Неточные совпадения
— Я не либерал и либералом никогда не бывал-с. Действую всегда прямо и потому даже от
законов держусь в отдалении. В затруднительных случаях приказываю поискать, но требую одного: чтоб
закон был старый. Новых
законов не люблю-с. Многое в них пропускается, а
о прочем и совсем не упоминается. Так я всегда
говорил, так отозвался и теперь, когда отправлялся сюда. От новых,
говорю,
законов увольте, прочее же надеюсь исполнить в точности!
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные
о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или
законы.]
— Но в том и вопрос, — перебил своим басом Песцов, который всегда торопился
говорить и, казалось, всегда всю душу полагал на то,
о чем он
говорил, — в чем полагать высшее развитие? Англичане, Французы, Немцы — кто стоит на высшей степени развития? Кто будет национализовать один другого? Мы видим, что Рейн офранцузился, а Немцы не ниже стоят! — кричал он. — Тут есть другой
закон!
— Она так жалка, бедняжка, так жалка, а ты не чувствуешь, что ей больно от всякого намека на то, что причиной. Ах! так ошибаться в людях! — сказала княгиня, и по перемене ее тона Долли и князь поняли, что она
говорила о Вронском. — Я не понимаю, как нет
законов против таких гадких, неблагородных людей.
«Как можете вы, представитель
закона,
говорить спокойно и почти хвалебно
о проповеднике учения, которое отрицает основные
законы государства?»
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу
о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа голову на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня
говорила бабушка на уроке
закона божия?
В одном из прежних писем я
говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным
законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона.
Карете своей адвокат велел ехать за собой и начал рассказывать Нехлюдову историю того директора департамента, про которого
говорили сенаторы
о том, как его уличили и как вместо каторги, которая по
закону предстояла ему, его назначают губернатором в Сибирь.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не
говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «
О кристаллизации, ее условиях,
законах, формах».
Это открытие очень преувеличили и признали почти
законом, что в своей мысли и своем творчестве человек всегда скрывает себя и что нужно думать
о нем обратное тому, что он сам
о себе
говорит.
Я никогда не
говорил о восстании «природы», восстании инстинктов против норм и
законов разума и общества, я
говорил о восстании духа.
Экстериоризированная природа и общество не являются моей собственностью, моя собственность лишь очень частична и мала в отношении к ним, и моя индивидуальность неуловима для
законов природы и
законов общества, не
говоря уже
о законах государства.
Когда мельник Ермилыч заслышал
о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что
поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
Эти строгие теоретические рассуждения разлетались прахом при ближайшем знакомстве с делом. Конечно, и пшеничники виноваты, а с другой стороны, выдвигалась масса таких причин, которые уже не зависели от пшеничников. Первое дело, своя собственная темнота одолевала, тот душевный глад,
о котором
говорит писание. Пришли волки в овечьей шкуре и воспользовались мглой… По
закону разорили целый край. И как все просто: комар носу не подточит.
Теократия Достоевского противоположна «буржуазной» цивилизации, противоположна всякому государству, в ней обличается неправда внешнего
закона (очень русский мотив, который был даже у К. Леонтьева), в нее входит русский христианский анархизм и русский христианский социализм (Достоевский прямо
говорит о православном социализме).
Еретический рационализм признает Христа или только Богом, или только человеком, но не постигает тайны Богочеловека, тайны совершенного соединения природы божеской с природой человеческой; он признает в Христе одну лишь волю и не постигает совершенного соединения в Христе двух воль, претворения воли человеческой в волю Бога; он готов признать Троичность Божества, но так, чтобы не нарушить
закона тождества и противоречия, так, что «один» и «три» в разное время
о разном
говорят.
Но я очень помню, что в Наказе
о сочинении нового уложения,
говоря о вольности, сказано: «Вольностию называть должно то, что все одинаковым повинуются
законам».
Поеду к Пармену Семенову, к Лучкову, к Тришину, уговорю пускать к нам ребят; вы человек народный, рассказывайте им попонятнее гигиенические
законы,
говорите о лечении шарлатанов и все такое.
Поехал и мой отец, но сейчас воротился и сказал, что бал похож на похороны и что весел только В.**, двое его адъютантов и старый депутат, мой книжный благодетель, С. И. Аничков, который не мог простить покойной государыне, зачем она распустила депутатов, собранных для совещания
о законах, и
говорил, что «пора мужской руке взять скипетр власти…».
— В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, — проговорил он, — главная причина,
законы очень слабы за отступничество их… Теперь вот едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт
о захвате их на месте преступления, отдадут их суду — чем же решат это дело? «Вызвать,
говорят, их в консисторию и сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу».
О его секретарской деятельности
говорил только стеклянный шкаф, плотно набитый какими-то канцелярскими делами, да несколько томиков разных
законов, сложенных на письменном столе в пирамиду.
К толстому безмолвному Белову не прилипло ни одно прозвище, а на красавицу, по общему неписаному и несказанному
закону, положено было долго не засматриваться, когда она проходила через плац или по Знаменке. Также запрещалось и
говорить о ней.
Посадили раба божьего в тележку, привозят:"извольте,
говорит, те самые
законы написать,
о которых вчера в известном вам месте суждение имели!"Ну, он сел и написал.
Слушая беседы хозяев
о людях, я всегда вспоминал магазин обуви — там
говорили так же. Мне было ясно, что хозяева тоже считают себя лучшими в городе, они знают самые точные правила поведения и, опираясь на эти правила, неясные мне, судят всех людей безжалостно и беспощадно. Суд этот вызывал у меня лютую тоску и досаду против
законов хозяев, нарушать
законы — стало источником удовольствия для меня.
Это сказано
о фарисеях, которые исполняли все внешние предписания
закона, и потому слова: «что велят вам соблюдать, соблюдайте», относятся к делам милости и добра, слова же: «по делам же их не поступайте, они
говорят, но не делают», относятся к исполнению обрядов и упущению дел добра и имеют как раз обратный смысл того, который хотят придать этому месту церковники, толкуя так, что соблюдать велено обряды.
Я знаю, что это противно — не
законам гражданским, — нет, я об этом вздоре не
говорю, но это противно положениям, вытекающим из понятия
о самостоятельности душевных явлений.
С важностью человека, которому хорошо известны
законы и который убеждён в их незыблемости, Автономова долго
говорила Илье
о том, что Маше нужно подчиниться требованиям мужа.
— Н-неизвестно… Так как он малый неглупый, то, вероятно, никогда не попадется… И будет по вся дни живота его сосуществовать со мною и вами на одной и той же ступени равенства пред
законом…
О боже, что я
говорю! — комически вздохнул Ухтищев.
Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! (Графу.) Дело вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.) Велели кланяться и
о здоровье спросить… И велела она, куколочка моя, сказать, что ежели вы нынче к вечеру не приедете, то она глазочки свои проплачет. Так,
говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут всё люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по
закону да по любви, по междоусобному согласию. Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью!
Конечно, быть может, на суде, когда наступит приличная обстоятельствам минута — я от всего сердца желаю, чтобы эта минута не наступила никогда! — я тоже буду вынужден квалифицировать известные действия известного «друга» присвоенным им в
законе именем; но теперь, когда мы
говорим с вами, как порядочный человек с порядочным человеком, когда мы находимся в такой обстановке, в которой ничто не
говорит о преступлении, когда, наконец, надежда на соглашение еще не покинула меня…
Ахов. Какой для тебя
закон писан, дурак? Кому нужно для вас, для дряни,
законы писать? Какие такие у тебя права, коли ты мальчишка, и вся цена тебе грош? Уж очень много вы
о себе думать стали! Написаны
законы, а вы думаете это про вас. Мелко плаваете, чтобы для вас
законы писать. Вот покажут тебе
законы! Для вас
закон — одна воля хозяйская, а особенно когда ты сродственник. Ты
поговорить пришел, милый? Ну,
говори,
говори, я слушаю; только не пеняй потом, коли солоно придется. Что тебе надо?
Вы с ним дрались! Он вышиб вашу шпагу!
Он ранил вас! И думаете вы,
Что долг вы свой исполнили, что можно
Вам
о любви теперь мне
говорить!
Да разве все вы совершили? Разве
К нему
законы чести применимы?
Дрались вы разве с человеком? Как?
Когда б с цепей сорвался хищный зверь
И в бешенстве весь край опустошал бы,
Ему бы также вызов вы послали?
Мало того: с волнением и страстью будет
говорить вам
о настоящих, нормальных человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и — ровно через четверть часа, без всякого внезапного, постороннего повода, а именно по чему-то такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, — выкинет совершенно другое колено, то есть явно пойдет против того, об чем сам
говорил: и против
законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом, против всего…
—
О, не убегайте меня! —
говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки. — Ласки… одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне любить вас,
говорить вам
о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня
законом. Хотите, я выведу вашего мужа в почести, в славу… я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне любить вас.
Рассудок
говорил о безрассудной его дерзости, советовал повыждать для более верного успеха; но известен
закон, что самые запальчивые и безрассудные люди в любви — это старики и молодые юноши.
Все войны и походы Владимира представляются славными и счастливыми, а к концу его царствования замечена следующая любопытная черта: «Владимир, находя по сердцу своему удовольствие в непрерывном милосердии и распространяя ту добродетель даже до того, что ослабело правосудие и суд по
законам, отчего умножились в сие время разбои и грабительства повсюду, так что наконец митрополит Леонтий со епископы стали
говорить Владимиру
о том, представляя ему, что всякая власть от бога и он поставлен от всемогущего творца ради правосудия, в котором есть главное злых и роптивых смирить и исправить и добрым милость и оборону являть».
«С самых ранних лет, —
говорит она, — политика была для меня самым занимательным предметом; я расспрашивала каждого иностранца
о его отечестве, форме правления и
законах, и сравнения, к которым часто вели их ответы, внушили мне пламенное желание путешествовать» (см. «Москвитянин», ibid.).
«Молодой путешественник, —
говорит он, — спешит в Париж, чтобы перенять разные моды и со вкусом одеваться, в Рим — чтобы посмотреть на хорошие картины, в Лондон — чтобы побывать на конском ристании и на драке петухов; но
поговорите с ним
о нравах,
законах и обычаях народных, он скажет вам, что во Франции носят короткие кафтаны, в Англии едят пудинг, в Италии — макароны».
В XI-й части «Собеседника» помещено письмо одного священника, который
говорит: «Недавно в немалом благородном собрании предложен был, между прочим, высокоблагородному важный вопрос: что есть бог? — и по многим прениям многие сего общества члены такие определения сей задаче изыскивали, что не без сожаления можно было приметить, сколь много подобных сим найдется мудрецов, за то одно не знающих святости христианского
закона, понеже никакого
о нем понятия не имеют».
По вечерам к Михайле рабочие приходили, и тогда заводился интересный разговор: учитель
говорил им
о жизни, обнажая её злые
законы, — удивительно хорошо знал он их и показывал ясно. Рабочие — народ молодой, огнём высушенный, в кожу им копоть въелась, лица у всех тёмные, глаза — озабоченные. Все до серьёзного жадны, слушают молча, хмуро; сначала они казались мне невесёлыми и робкими, но потом увидал я, что в жизни эти люди и попеть, и поплясать, и с девицами пошутить горазды.
— А вот
законы, как они
говорят, — указал Григорий на Варю бойкими глазами. — Попал мне, случаем, десятый том, — я посмотрел, вижу — интересно. Стал читать… А теперь имею том первый… Первая статья к нём прямо
говорит: «Никто не может отговариваться незнанием
законов». Ну, я так думаю, что никто их не знает. Вот ещё скоро учитель мне положение
о крестьянах достанет; очень интересно почитать — что такое?
Он с улыбкой сожаления
говорил о католицизме и вообще
о христианстве и проповедовал какую-то религию собственного изобретения, состоявшую из поклонения
закону тяготения.
— Ну, хорошо, — смиренно согласился Израиль. — Я буду
говорить о деле… У нас, по еврейскому
закону, есть одно правило. Если мужчина наденет кольцо на палец девушки и скажет: «Беру тебя в жены именем бога праотцев наших — Авраама, Исаака и Иакова…»
— Как сказать тебе?.. Конечно, всякие тоже люди есть, и у всякого, братец, свое горе. Это верно. Ну, только все же плохо, братец, в нашей стороне люди бога-то помнят. Сам тоже понимаешь: так ли бы жить-то надо, если по божьему
закону?.. Всяк
о себе думает, была бы мамона сыта. Ну, что еще: который грабитель в кандалах закован идет, и тот не настоящий грабитель… Правду ли я
говорю?
Граф. Так к чему же вы мне
говорите о какой-то геологии,
о каких-то статьях
закона несуществующих! В чем тут наша обязанность?.. Чего, собственно, от нас требуют?
Убежденные, что ехать на бал к В. не должно и стыдно, все решили, что, однако, нельзя не ехать, и даже отец Сережи отправился туда, «но скоро воротился и сказал, что бал похож на похороны и что весел только В., двое его адъютантов и старый депутат С. И. Аничков, который не мог простить покойной государыне, зачем она распустила депутатов, собранных для совещания
о законах, и
говорил, что «пора мужской руке взять скипетр власти» (стр. 191).
— Самосохранение — первый
закон природы, —
говорят отрицатели
закона о непротивлении.
Три письменных стола с деловыми бумагами, «Сенатскими Ведомостями» и Сводом
Законов красноречиво указывали на разнообразные государственно-служебные занятия Мариана Адалбертовича; тысячи полторы томов в изящных дубовых шкафах, с бюстами Сократа, Платона, Демосфена, Коперника и Мицкевича громко
говорили о его любви к просвещению.
Поднялся вопрос об изменении
законов о печати. Литературные силы были призваны к посильному участию в обсуждении этого вопроса; но литературные силы,
говоря относительно, мало обратили на это внимание: им было не до того — все способности, вся деятельность их оставались направленными на взаимное заушение и оплевание.
Наконец, вере может быть доступно даже настоящее, поскольку дело идет
о неизвестных рассудку его
законах [Во II главе Послания к Евреям вере дано истолкование и в том и в другом смысле: «верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (ст. 3); дальнейшее содержание главы
говорит о вере как основе не мотивированных разумом и оправдываемых только верою поступков (см. всю эту главу).].