым жгучим вопросом для генеральши
сделалась судьба Ларисы.
Матушку же туда довольно часто вызывали, но это тоже
делалось не по
любви и расположенности к ней, а в целях весьма практических, так как воинственный статский генерал, зная, что матушка была дружественно знакома
с домом барона К., у которого Лев Яковлевич служил в гладеньком чине, конфузился ее и при ней не позволял себе дебошировать в той степени, до которой он порой доходил в своей семье, находясь на свободе без посторонних свидетелей.
Возвратясь
с вечера, который нам показался прекрасным балом, я во всю остальную ночь не мог заснуть от
любви, и утро застало меня сидящим у окна и мечтающим о ней. Я обдумывал план, как я стану учиться без помощи учителей,
сделаюсь очень образованным человеком и явлюсь к ней вполне достойный ее внимания. А пока… пока я хотел ей написать об этом, так как я был твердо уверен, что одна подобная решимость
с моей стороны непременно должна быть ей очень приятна.
Справедливость
делается дурной, когда она не связана
с целостной личностью и свободой,
с жалостью и
любовью.
Но любовь-эрос должна быть соединена
с любовью-жалостью, иначе она
делается поработителем.
— Я верю и сознаю, что не легко вам будет это. Особенно трудно вам будет поладить
с Ниной и стать для моей девочки второй матерью. Нина — дикий цветок. Привить его к чужой почве будет трудно. Но
с вашим уменьем,
с вашей мудрой головкой вы добьетесь ее
любви, я в этом уверен. А раз она полюбит, то
делается мягкой, как воск. Она добрая девочка. У нее настоящее южное отзывчивое и преданное сердечко.
Палтусову и эти переулки
сделались дороги, нужды нет, что это презренная Грачевка! На душе было не то, не то и в мыслях. Тогда не думалось о ловле людей и капиталов. Одно есть только сходство
с тем временем. Нет
любви… Нет и простой интриги. Ему стало даже смешно… Молод, ловок, везде принят, нравится… если б хотел… Но не захочет, и долго так будет.
Мне
сделалось дурно от слов этого злого человека, Бирона; я к этому не приготовилась, еще не привыкла. Но
с этой минуты даю тебе слово не потревожить тебя и тенью огорчения; буду тверда, как
любовь моя. Спи, милый друг; сны твои да будут так радостны, как теперь сердце мое».
Девушка, которая любила его так, как любила княжна, своею первою чистою
любовью, которая так искренно,
с наивным восторгом согласилась
сделаться его женой, не могла так измениться под впечатлением обрушившегося на нее несчастья, как бы это несчастье ни было велико.
Я уговаривать ее, как знал мой умишка, а пуще
любовь и преданность к ней; я к ней отца Лаврентия
с церковными увещаниями: нет, милостивая госпожа стояла только на одном, что
с сынком
сделалось худое.
Этот портрет был залог не столько страстной
любви, как светлой детской дружбы и целомудренных обетов; но когда розовая Аня
сделалась женой полковника и тот стал ревновать ее к кузену, — Саша почувствовал себя в томленьях Дон-Карлоса. Он довел эти муки до помрачающих терзаний и… в эту-то пору подвернулся случай
с деньгами и
с обыском, к которому, как на грех, подошел полковник.
Последняя, очень скоро излечившаяся от своей оставшейся без ответа
любви к Зарудину,
с чувством злобной зависти встретила известие о выпавшей на долю ее подруги Наташи Хомутовой высокой участи
сделаться женою всесильного Аракчеева.
Эта дама и ее муж несомненно принадлежат к высшему петербургскому свету, и ни он, ни она неповинны в его смерти. Она, понятно, менее всех, придя на свидание
любви, не рассчитывала
сделаться свидетельницей убийства. Он, застав свою жену
с любовником, каковым должен был быть сочтен каждый мужчина, находившийся наедине
с его женой, имел нравственное право; кровью похитителя его чести смыть позор со своего имени.