Неточные совпадения
Пришел солдат с медалями,
Чуть жив, а выпить хочется:
— Я счастлив! — говорит.
«Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!»
— А
в том, во-первых, счастие,
Что
в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я и во
время мирное
Ходил ни сыт ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих — за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего
в то
время аскетизма; но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с
первого взгляда.
Тут только понял Грустилов,
в чем дело, но так как душа его закоснела
в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть
в нее. Он даже заподозрил
в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во
время отпадения глуповцев
в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
При
первом столкновении с этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но
в то же
время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало
первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее
время в его истории.
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было
в то
время придумано названия и что лишь
в позднейшее
время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда
в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
Но он упустил из виду, во-первых, что народы даже самые зрелые не могут благоденствовать слишком продолжительное
время, не рискуя впасть
в грубый материализм, и, во-вторых, что, собственно,
в Глупове благодаря вывезенному из Парижа духу вольномыслия благоденствие
в значительной степени осложнялось озорством.
Уже при
первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что
в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое
время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на
первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным;
в наказание же за ослушание прибавил еще прованское масло. И
в то же
время положил
в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе
в городе останется хоть один недоумевающий.
Сменен
в 1802 году за несогласие с Новосильцевым, Чарторыйским и Строгановым (знаменитый
в свое
время триумвират [Речь идет о членах так называемого «негласного комитета», созданного
в 1801 году Александром
Первым для составления плана государственных преобразований.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий
время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края.
В числе этих потребностей
первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым
в бедствиях надлежит".
Во-первых, назначен был праздник по случаю переименования города из Глупова
в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник
в воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями; и, в-третьих, по случаю наступления осеннего
времени сам собой подошел праздник"Предержащих Властей".
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает три раза:
в первый раз
в «краткой описи градоначальникам», во второй —
в конце отчета о смутном
времени и
в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Первое время в Москве Левина занимали лошади, приведенные из деревни. Ему хотелось устроить эту часть как можно лучше и дешевле; но оказалось, что свои лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика всё-таки брали.
Левин не был так счастлив: он ударил
первого бекаса слишком близко и промахнулся; повел зa ним, когда он уже стал подниматься, но
в это
время вылетел еще один из-под ног и развлек его, и он сделал другой промах.
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было
в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так мучительно
первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и не заметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
Первое время женитьба, новые радости и обязанности, узнанные им, совершенно заглушили эти мысли; но
в последнее
время, после родов жены, когда он жил
в Москве без дела, Левину всё чаще и чаще, настоятельнее и настоятельнее стал представляться требовавший разрешения вопрос.
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала
в деревне
в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё есть, всё дешево, всё можно достать, и детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав
в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо
в детскую.
В первой детской Сережа, лежа грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во
время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Первое время, вместо спокойствия и отдыха, попав на эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была
в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения и каждую минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на глаза.
Во всё это
первое время особенно живо чувствовалась натянутость, как бы подергиванье
в ту и другую сторону той цепи, которою они были связаны.
Анна
первое время избегала, сколько могла, этого света княгини Тверской, так как он требовал расходов выше ее средств, да и по душе она предпочитала
первый; но после поездки
в Москву сделалось наоборот.
Избранная Вронским роль с переездом
в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами,
первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь
в последнее
время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски, что очень шло к нему.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку
в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во
время своего
первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Кити танцовала
в первой паре, и, к ее счастью, ей не надо было говорить, потому что Корсунский всё
время бегал, распоряжаясь по своему хозяйству.
Столкновения эти происходили часто и оттого, что они не знали еще, что друг для друга важно, и оттого, что всё это
первое время они оба часто бывали
в дурном расположении духа.
Вронский незаметно вошел
в середину толпы почти
в то самое
время, как раздался звонок, оканчивающий скачки, и высокий, забрызганный грязью кавалергард, пришедший
первым, опустившись на седло, стал спускать поводья своему серому, потемневшему от поту, тяжело дышащему жеребцу.
Только
в самое
первое время в Москве те странные деревенскому жителю, непроизводительные, но неизбежные расходы, которые потребовались от него со всех сторон, поражали Левина.
Пошли толки о том, отчего пистолет
в первый раз не выстрелил; иные утверждали, что, вероятно, полка была засорена, другие говорили шепотом, что прежде порох был сырой и что после Вулич присыпал свежего; но я утверждал, что последнее предположение несправедливо, потому что я во все
время не спускал глаз с пистолета.
Вчера у колодца
в первый раз явилась Вера… Она с тех пор, как мы встретились
в гроте, не выходила из дома. Мы
в одно
время опустили стаканы, и, наклонясь, она мне сказала шепотом...
Не шевельнул он ни глазом, ни бровью во все
время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух (учитель ходил
в треухе); подавши треух, он выходил
первый из класса и старался ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку.
В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено
в первые дни после женитьбы: «Душенька, нужно будет завтра похлопотать, чтобы
в эту комнату хоть на
время поставить мебель».
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так
первая и бросится всем
в глаза и все вдруг заговорят
в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять
в то
время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
Тут они еще несколько
времени поспорили о том, кому
первому войти, и наконец Чичиков вошел боком
в столовую.
Так точно думал мой Евгений.
Он
в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Привычкой жизни избалован,
Одним на
время очарован,
Разочарованный другим,
Желаньем медленно томим,
Томим и ветреным успехом,
Внимая
в шуме и
в тиши
Роптанье вечное души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
Воображение мое, как всегда бывает
в подобных случаях, ушло далеко вперед действительности: я воображал себе, что травлю уже третьего зайца,
в то
время как отозвалась
в лесу
первая гончая.
Я
в первый раз
в жизни изменил
в любви и
в первый раз испытал сладость этого чувства. Мне было отрадно переменить изношенное чувство привычной преданности на свежее чувство любви, исполненной таинственности и неизвестности. Сверх того,
в одно и то же
время разлюбить и полюбить — значит полюбить вдвое сильнее, чем прежде.
С этого
времени его не покидало уже чувство поразительных открытий, подобно искре
в пороховой ступке Бертольда [Пороховая ступка Бертольда — Бертольд Шварц, францисканский монах, один из
первых изобретателей пороха и огнестрельного оружия
в Европе XIV века.], — одного из тех душевных обвалов, из-под которых вырывается, сверкая, огонь.
Говорят вон,
в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии
в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во
время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и
первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Первый день, во все это
время, он чувствовал себя, по крайней мере,
в здравом сознании.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут
в двух шагах. Но, дойдя до
первого поворота, он остановился, подумал, поворотил
в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть
время. Он шел и смотрел
в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Вид этого человека с
первого взгляда был очень странный. Он глядел прямо перед собою, но как бы никого не видя.
В глазах его сверкала решимость, но
в то же
время смертная бледность покрывала лицо его, точно его привели на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Были
в то
время произнесены между ними такие слова, произошли такие движения и жесты, обменялись они такими взглядами, сказано было кой-что таким голосом, доходило до таких пределов, что уж после этого не Миколке (которого Порфирий наизусть с
первого слова и жеста угадал), не Миколке было поколебать самую основу его убеждений.
Прекрасный образ Дуни, когда та откланялась ей с таким вниманием и уважением во
время их
первого свидания у Раскольникова, с тех пор навеки остался
в душе ее как одно из самых прекрасных и недосягаемых видений
в ее жизни.
Самгин нередко встречался с ним
в Москве и даже,
в свое
время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что
первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало людей пошлыми, глупыми, жестокими, преступными.
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во
время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел
в рядах
первых учеников класса и
первых шалунов всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
Он ушел
в свою комнату с уверенностью, что им положен
первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со
временем, встанет монументально.
В комнате стоял тяжелый запах масла, — утром стекольщик замазывал на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал...
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже.
В общем она — славная.
Первое время даже грустные письма писала мне
в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Клим
в первый раз
в жизни испытывал охмеляющее наслаждение злости. Он любовался испуганным лицом Диомидова, его выпученными глазами и судорогой руки, которая тащила из-под головы подушку,
в то
время как голова притискивала подушку все сильнее.
«Нет, конечно, Тагильский — не герой, — решил Клим Иванович Самгин. — Его поступок — жест отчаяния. Покушался сам убить себя — не удалось, устроил так, чтоб его убили… Интеллигент
в первом поколении — называл он себя. Интеллигент ли? Но — сколько людей убито было на моих глазах!» — вспомнил он и некоторое
время сидел, бездумно взвешивая: с гордостью или только с удивлением вспомнил он об этом?