Неточные совпадения
Она видела по лицу Вронского, что ему чего-то нужно было от нее. Она не ошиблась. Как только они
вошли через калитку опять
в сад, он посмотрел
в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись, что она не может ни слышать, ни видеть их, начал...
Пройдясь по
саду, побывав на конюшне и даже поделав вместе гимнастику на баррах, Левин вернулся с своим гостем домой и
вошел с ним
в гостиную.
Николай Петрович продолжал ходить и не мог решиться
войти в дом,
в это мирное и уютное гнездо, которое так приветно глядело на него всеми своими освещенными окнами; он не
в силах был расстаться с темнотой, с
садом, с ощущением свежего воздуха на лице и с этою грустию, с этою тревогой…
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало
в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать
в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал
в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что
в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он
вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль
в четыре руки с Таней.
Она, миновав аллею, умерила шаг и остановилась на минуту перевести дух у канавы, отделявшей
сад от рощи. Потом перешла канаву,
вошла в кусты, мимо своей любимой скамьи, и подошла к обрыву. Она подобрала обеими руками платье, чтоб спуститься…
Дорогой навязавшийся нам
в проводники малаец принес нам винограду. Мы пошли назад все по
садам, между огромными дубами, из рытвины
в рытвину, взобрались на пригорок и, спустившись с него, очутились
в городе. Только что мы
вошли в улицу, кто-то сказал: «Посмотрите на Столовую гору!» Все оглянулись и остановились
в изумлении: половины горы не было.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда
входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся
в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились —
в саду не
в саду и не
в лесу, а
в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Полудня еще не было, когда мы
вошли на пристань и поспешно скрылись
в слабую тень молодого
сада.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять
в аллею и потом
в улицу, которая вела
в поле и
в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись
в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно
в гору. Наконец забрались
в чащу одного
сада и дошли до какой-то виллы. Мы
вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Нехлюдов поблагодарил его и, не
входя в комнаты, пошел ходить
в сад по усыпанным белыми лепестками яблочных цветов заросшим дорожкам, обдумывая всё то, что он видел.
И вот Смердяков мог
войти к барину и исполнить свой план, чем, каким оружием, — а первым камнем, который он поднял
в саду.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не
входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта все время, пока я был
в саду и когда я убегал из
сада. Я только под окном стоял и
в окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без знаков, никому бы
в мире не отворил!
Молодая девушка, та самая, которую я мельком видел
в саду,
вошла в комнату.
Однажды, скитаясь с Ермолаем по полям за куропатками, завидел я
в стороне заброшенный
сад и отправился туда. Только что я
вошел в опушку, вальдшнеп со стуком поднялся из куста; я выстрелил, и
в то же мгновенье,
в нескольких шагах от меня, раздался крик: испуганное лицо молодой девушки выглянуло из-за деревьев и тотчас скрылось. Ермолай подбежал ко мне. «Что вы здесь стреляете: здесь живет помещик».
Старушка сидела однажды одна
в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин
вошел в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. «Она
в саду, — отвечала старушка, — подите к ней, а я вас буду здесь ожидать». Бурмин пошел, а старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится!
Вернуться домой было некогда, я не хотел бродить по улицам. За городской стеною находился маленький
сад с навесом для кеглей и столами для любителей пива. Я
вошел туда. Несколько уже пожилых немцев играли
в кегли; со стуком катились деревянные шары, изредка раздавались одобрительные восклицания. Хорошенькая служанка с заплаканными глазами принесла мне кружку пива; я взглянул
в ее лицо. Она быстро отворотилась и отошла прочь.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась
в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью
в сад,
в задней стене. Тотчас же
вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Лиза покраснела и подумала: какой он странный. Лаврецкий остановился на минуту
в передней. Лиза
вошла в гостиную, где раздавался голос и хохот Паншина; он сообщал какую-то городскую сплетню Марье Дмитриевне и Гедеоновскому, уже успевшим вернуться из
сада, и сам громко смеялся тому, что рассказывал. При имени Лаврецкого Марья Дмитриевна вся всполошилась, побледнела и пошла к нему навстречу.
При всякой возможности я отыскивал Пушкина, иногда с ним гулял
в Летнем
саду; эти свидания
вошли в обычай, так что, если несколько дней меня не видать, Василий Львович, бывало, мне пеняет: он тоже привык ко мне, полюбил меня.
Вечером Лихонин с Любкой гуляли по Княжескому
саду, слушали музыку, игравшую
в Благородном собрании, и рано возвратились домой. Он проводил Любку до дверей ее комнаты и сейчас же простился с ней, впрочем, поцеловав ее нежно, по-отечески,
в лоб. Но через десять минут, когда он уже лежал
в постели раздетый и читал государственное право, вдруг Любка, точно кошка, поцарапавшись
в дверь,
вошла к нему.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не
входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом —
сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
После ужина
вошла она
в ту палату беломраморну, где читала она на стене словеса огненные, и видит она на той же стене опять такие же словеса огненные: «Довольна ли госпожа моя своими
садами и палатами, угощеньем и прислугою?» И возговорила голосом радошным молодая дочь купецкая, красавица писаная: «Не зови ты меня госпожой своей, а будь ты всегда мой добрый господин, ласковый и милостивый.
— Ну да, вот этого-то я и хочу. Сам видишь, как я живу. Усадьба — не достроена;
в сад войдешь — сухие прутья да ямы из-под овинов…
Помнится, я пробродил целый день, но
в сад не заходил и ни разу не взглянул на флигель — а вечером я был свидетелем удивительного происшествия: отец мой вывел графа Малевского под руку через залу
в переднюю и,
в присутствии лакея, холодно сказал ему: «Несколько дней тому назад вашему сиятельству
в одном доме указали на дверь; а теперь я не буду
входить с вами
в объяснения, но имею честь вам доложить, что если вы еще раз пожалуете ко мне, то я вас выброшу
в окошко.
Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще
в саду до него из комнаты доносились незнакомые звуки… виолончель не виолончель… Он ближе… поет мужской голос, и какой голос! звучный, свежий, который так, кажется, и просится
в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе: оно замерло, заныло от тоски, зависти, ненависти, от неясного и тяжелого предчувствия. Александр
вошел в переднюю со двора.
Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования
в Москве множества
садов, было гораздо больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до тех пор, пока не
вошла в комнату Миропа Дмитриевна.
Не столько словами, сколько легкими, быстрыми движениями зазывала она Передонова
в свой
сад: открыла калитку, посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно и показывала руками, —
входи, мол, чего стоишь.
Угрюмо-одушевленный, он быстро
вошел в Вершинский
сад. Вершина, как почти всегда, стояла у калитки и курила. Она обрадовалась: раньше его надо было заманивать, теперь сам зашел. Вершина подумала...
«Не пойдёт!» — думал он. И вдруг почувствовал, что её нет
в сенях. Тихо и осторожно, как слепой, он
вошёл в комнату Палаги, — женщина стояла у окна, глядя
в сад, закинув руки за голову. Он бесшумно вложил крючок
в пробой, обнял её за плечи и заговорил...
Вдруг он увидал Палагу: простоволосая, растрёпанная, она
вошла в калитку
сада и, покачиваясь как пьяная, медленно зашагала к бане; женщина проводила пальцами по распущенным косам и, вычёсывая вырванные волосы, не спеша навивала их на пальцы левой руки. Её лицо, бледное до синевы, было искажено страшной гримасой, глаза смотрели, как у слепой, она тихонько откашливалась и всё вертела правой рукой
в воздухе, свивая волосы на пальцы.
— Вы понимаете, что я
в это не
вхожу, — проговорил Николай Артемьевич, встал, надел шляпу и, посвистывая (он от кого-то слышал, что посвистывать можно только у себя на даче и
в манеже), отправился гулять
в сад. Шубин поглядел на него из окошка своего флигеля и молча высунул ему язык.
Карп стоит у двери
в сад,
входит Аксюша.
В один из весенних вечеров,
в конце марта, когда уже на земле не было снега и
в больничном
саду пели скворцы, доктор вышел проводить до ворот своего приятеля почтмейстера. Как раз
в это время во двор
входил жид Мойсейка, возвращавшийся с добычи. Он был без шапки и
в мелких калошах на босую ногу и
в руках держал небольшой мешочек с милостыней.
Совершенно опустевший омнибус остановился у Одеона. Пассажир от св. Магдалины посмотрел вслед Доре с ее сестрою. Они
вошли в ворота Люксембургского
сада. Пассажир встал последний и, выходя, поднял распечатанное письмо с московским почтовым штемпелем. Письмо было адресовано
в Париж, госпоже Прохоровой, poste restante. [До востребования (Франц.)] Он взял это письмо и бегом бросился по прямой аллее Люксембургского
сада.
Саша (
входя с Ивановым из правой двери). Все ушли
в сад.
— Ах, пожалуйте-с, они
в том большом флигеле, — произнес лакей и повел Елпидифора Мартыныча через
сад, где тот снова гордо взглянул на цветы, гордо вдохнул
в себя запах резеды; но
войдя к княгине, мгновенно утратил свой надменный вид и принял позу смиренной и ласкающейся овечки.
Самого князя не было
в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот остался очень доволен: оно выходило
в сад; перед глазами было много зелени, цветов. Часа
в два, наконец, явился князь домой; услыхав о приезде гостя, он прямо прошел к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от дороги гардеробом.
Войдя к нему, князь не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
В это время вдруг
вошла горничная княгини
в сад.
Барон, Петицкая и княгиня, хоть не говеем, может быть, искренне, но старались между собой разговаривать весело; князь же ни слова почти не произнес, и после обеда, когда барон принялся шаловливо развешивать по деревьям цветные фонари, чтобы осветить ими ночью
сад, а княгиня вместе с г-жой Петицкой принялась тоже шаловливо помогать ему, он ушел
в свой флигель, сел там
в кресло и
в глубокой задумчивости просидел на нем до тех пор, пока не
вошел к нему прибывший на вечер Миклаков.
Не успел я докончить своего восклицания, как
в сад вошли… молодой Кирсанов и Берсенев!
Лыняев (таинственно).
В саду поставлены люди, и, как вы
войдете, так (показывает знаком), понимаете?
Пётр вытянулся, говорил излишне и неуместно громко,
входя в комнату, где лежал отец и, попеременно с Никитой, толстая монахиня выпевала жалобы псалтыря; Пётр вопросительно заглядывал
в лицо отца, крестился и, минуты две-три постояв, осторожно уходил, потом его коренастая фигура мелькала
в саду, на дворе, и казалось, что он чего-то ищет.
С такого рода намерением он соскочил с балкона, пробрался
садом на крыльцо и
вошел в лакейскую; но тут мысли его пришли несколько
в порядок, и он остановился: вся сцена между хозяйкой и Мановским показалась ему гадка.
Через четверть часа
вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с мужем тем, что выскочил с нею
в окно
в сад, провел по захолустной аллее
в ржаное поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну
в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее
в усадьбу.
— Какая прекрасная ночь! — воскликнула,
входя, Надежда Алексеевна. — Как хорошо
в саду!
Белесова. Только не здесь. Подите
в сад и пошлите его ко мне, сами вы можете
войти после.
Ничкина. Разве можно знать божью планиду! У всякого человека есть своя планида… Батюшки, как жарко! Разделась бы, да нельзя — праздничный день,
в окошки народ смотрит;
в сад войдешь — соседи
в забор глядят.
Летом 187* года
в Париж прибыл из Петербурга литературный Nemo. [Никто — лат.] Он поселился
в небольшой комнатке, против решетки Люксембургского
сада, и жил тут тихо и смирно несколько дней, как вдруг однажды
входит к нему консьерж и говорит, что пришел «некто» и требует, чтобы monsieur вышел к нему — на лестницу.
Утром бабушка жаловалась, что
в саду ночью ветром посбивало все яблоки и сломало одну старую сливу. Было серо, тускло, безотрадно, хоть огонь зажигай; все жаловались на холод, и дождь стучал
в окна. После чаю Надя
вошла к Саше и, не сказав ни слова, стала на колени
в углу у кресла и закрыла лицо руками.
«Видно, гости», — подумал я. Потеряв всякую надежду видеть Веру, я выбрался из
сада и проворными шагами пошел домой. Ночь была темная, сентябрьская, но теплая и без ветра. Чувство не столько досады, сколько печали, которое овладело было мною, рассеялось понемногу, и я пришел к себе домой немного усталый от быстрой ходьбы, но успокоенный тишиною ночи, счастливый и почти веселый. Я
вошел в спальню, отослал Тимофея, не раздеваясь бросился на постель и погрузился
в думу.