Неточные совпадения
Не понравился Самгину истерический и подозрительный пессимизм «Тьмы»; предложение
героя «Тьмы» выпить за то, чтоб «все огни погасли», было возмутительно, и еще более возмутил Самгина крик: «Стыдно быть хорошим!» В общем же этот рассказ можно было
понять как сатиру на литературный гуманизм.
— Не злись, — сказала Лидия, задумчиво глядя в окно. — Маракуев — прав: чтоб жить — нужны
герои. Это
понимает даже Константин, недавно он сказал: «Ничто не кристаллизуется иначе, как на основе кристалла». Значит, даже соль нуждается в
герое.
— Куда вы? Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории; войну они
понимают как основной смысл истории, как фабрикацию
героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
— Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но — мы против «вспышкопускательства», — по слову одного товарища, — и против дуэлей с министрами.
Герои на час приятны в романах, а жизнь требует мужественных работников, которые
понимали бы, что великое дело рабочего класса — их кровное, историческое дело…
Теперь я
понял, что Дерсу не простой человек. Передо мной был следопыт, и невольно мне вспомнились
герои Купера и Майн-Рида.
— А, — сказал полицмейстер, —
понимаю,
понимаю: это наш герой-то хочет оставить дело на моей ответственности.
Я взглянул в симпатичное лицо моего приятеля и
понял: я читал еврею о том, как
герой Шевченковской поэмы, Галайда, кричит в Лисянке: «Дайте ляха, дайте жида, мало менi, мало!..» Как гайдамаки точат кровь «жидiвочек» в воду и так далее…
Полно,
понимаешь ли ты вполне это бедное сердце?…» Квазимодо и Эсмеральда —
герои романа В. Гюго «Собор Парижской богоматери».]
Он обедает, однако, регулярно дома и после обеда по-прежнему усаживается в диванной и о чем-то вечно таинственно беседует с Катенькой; но сколько я могу слышать — как не принимающий участия в их разговорах, — они толкуют только о
героях и героинях прочитанных романов, о ревности, о любви; и я никак не могу
понять, что они могут находить занимательного в таких разговорах и почему они так тонко улыбаются и горячо спорят.
Он вовсе не
понимал того огня, которым сгорал мой
герой.
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не
понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего
героя было сильно уязвлено.
Юный
герой мой сначала и не
понимал хорошенько, зачем это Николай Силыч все больше в одну сторону склонял разговор.
Мари и Вихров оба вспыхнули, и
герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже
понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!
Герой мой очень хорошо
понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и то, что для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Анна Андреевна искренно плакала, от всей души сожалея моего
героя и пренаивно желая хоть чем-нибудь помочь ему в его несчастиях, что
понял я из ее восклицаний.
Да… не
понимали мы его!» Сильнее рыдает похоронный марш: это — музыка Бетховена «На смерть
героя».
Перед
героями простые люди обязываются падать ниц, обожать их, забыть об себе, чтоб исключительно любоваться и гордиться ими, — вот как я
понимаю героев!
Вы, юноши и неюноши, ищущие в Петербурге мест, занятий, хлеба, вы
поймете положение моего
героя, зная, может быть, по опыту, что значит в этом случае потерять последнюю опору, между тем как раздражающего свойства мысль не перестает вас преследовать, что вот тут же, в этом Петербурге, сотни деятельностей, тысячи служб с прекрасным жалованьем, с баснословными квартирами, с любовью начальников, могущих для вас сделать вся и все — и только вам ничего не дают и вас никуда не пускают!
Кто испытывал приятное ощущение входить начальническим образом на лестницы присутственных мест, тот
поймет, конечно, что решительно надобно быть человеком с самыми тупыми нервами, чтоб не испытать в эта минуты какого-то гордого сознания собственного достоинства; но
герой мой, кажется, не ощущал этого — так, видно, было много на душе его тяжелых и мрачных мыслей. Он шел, потупя голову и стараясь только не отстать от своего начальника.
Вы ясно
поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми
героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину.
Мне не нравится читать вслух, это мешает мне
понимать читаемое; но мои хозяева слушают внимательно, с некоторою как бы благоговейною жадностью, ахают, изумляясь злодейству
героев, и с гордостью говорят друг другу...
Отношение Петрухи не умерило в Илье повышенной самооценки. Он чувствовал себя
героем, он
понимал, что вёл себя у купца лучше, чем вёл бы себя другой в таких обстоятельствах.
— Вы, — продолжал Иванов, — вы приобретете такое имя… У меня кружится голова. Вы
понимаете, — продолжал он страстно, — Владимир Ипатьич,
герои Уэльса по сравнению с вами просто вздор… А я-то думал, что это сказки… Вы помните его «Пищу богов»?
Герой наш отчасти начинал
понимать…
Герой наш еще не совсем
понимал свое новое обстоятельство.
— Да, Крестьян Иванович, я вас
понимаю; я вас теперь вполне
понимаю, — сказал наш
герой, немного рисуясь перед Крестьяном Ивановичем. — Итак, позвольте вам пожелать доброго утра…
— Милостивый государь, — произнес, наконец, наш
герой, стараясь говорить почти шепотом и не глядя на своего приятеля, — мы, кажется, идем по разным дорогам… Я даже уверен в этом, — сказал он, помолчав немножко. — Наконец, я уверен, что вы меня
поняли совершенно, — довольно строго прибавил он в заключение.
Герой наш не подымал головы, — нет, он глядел на эту фигуру лишь вскользь, самым маленьким взглядом, но уже все узнал,
понял все, до малейших подробностей.
Разом
понял герой наш все положение дел.
Он никогда не был
героем и ясно
понимал только одно, что за пределами крепостного права его ожидает неумелость и беспомощность.
Много после того генерал говорил в том же тоне и очень убедительно доказал хозяевам, что человек без образования — зверь дикий, что они, то есть родители моего
героя, если не
понимают этого, так потому, что сами необразованны и отстали от века.
— Здесь
герой мой остановился, заметя, что уж чересчур забрался в отвлеченности, которые Мари совсем не
понимала, да и сам он не очень ясно уразумевал то, о чем говорил.
Он плохо
понимал время, и в его представлении все излюбленные им
герои существовали вместе, только двое из них жили в Усолье, один в «хохлах», один на Волге… Мне с трудом удалось убедить его, что, если бы Сысойка и Пила «съехали» вниз по Каме, они со Стенькой не встретились бы, и если бы Стенька «дернул через донские казаки в хохлы», он не нашел бы там Бульбу.
Вера (с большой силой). Ты — не
понимаешь! Он —
герой! Он рисковал жизнью, исполняя свой долг! А вы… что вы делаете? Какой долг исполняете? Вы все живёте неизвестно зачем и завидуете отцу, потому что он имеет власть над людьми, а вы ничего не имеете, ничего…
Матрёна молчала, но сердце у неё билось тревожно — её пугало возбуждение мужа, в словах его она ясно чувствовала великую страсть его желания, непонятного ей, потому что она и не пыталась
понять его. Ей был дорог и нужен муж, а не
герой.
Когда шалунья навзничь на кровать,
Шутя, смеясь, роскошно упадала,
Не спорю, мудрено ее
понять, —
Она сама себя не
понимала, —
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню ребенку. Надо было
Кому-нибудь с неведомою силой
Явиться и приветливой душой
Его согреть… Явился ли
герой,
Или вотще остался ожидаем,
Всё это мы со временем узнаем.
Не знаю, верно ли я
понимаю основную идею «Двойника»; никто, сколько я знаю, в разъяснении ее не хотел забираться далее того, что «
герой романа — сумасшедший».
Слушая все эти торопливые рассказы, смотря на более или менее удачные воспроизведения Корнева, Ашанин
понял, что на «Витязе» центральной фигурой — так сказать
героем — был беспокойный адмирал. На нем сосредоточивалось общее внимание; ему давали всевозможные клички — от «глазастого черта» до «прыгуна-антихриста» включительно, его бранили, за небольшим исключением, почти все, над ним изощряли остроумие, ему посвящались сатирические стихи.
— Место действия весь свет…Португалия, Испания, Франция, Россия, Бразилия и т. д.
Герой в Лиссабоне узнаёт из газет о несчастии с героиней в Нью-Йорке. Едет. Его хватают пираты, подкупленные агентами Бисмарка. Героиня — агент Франции. В газетах намеки…Англичане. Секта поляков в Австрии и цыган в Индии. Интриги.
Герой в тюрьме. Его хотят подкупить.
Понимаешь? Далее…
Бессмертным этого не
понять. Не
понять этого и слишком смертным, — тем, кто носит в духе своем смерть и разложение. Не
понимают и
герои Достоевского.
Едет мимо Наполеон, смотрит на него, — и любимый
герой кажется князю Андрею ничтожным и мелким «в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и
понял».
Англичане это прекрасно
поняли и давно для осязательного изображения характеров и духа человека начинают свои романы с детства
героев и героинь.
Он сейчас же начал мне говорить о своем
герое, как он его
понимает, что он хотел в нем воспроизвести.
Я не мог
понять, почему было нельзя. Настоящий
герой, мне казалось, не стал бы этого делать. Или еще...
Сорвавшись с крючка, мой
герой был ошеломлен и долго не
понимал, что с ним; потом же, придя в себя, он простонал...
Когда я был в приготовительном! классе, я в первый раз прочел Майн-Рида, «Охотники за черепами». И каждый день за обедом в течение одной или двух недель я подробно рассказывал папе содержание романа, — рассказывал с великим одушевлением. А папа слушал с таким же одушевлением, с интересом расспрашивал, — мне казалось, что и для него ничего не могло быть интереснее многотрудной охоты моих
героев за скальпами. И только теперь я
понимаю, — конечно, папа хотел приучить меня рассказывать прочитанное.
Люди эти, не
понимая того, что для греков борьба и страдания их
героев имели религиозное значение, вообразили себе, что стоит только откинуть стеснительные законы трех единств, и, не вложив в нее никакого религиозного соответственного времени содержания, драма будет иметь достаточное основание в изображении различных моментов жизни исторических деятелей и вообще сильных страстей людских.
Чтобы
понять это, читателю необходимо поближе познакомиться с
героем нашего повествования и со всем складом его жизни до описанного нами его неожиданного и непредвиденного им ареста. Это мы и сделаем в следующей главе.
Она
поняла прежде всего то, что Сигизмунд Нарцисович для нее близкий, родной. Он любит ее… а тот… тот ее не любит, еще ужаснее — он любит другую. Она должна забыть его, она должна любить Сигизмунда. Он, конечно, на ней женится. Он не сказал этого ей вчера. Но это все равно. Он просто забыл сказать, но он женится. Он чрезвычайнейший человек.
Герой… Так говорит о нем князь Иван Андреевич.
Окруженный легендарной славой грозного атамана разбойников, Ермак был для восторженного, едва вышедшего из юных лет Максима Яковлевича Строганова почти
героем. Он
понимал, что сестра могла полюбить именно такого парня, какого рисует себе в воображении в качестве суженого всякая девушка. Если он не считал сестру парою Ермаку Тимофеевичу, то это только потому, что тот находился под царским гневом.