Неточные совпадения
Тут башмачки козловые
Дед внучке торговал,
Пять раз про
цену спрашивал,
Вертел
в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!
«Ну, дядя! два двугривенных
Плати, не то проваливай!» —
Сказал ему купец.
Гласит
Та грамота: «Татарину
Оболту Оболдуеву
Дано суконце доброе,
Ценою в два рубля:
Волками и лисицами
Он тешил государыню,
В день царских именин
Спускал медведя дикого
С своим, и Оболдуева
Медведь тот ободрал…»
Ну, поняли, любезные?»
— Как не понять!
А потому советуем и приказываем: водку кушать только перед обедом, но и то из малой рюмки;
в прочее же время безопасно кушать пиво, которое ныне
в весьма превосходном качестве и не весьма дорогих
цен из заводов 1-й гильдии купца Семена Козыря отпущается".
За все это он получал деньги по справочным
ценам, которые сам же сочинял, а так как для Мальки, Нельки и прочих время было горячее и считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку
в мешок и таскал оттуда пригоршнями.
В довершение всего глуповцы насеяли горчицы и персидской ромашки столько, что
цена на эти продукты упала до невероятности. Последовал экономический кризис, и не было ни Молинари, ни Безобразова, чтоб объяснить, что это-то и есть настоящее процветание. Не только драгоценных металлов и мехов не получали обыватели
в обмен за свои продукты, но не на что было купить даже хлеба.
В ней было возбуждение и быстрота соображения, которые появляются у мужчин пред сражением, борьбой,
в опасные и решительные минуты жизни, те минуты, когда раз навсегда мужчина показывает свою
цену и то, что всё прошедшее его было не даром, а приготовлением к этим минутам.
Было что-то ужасное и отвратительное
в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною
ценой стыда.
Как всегда, оказалось, что после вопроса о том,
в какую
цену им угодно нумер, ни одного хорошего нумера не было: один хороший нумер был занят ревизором железной дороги, другой — адвокатом из Москвы, третий — княгинею Астафьевой из деревни.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую
цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили
в покое, потому что ему весело.
Когда Левин взял именье
в управление, он, осмотрев покосы, нашел, что они стоят дороже, и назначил
цену за десятину двадцать пять рублей.
Много красавиц
в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет
цены:
Он и от вихря
в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
— Послушайте, любезные, — сказал он, — я очень хорошо знаю, что все дела по крепостям,
в какую бы ни было
цену, находятся
в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете, что у вас делается, так мы спросим у других.
Впрочем, чтобы успокоить ее, он дал ей какой-то лист
в рубль
ценою.
— Моя
цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли,
в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку на сердце: по восьми гривен за душу, это самая красная
цена!
Как глубоко ни загляни автор ему
в душу, хоть отрази чище зеркала его образ, ему не дадут никакой
цены.
— Да скажите прежде, что купили и
в какую
цену, так мы вам тогда и скажем где, а так нельзя знать.
Коцебу,
в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до
цены партера и узнал, что афиша была напечатана
в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно и положил
в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
Купцы изумились, увидя, как несколько кусков материй, привезенных ими с ярмарки и не сходивших с рук по причине
цены, показавшейся высокою, пошли вдруг
в ход и были раскуплены нарасхват.
— Понимаю-с: вы истинно желаете такого цвета, какой нонче
в Пе<тербурге
в моду> входит. Есть у меня сукно отличнейшего свойства. Предуведомляю, что высокой
цены, но и высокого достоинства.
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не говорит она: отложим —
Любви мы
цену тем умножим,
Вернее
в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться готов.
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце. «Но теперь
Уж поздно; время улетело…
К тому ж — он мыслит —
в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист…
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов…»
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!
— Две? — сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. — Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по… — Он сказал
цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как клятва к простому «да», но Грэй был доволен, так как не хотел ни
в чем торговаться. — Удивительный, наилучший шелк, — продолжал лавочник, — товар вне сравнения, только у меня найдете такой.
Как: из-за того, что бедный студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне жестокой болезни с бредом, уже, может быть, начинавшейся
в нем (заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий себе
цену и шесть месяцев у себя
в углу никого не видавший,
в рубище и
в сапогах без подметок, — стоит перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.
— Как! — вспыхнула Дуня, — я ставлю ваш интерес рядом со всем, что до сих пор было мне драгоценно
в жизни, что до сих пор составляло всю мою жизнь, и вдруг вы обижаетесь за то, что я даю вам мало
цены!
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира,
в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная,
цена умеренная, три горенки. Вот на первый раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?
Нет Гребню и
цены у мальчика
в глазах.
Вожеватов. Ну, как же такому артисту да
в Париже не побывать! После Парижа тебе какая цена-то будет!
Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то
в ней не один, что большая, что маленькая? А
в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы, а он по полтиннику штуку платил.
— Вот тебе и отец города! — с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая руки. —
В этом участке таких
цен, конечно, нет, — продолжал он. — Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно получить тысяч двадцать пять, тридцать. Покупатель — есть, продажу можно совершить
в неделю. Дело делать надобно быстро, как из пистолета, — закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: — Ну, как?
— Ой, простите, глупо я пошутил, уподобив вас гривеннику! Вы, Клим Иваныч, поверьте слову: я
цену вам как раз весьма чувствую! Душевнейше рад встретить
в лице вашем не пустозвона и празднослова, не злыдня, подобного, скажем, зятьку моему, а человека сосредоточенного ума, философически обдумывающего видимое и творимое. Эдакие люди — редки, как, примерно… двуглавые рыбы, каких и вовсе нет. Мне знакомство с вами — удача, праздник…
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда показывает, когда ее, картошку,
в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо, мужик длинной руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они вроде подручных ему, как ундера — полковнику. Он, Евсей, весной знает, что осенью будет, как жизнь пойдет и какая чему
цена. Попросишь его: дай на семена! Он — дает…
Все, что он слышал, было совершенно незначительно
в сравнении с тем, что он видел.
Цену слов он знал и не мог ценить ее слова выше других, но
в памяти его глубоко отчеканилось ее жутковатое лицо и горячий, страстный блеск золотистых глаз.
— С-стервоза, — сказал он, присвистывая. —
В большой моде… Высокой
цены. Сейчас ее содержит один финансист, кандидат
в министры торговли…
Он тотчас же рассказал: некий наивный юрист представил Столыпину записку,
в которой доказывалось, что аграрным движением руководили богатые мужики, что это была война «кулаков» с помещиками, что велась она силами бедноты и весьма предусмотрительно; при дележе завоеванного мелкие вещи высокой
цены, поступая
в руки кулаков, бесследно исчезали, а вещи крупного объема, оказываясь на дворах и
в избах бедняков, служили для начальников карательных отрядов отличным указанием, кто преступник.
Но, выпив сразу два стакана вина, он заговорил менее хрипло и деловито.
Цены на землю
в Москве сильно растут,
в центре города квадратная сажень доходит до трех тысяч. Потомок славянофилов, один из «отцов города» Хомяков, за ничтожный кусок незастроенной земли, необходимой городу для расширения панели, потребовал 120 или даже 200 тысяч, а когда ему не дали этих денег, загородил кусок железной решеткой, еще более стеснив движение.
Покончив с этими жалобами, он
в тоне гораздо более бодром заговорил о недостатке товаров, повышении
цен на них, о падении
цены рубля.
Он знал
цену этим редким и дорогим свойствам и так скупо тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным. Удержанность его от порывов, уменье не выйти из границ естественного, свободного состояния духа клеймили укором и тут же оправдывали, иногда с завистью и удивлением, другого, который со всего размаха летел
в болото и разбивал свое и чужое существование.
Всё, что
цены себе не знает,
Всё, всё, чем жизнь мила бывает,
Бедняжка принесла мне
в дар,
Мне, старцу мрачному, — и что же?
— Пять тысяч рублей ассигнациями мой дед заплатил
в приданое моей родительнице. Это хранилось до сих пор
в моей вотчине,
в спальне покойницы. Я
в прошедшем месяце под секретом велел доставить сюда; на руках несли полтораста верст; шесть человек попеременно, чтоб не разбилось. Я только новую кисею велел сделать, а кружева — тоже старинные: изволите видеть — пожелтели. Это очень ценится дамами, тогда как… — добавил он с усмешкой, —
в наших глазах не имеет никакой
цены.
Бабушка пересмотрела все материи, приценилась и к сыру, и к карандашам, поговорила о
цене на хлеб и перешла
в другую, потом
в третью лавку, наконец, проехала через базар и купила только веревку, чтоб не вешали бабы белье на дерево, и отдала Прохору.
Если бы явилась
в том круге такая, она потеряла бы свой характер, свою прелесть: ее, как игрока, увлекут от прочного и доброго пути, или она утратит
цену в глазах поклонников, потеряв свободу понятий и нравов.
— Пусть так! — более и более слабея, говорила она, и слезы появились уже
в глазах. — Не мне спорить с вами, опровергать ваши убеждения умом и своими убеждениями! У меня ни ума, ни сил не станет. У меня оружие слабо — и только имеет ту
цену, что оно мое собственное, что я взяла его
в моей тихой жизни, а не из книг, не понаслышке…
Татьяна Марковна не знала ей
цены и сначала взяла ее
в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ей
в горничные.
В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала делать все и за всех
в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и умела угадывать по глазам, что ей нужно, что нравилось, что нет.
Уговаривать и исправлять
в таких случаях низко; ты бы потерял
в моих глазах всякую
цену, хотя бы и исправленный…
Я с судорожным нетерпением мечтал о целой новой программе жизни; я мечтал постепенно, методическим усилием, разрушить
в душе ее этот постоянный ее страх предо мной, растолковать ей ее собственную
цену и все, чем она даже выше меня.
«Домашний альбом,
в красном сафьяне, подержанный, с рисунками акварелью и тушью,
в футляре из резной слоновой кости, с серебряными застежками —
цена два рубля!»
— Упрекаю себя тоже
в одном смешном обстоятельстве, — продолжал Версилов, не торопясь и по-прежнему растягивая слова, — кажется, я, по скверному моему обычаю, позволил себе тогда с нею некоторого рода веселость, легкомысленный смешок этот — одним словом, был недостаточно резок, сух и мрачен, три качества, которые, кажется, также
в чрезвычайной
цене у современного молодого поколения… Одним словом, дал ей повод принять меня за странствующего селадона.
Я бы, вдобавок к этому, посоветовал еще узнать до покупки
цену вещи
в двух-трех магазинах, потому что нигде нет такого произвола, какой царствует здесь
в назначении
цены вещам.
Женщина же урод не имеет никакой
цены, если только за ней нет какого-нибудь особенного таланта, который нужен и
в Англии.
Купцы, однако, жаловались мне, что торг пушными товарами идет гораздо тише прежнего, так что едва стоит ездить
в отдаленные края. Они искали разных причин этому, приписывая упадок торговли частью истреблению зверей, отчего звероловы возвышают
цены на меха, частью беспокойствам, возникшим
в Китае, отчего будто бы меха сбываются с трудом и дешево.